КО ДНЮ РОССИИ
Любить Россию – крест и счастье,
Свет совместившую и грязь.
Свет выбрать, верю, в нашей власти,
Постигнув с небесами связь
Всего живого, как Циолковский,
Монизм вселенной описав,
Нам завещал. День августовский –
Его сияющий состав –
В Калуге вспомнится. Россия
Провинциальной тишины,
Где яблоки в садах златые,
Как детские простые сны.
Россия-мощь, Россия-бездна,
Порою – дьявольский концерт,
Потом – прекрасные победы,
И снова беды; и Кощей,
Грозящий вечно Яросвету.
Синклитом чистых душ сильна
Страна – и главною победу
Над бездной одержать должна.
ЧЕРЕЗ ПОЛГОДА
(стихотворение в прозе)
Он много раз ходил на почту – тихий, тщедушный человечек в забавных очках, с чётко очерченным брюшком – ему нужно было получить бандероль, очень нужно.
-С утра прутся, не посрамши, — злобно кривя рот, бросала тётка, начинала шуршать конвертами, ибо извещения ему не пришло, говорила:
-Ну, нету, нету! Я чем виновата?
-Ну, — робко говорил человечек, — три недели уже прошло.
-Сказала ж – придёт, отправим извещение! А вы опять…
-Мне очень надо, — оправдываясь, говорил он, извинялся, уходил…
Так продолжалось неделю.
Он приходил через день, тётка злобно шипела, говорила, что пришлют извещение, что не зачем дёргать по пустякам, что…
Он, посверкивая очёчками, извинялся, уходил.
Наконец, — о! это проклятое, замыкающее цепочку смазанных мучительным ожиданием дней – наконец! Шурша конвертами, она вытащила один, довольно толстый, смотрела на него с минуту, сказала несколько удивлённым, но вовсе не извиняющимся тоном:
-Вот, две недели тут болтается. Завалилось в щель.
-Неужели нельзя было тщательней посмотреть? – спросил человечек всё ещё тихо.
Тётка взорвалась – живая бомба, начинённая злостью, гневом, глупостью, хамством:
-Посмотреть? Я что ль не смотрела? Сказано ж – завалилось! Подумаешь – неделей раньше, неделей позже…
Странный туман слоисто поплыл между нею и человечком: последний преобразился, он стал выше, исчезло брюшко, конверт в его руках вздрогнул, как живой.
Человек сказал твёрдо:
-Можно было посмотреть получше. Завтра тебя уволят, работы больше не найдёшь, начнёшь спиваться, погибать. Да будет так.
И исчез.
Тётка стояла какое-то время с разинутым ртом, потом принялась возиться с бумагами.
Через полгода клянчащая на водку у магазина, с распухшим, синевато-красным лицом, с мутным, затянутым мглою сознанием, она, в редкие моменты трезвости, вспоминает случай, мечтая найти этого человека, попросить его всё вернуть назад, потом, махнув рукой, понимает – ничего не изменить, сама виновата, и продолжает алчно искать денег на выпивку.
* * *
Махатма Ганди, прозревавший
Слоистые, как облака,
Миры, в иных довольно башен
Свет строит, сила высока –
Земную ладил жизнь, согласно
Законам инобытия.
Что самовластие опасно
Отказом постигал от «я».
* * *
Гедиминовичей пышный двор.
Парики, жабо, камзолы, шпаги.
И весьма воинственный напор
С высверками гонора, отваги
Государства – мол, соседям швах.
И балы, где свечи, как созвездья.
Предлагает многое поляк,
Власти так заманчивы соцветья.
Орден на груди. Но рыцарь без
Оного готов к судьбе и жертве.
Прошлый мир мелькнул, блеснул, исчез –
Нравы и повадки, роскошь, жесты…
ВЕЧЕРНИЙ БАРХАТ
Раушенбах жил в этом доме
На Королёва. Стал поэт,
Глядит на доску, ну а кроме
Него до оной дела нет
Из никому идущих мимо.
Поэт о Троице писал,
Постичь её невыносимо
Хотелось, цвет желанья ал.
Идёт дворами с Королёва
Обширной улицы домой.
В сознанье производит слово
Работу сложности такой,
Какую сам не понимает.
Он на Галушкина живёт.
Парней пивная выпускает,
И порцию других вберёт.
О Троице Раушенбаха
Статьи поэзии сродни.
И вечер опускает бархат –
Июньские уютны дни.
* * *
Лабиринты, катакомбы,
Катакомбы, лабиринты.
С яви сорванные пломбы,
Сгустки ярости – инстинкты.
Катакомбы, лабиринты,
Лабиринты, катакомбы.
Жить без света – хуже риска,
Зло – страшнее взрыва бомбы.
ГРУЗИНСКИЙ ТАМАДА
Рог за рогом, между ними рюмки,
Славной речи пышный колорит.
Тамада грузинский, лапы-руки,
Тело, что гора, — роскошный вид.
Что стихами говорить, что прозой.
Речь гортанна, ломятся столы:
Жизнь, как будто, не бывает грозной,
Невозможны чёрные углы.
НА СМЕРТЬ АЛЕКСЕЯ БАТАЛОВА
Интеллигентность, мягкость, тонкость
Сегодня сильно не в цене.
Баталова игра, как точность
Их воплощения по мне.
Актёр изысканной манеры,
Он выпускал на волю птиц
Надежды, доброты и веры,
Вверх звал – мы ныне рвёмся вниз:
Нам эгоизм теперь заменой
Всему, плюс денежный расчёт.
Баталов жил иной вселенной,
Где свет сияющий цветёт.
Игра его способна души
Добрее делать и умней,
Отвергнув траурные дуги
Нас угнетающих страстей.
БАРАЛГИН
(стихотворение в прозе)
Выпить договорились с одноклассником; когда-то встречались часто, шумно и весело; бродили улицами, ходили в компании, пили много; потом… дороги разошлись – без ссор, без обид; но иногда бывало созванивались…
Вышел навстречу, двигался к метро, и – вот он: весёлый, несколько помятый, шустро идущий вдоль высокой ограды стадиона…
Сходу, после рукопожатия, ляпнул:
-Башка трещит, третий день пью.
-Опять в запой угодил? Может не стоит?
-Да не, не запой это, так, сложилось. В аптеку зайдём давай. Баралгин уколю.
Засмеялся.
-Слушай, ну тебе только пить в таком раскладе.
-Да ладно.
Шли дворами, огибали дома, тополя нависали над ними лиственной массой.
Приятель быстро выскочил из аптеки, уселся на низкую оградку, постучал по ампуле, сломал прозрачный наконечник, наполнил шприц, уколол себя прямо в бедро.
-Ну, пошли брать…
-Ты всё гусаришь. Забыл сколько нам уже?
-А! мне всегда будет девятнадцать!
И взяли водки, и пили, и радужные круги плыли, и темы возникали сами собой…
Чудное состояние – опьяненье.
Жалко, фальшиво оно.
МИСТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ
(стихотворение в прозе)
Он много раз ходил на почту – тихий, тщедушный человечек в забавных очках, с чётко очерченным брюшком – ему нужно было получить бандероль, очень нужно.
-С утра прутся, не посрамши, — злобно кривя рот, бросала тётка, начинала шуршать конвертами, ибо извещения ему не пришло, говорила:
-Ну, нету, нету! Я чем виновата?
-Ну, — робко говорил человечек, — три недели уже прошло.
-Сказала ж – придёт, отправим извещение! А вы опять…
-Мне очень надо, — оправдываясь, говорил он, извинялся, уходил…
Так продолжалось неделю.
Он приходил через день, тётка злобно шипела, говорила, что пришлют извещение, что не зачем дёргать по пустякам, что…
Он, посверкивая очёчками, извинялся, уходил.
Наконец, — о! это проклятое, замыкающее цепочку смазанных мучительным ожиданием дней – наконец! Шурша конвертами, она вытащила один, довольно толстый, смотрела на него с минуту, сказала несколько удивлённым, но вовсе не извиняющимся тоном:
-Вот, две недели тут болтается. Завалилось в щель.
-Неужели нельзя было тщательней посмотреть? – спросил человечек всё ещё тихо.
Тётка взорвалась – живая бомба, начинённая злостью, гневом, глупостью, хамством:
-Посмотреть? Я что ль не смотрела? Сказано ж – завалилось! Подумаешь – неделей раньше, неделей позже…
Странный туман слоисто поплыл между нею и человечком: последний преобразился, он стал выше, исчезло брюшко, конверт в его руках вздрогнул, как живой.
Человек сказал твёрдо:
-Можно было посмотреть получше. Завтра тебя уволят, работы больше не найдёшь, начнёшь спиваться, погибать. Да будет так.
И исчез.
Тётка стояла какое-то время с разинутым ртом, потом принялась возиться с бумагами.
Через полгода клянчащая на водку у магазина, с распухшим, синевато-красным лицом, с мутным, затянутым мглою сознанием, она, в редкие моменты трезвости, вспоминает случай, мечтая найти этого человека, попросить его всё вернуть назад, потом, махнув рукой, понимает – ничего не изменить, сама виновата, и продолжает алчно искать денег на выпивку.
* * *
Пятнадцать дней и дождь, и ветер,
Июня половины нет.
Мы все – растерянные дети,
Свинцов за что же данный свет?
Тепла бы нежного хотелось,
И ощущений световых.
Есть дети, что познали зрелость
В пределах данностей людских.
Есть не взрослеющие, скажем –
Поэты, грустная стезя.
И столь суровые пейзажи
Июня. Выразить нельзя.
МАЯКОВСКИЙ И БИЛЬЯРД
Взрывается бильярд созвучьями,
И траектории шаров
Вычерчивают много лучше
Судьбы узор…
Из маяков
Весьма высоких Маяковский.
Удар, закрученный легко,
День украшает августовский,
Какой от смерти далеко.
Жизнь на стихи едва ль похожа,
Отчасти – на бильярд: игра.
Игра, что сердце режет, множа
Боль.
Или колет, как игла.
С бильярдом проще вечера.
Стихи подсвечивает вечность.
Движение шаров, как вектор,
А попаданье, как ура.
* * *
После ужина, вечернего обхода
Говорили о поездках, о
Всякой чепухе… Текли разводы
Неба, осень длила торжество.
Выключали лампы, засыпали,
За окном густела темнота.
Вспышка света ночью. Замелькали
Сёстры и врачи. Их суета
Разбудила двух. Того, кто вызвал
Увозили. Те – пошли курить.
Можно ночью выйти в парк. – Я вышел
Ночью в первый раз. – Не пошутить –
Настроенье.
Дым сереет, петли
Утекают мерно в небеса.
-А сбивает некто нас, что кегли!
-Да. –
Больных печальные глаза.
Утром пустота пугает койки.
У сестры спросили. – Умер он.
Внешне все спокойны – так спокойны,
Как перед грозою небосклон.
* * *
Спокойной ночи, братья-книги,
Прочитанные сотни раз.
В мой мозг вонзали мыслей пики,
И боли острой был я рад.
Спокойной ночи! Чистых, вещих,
И не грозящих миру снов.
Вы, братья-книги, чудо-вещи,
Посланцы из других миров.
СЦЕНКА
(стихотворение в прозе)
У иконы молодой человек резко сгибается, хватается за живот, закатывает глаза, начинает выть.
-Батюшка, батюшка! – шорох и шелест идут по храму.
Молодой красавец поп подходит к бьющемуся, корчащемуся…
-Тихо, тихо, — крестит его, читает молитву.
Тот падает на пол, лежит минуту, поднимается, удивлённо глядя, спрашивает: Что со мною?
-Уже ничего, — улыбается священник. – Всё хорошо.
Через три часа в богатой квартире священника он получает деньги, ухмыляясь, спрашивает:
-Как сыграл?
-Отлично. Молодец.
-Лады. Ежели чего ещё удумаете, знаете, как меня найти.
После его ухода священник, также ухмыляясь, глядит на иконы, поднимается, достаёт из дорогой антикварной горки великолепный коньяк, и наливает в хрустальную рюмку порцию жидкого янтарного счастья.
БУКВИЦЫ НА ПЕСКЕ
(стихотворение в прозе)
Малыш сыпал песок на бортики песочницы, сыпал, разравнивал, преследуя неизвестные цели.
Двое с отцом на площадке, нету детей.
Синевой холода течёт июньское небо, и зелень кажется ненатуральной – такая плохая погода.
Отец нагибается, поднимает суставчатую веточку, чертит на бортике букву А.
-Смотри, Андрюша, вот первая буковка твоего имени!
-А… — повторяет малыш.
-А вот такую добавляем, смотри – вот так и так, и получается – Ма.
-Папа, а как па?
-А вот так, смотри.
Буквицы появляются на песке, и малышу нравится новая игра, он тоже хватает веточку, и рисует длинный зигзаг.
-Змея…
-А вот З сейчас напишем.
-Я сам!
И он проводит зигзаг, отдалённо напоминающий букву З.
-Лучше вот так, малыш, смотри…
Небо густеет, точно наливаясь влажной тяжестью.
-Дождь идёт, малыш. Пора домой.
Они бросают веточки, и идут к подъезду.
