РАННЕЕ УТРО АВГУСТА ОБЕЩАЛО ИЗБЫТОЧНУЮ ЖАРУ
(стихотворение в прозе)
Рано – всего одного малыша привели в детский сад этим августовским утром; и родители, пришедшие со вторым, были здесь первый раз – их сад на ремонте, влили группу в другой, неподалёку.
-Все они похожи – типовые советские сады, — говорил муж, переодевая мальчишку.
Пожилая воспитательница, похожая на нудную кадровичку, решала с женой формальные вопросы, шуршали бумаги, потом оказалось, что малыша записали в другую группу.
Вот во дворе уже, и, оказывается, тут есть теплицы, парники, вот малыш юркнул в недра, рассматривает, как растут любимые им огурцы.
Дальше пошли, огибая здание, мимо нагромождённых площадок, нарезанных сегментами, и у той, где гуляла его группа (было-то всего четыре малыша) мальчишка встал, растерявшись, пока родители говорили с персоналом.
Отец подошёл к нему, наклонился:
-Что ты, малыш, вон же ребята, беги, знакомься.
Он постоял ещё, чуть надувшись, повернулся потом, побежал.
Общительный мальчишка.
Выходили за территорию, отец – ему забирать, отводить – оглядывал двор, и, хотя жил в этом районе сорок лет, впервые видел это место.
-Надо ж, — сказал, закуривая, — никогда не знал, что тут сад ещё есть.
Миновали ряд домов, магазины, пересекли бульвар.
-А Поляков разве не здесь жил? – спросила жена про одноклассника, с которым раздружился год назад.
-Вон там, — махнул рукой муж, ощущая калейдоскоп в голове: детские тропы, школа, дворы, которыми теперь гуляют с малышом – и словно тени его жизни входят в жизнь мальчишки, или мальчишка перерастает их, никак не связанный с оными, и вместе с тем обречённый на ни присутствие.
Раннее утро августа обещало избыточную жару.
ОТЕЦ, ЗАКУРИТЬ НЕ БУДЕТ?
(стихотворение в прозе)
Пьяный резко встал со скамейки, покачиваясь, пошёл, крикнул:
-Отец, закурить не будет?
Капсула одиночества, укреплённая детскими воспоминаньями, была расколота – он, почти пятидесятилетний, ещё не привыкший к подобному обращению, ответил громко:
-Нет!
Хотя сигареты были, но не было ни малейшего желания…
Впереди, около входа в парк гулял негр, и этот пьяный, подойдя к нему, по-английски попросил закурить.
Надо ж, подумалось тому, кто вздрогнул от обращения «отец».
Он вышел из тишины парка, оставил за спиной поблескивающую зелёным гладь пруда, где когда-то в детстве брали лодки напрокат, и погрузился в шумы и движения города: сердцевина его горела, жила и дышала бесконечным движением всегда, не замолкая, не успокаиваясь…
Он шёл и думал о своих пятидесяти, о том, как криво и неудачно прожил их, и о том, как хотелось бы вернуться в детство.
* * *
Ко всему привыкаешь, но к мысли о смерти едва ли.
Путешествие, или финал – тебе не ответит никто.
Небеса – драгоценные плиты сияний, скрижали,
Или данность, известная физике?
Нам объяснит ли итог?
Лист шуршит по асфальту, до осени три остаётся
Моментальных недели, но скорость усвоена, коль
50 — пусть без малого смотришь — на мощное солнце,
И давно уяснил, хоть со скорбью, что значит юдоль.
* * *
Опорные слова поэта
Выходят из его судьбы,
Коль «перспектива» — значит, света
Видал так мало. Дни грубы.
Когда «мечта» — тогда, наверно
Не воплотилась ни одна.
И скверно делается, скверно
Слагающему письмена.
ПАЛЬЦЫ ДНЕЙ
Пальцы дней на судьбах всех играют.
Сколь реинкарнацию в себе
Люди жизни часто ощущают?
(люди смерти – те в иной судьбе).
Я Собесского видал в разливе
Битвы, где турецкий был напор
Остановлен – тяжелы массивы
Трупов, будто жизни многих – сор.
Мальчик в мячик во дворе играет –
Одинок, сие не тяготит.
Августа день долго догорает,
И двора весьма приятен вид.
Пальцы дней хоронят человека,
Нового на смену предложив.
Много всех. И у любого века
Хватит самых разных перспектив.
Пальцы дней касаются железа
Боли, равно бархата любви.
А небес торжественная бездна
Так добра, как не поймёте вы.
Жемчуга и аметисты сути
Жизни, и опаловый мотив –
Всё для избавление от мути
Душ, чтоб каждый был весьма красив.
Пальцы дней ведут, влекут, ласкают,
Книги открывают – и плоды
Помогают вырастить – такая
Радость! Что ж порой печален ты?
И банальность на вопрос ответа
Растворится в летней массе света.
* * *
Диоклетиана диалектика…
Власть уводит к антиподу, он
Обеспечит рост капусты: лепится
К кочану кочан, и есть резон —
Отказаться от капризов власти –
Естества усталость и души —
Жизнь простая обещает счастья
Замечательные виражи.
ЗНАК ИСТИНЫ
Водяные усы поливальной
Я машины увижу, как знак,
Коль не истины – радости: так
Всюду знаки: весёлый, печальный.
Облака вряд ли сложатся во
Надпись, что объясняет пространство.
Многопенное оных богатство,
Высоты подтвердив торжество,
Сердце всё-таки обогатит.
Знаки истин в речениях древних.
В наших днях – суетливо-плачевных –
Их отыщешь ли? Грустный мотив.
Длится, тянется грустный мотив.
Атеист, просидевший в костёле
Полчаса, размышлял о юдоли,
О банальности всех перспектив.
Рост реален… мы так непохо-
жи на греков, ромейцов и прочих.
А оружие – страшное очень –
Наше так от любви далеко,
Равно сами мы… Впрочем, всегда
Агрессивными, алчными люди
Были – верно, другими не будем.
В чём же истины знак, господа?
В зеленеющей нежно траве?
Тишине благородного сада?
Не узнаешь, наверно, не надо,
Но разброд от того в голове.
КОНТУР
Привычны контуры предметов,
Не изменяются они
Под властью будничных сюжетов,
Какие дарят ваши дни,
Не то навязывают… Контур
Судьбы едва ль нарисовать.
Художникам предложен конкурс –
Нет! Конкурс невозможен ваш.
Так, очертания тумана
Не зафиксировать – плывёт:
По небу движется турма – но
Слон дальше мощно сел на плот.
Мне контур жизни интересен,
Был изначальный густоват
Бульон и адекватен безднам.
Эксперимент весьма богат –
Кого эксперимент? Ответишь?
Мол, манна сыпалась с небес.
И недоверием отметишь
Легенду, хоть не можно без
Легенд в действительности, ясно.
Предметов контуры куда
Надёжны. Это и прекрасно –
Живём покуда, господа.
* * *
Фурцева покончила с собой –
Железобетонно-жёсткой мнилась.
И советской власти знала милость,
Получивши власть всей полнотой.
Знать, несоответствие цвело
В сердце: пышной должности и жизни.
Понимала – трудно, тяжело,
Многие изгибы яви лживы.
Или нет? Замучила тоска,
Остротой противореча мощи
Жизнью сочинённого стиха?
Прошлого и душ сокрыты толщи.
ТРИ КИНОРЕЖИССЁРА
(стихотворение в прозе)
Люди на пристани; мерно наплывающий, волокнистый, хотя и не густой туман – и люди подчёркнуто одиноки: не к кому обратиться, никто не поймёт.
Газета, медленно падающая из окна, а переулок столь колоритно-узок, что газета, шурша событьями, не привлечёт ничьего внимания: помимо камеры…
Долго длящийся, в деталях выверенный ручей; красота – спокойная и пустынная – английского парка; лавка старьёвщика; фотограф, искавший кадры, случайно поймавший объективом убитого.
Одиночество и прекрасный холод кинематографа Антониони, из которого будто вышло понятие «некоммуникабельность», не способность объясниться друг с другом.
…пёстро-перистый, фантомный карнавал, где фоновые персонажи становятся объективней самой объективности; где пышная встреча знаменитого артиста, оборачивается бегством оного от толпы, а маленькая девочка, игравшая в мячик, уже играет его головой…
Где образы детства наслаиваются на коричневые тени фашизмы, уже захлестнувшего городок; а восемь с половиной превращается в сомнабулически-звучащую музыкой, фантасмагорию реальности…
И – рядом, чуть поодаль, вровень – лютерански-холодный, жёстко-изломанный, психологический мир Бергмана; мир, сдобренный неожиданной теплотой, как в Лете с Моникой; мир, страшный своей конкретикой, вроде бы не совместимой с верой; и где смерть играет с рыцарем в шахматы, не суля ему объяснений и перспектив, а старый кинорежиссёр не надеется выйти к часам, на которых есть стрелки.
* * *
Шпалеры золотого цвета,
И в комнате роится пыль,
Коль сядешь на диван, и это
Обычно даденная быль.
Круженье пыли, и микроны
Частиц, и оседанье их,
И сложные, как свет, законы,
Что трогает случайный стих.
* * *
Прощайте, скалистые горы –
Я на ночь мальчишке пою,
Как ты пел мне, папа – в котором
Году? Что неважно в раю.
Ты где, папа? Видишь ли внука
С таких запредельных высот,
С какими нет связи у звука,
У мысли, у прочих щедрот
Земных?.. И пою я мальчишке,
Как ты пел мне, папа, пою –
Писавший различные книжки,
И жизнь в них вложивший свою.
* * *
Боковые ветки тополей,
Будто щётки – чистят ли пространство?
Верхние массивны, и богатство
Листьев гуще бабушкиных щей.
А развилки древесины плоть
Мускульными сгустками дают вам.
Ощущенью не бывать минутным,
Но за ним – древесной силы плот-
ность, какую требуют стихи.
Синь без облаков развесил август.
Многоглазы тополя, как Аргус,
И, как Троя, дивно велики.
СОЛНЦЕ АВГУСТА
(стихотворение в прозе)
В люльке висящий прямо над светофором, работник, подстригающий вершину тополя – и стрела, подъявшая его, возвышается даже над ближней школой: типовым советским строением с барельефами классиков.
Почему-то становится страшно: вдруг ветви, слетев вниз, ударят по голове? А машина стоит так, что никак не минуешь, придётся идти под люлькой.
Сочным утром августа единственный человек переходит не широкую дорогу, резко обходит машину, идёт мимо неё, почти задевая школьную ограду, и, попав в собственный двор, не стремится к дому, но, обогнув котельную – с замком над морем на стене – погружается в систему дворов, чуть дополняя их собственным движением, никак не тревожащим узловые сочетания их жизни: детские площадки, гаражи, скамейки.
Человек, идущий быстро, а на самом деле – гуляющий: просто привычка такова: всё быстро надо, быстро, можно не успеть – хотя… куда? – минует Академию МЧС, где монументально возвышается на постаменте красно-белая пожарная машина, проходит мимо домов, чтобы пересечь разлив мощного проспекта, поглядеть на нового типа трамвай, напоминающий нечто гоночное, нырнуть в сквер, и выйти к ВДНХ.
Перед ним – группа молодых, и по тому, как одеты, а также по цветам в руках, понимает – идут на свадьбу.
Впереди две девушки – одна в глухом ярко-синем платье, другая – в более открытом, зелёном.
-Не опоздаем?
-А то я бы на трактор села, ха-ха, сто метров, сказали идти!
Трактор с опущенным ковшом сворачивает в одно из асфальтированных ответвлений.
Нет! Впереди идёт парень, в одной руке у него – бутылка шампанского.
-Толь, дай шампанское понесу! – кричит одна из девушек, смачно растягивая сладко-пузырящееся слово.
Ещё ребята идут за ними, но человек уже обогнал, уже идёт к клумбам, уже…
Сплошные ограждения, точно раскопки ведутся – по роскошной выставке стало трудновато ходить.
Вспомнилось вперебив: раз, также праздно гуляя, видел двух, глухо, в чёрное одетых женщин, с букетами в руках, и сразу понятно стало: идут на похороны, и больница рядом – значит, в морг…
День разгорался, набирал темпы, зной тёк, играя маревом, радужной плёнкой надутым в воздухе.
Вот на этой дорожке, давным-давно, когда бродили с братом похмельные, детство вспоминая, видели белочку, перебегавшую серый асфальт – с тех пор не видал ни разу милых, рыжих…
Воспоминанья идут с человеком, точно отделяются от него, организуют группу, не заметную для других.
Вот они – можно взять за руку… Нет, обманулся.
Пруд вычерпан, работает экскаватор, усерден, и бесконечные ленты зыбких загородок – толкни, и завалятся, — организуют странные лабиринты…
Скучно становится гулять.
Скучно ли возвращаться в берлогу?
Сложно сказать.
Главное, вероятно, солнце – роскошное, плавное, несколько ленивое во власти своей солнце августа.
СУБЪЕКТ И СВЯЩЕННИК
(стихотворение в прозе)
Священник свернул в переулок, под тополя, где прохладно было из-за нежных оливковых теней…
Он был молод – священник, с щёгольски подстриженной бородкой и карьерно-честолюбивым блеском в глазах; он держал дорогую барсетку, подблескивающую лаком, и несколько опешил от буквально ворвавшегося в его жизнь пожилого, седобородого…
Тот говорил взахлёб:
-И не стыдно вам, а? Нацепили это нелепое маскарадное платьишко – неужели не понимаете, что вся церковность в наши дни – либо карьеризм, либо глупость? Неужели самого не тошнит от государственной церкви, ото лжи её, равнодушия к людям, корыстолюбия? Не видите, что Христос, буде у него можно было бы спросить, никогда бы не согласился возглавить такую растленную организацию?
…нет, ничего такого не происходит.
Пожилой этот субъект, просто провожает взглядом крепкотелого, явно рассчитывающего на хорошую карьеру попа, и думает, что всё равно никогда не решится подойти ни к кому из них; и, вспоминая, сколько раз во внутреннем его непостижимом устройстве сияли ясные взлёты, сопровождавшиеся периодом парения, происходили тяжёлые обвалы, когда и бездна была бы желаннее, страшное мелькание непонятных образов, думает, что так и не пришёл ни к чему в своих мыслях о вере – ровным счётом ни к чему, и поделиться мукою своею не с кем.
АЛМАЗНЫЕ КАНАЛЫ
1
….я получу на этом миллион…
…она напишет, или не напишет…
Он дёргается, будто обречён –
Зачем идущих в парке мысли слышит?
Каналы отворяются в мозгу
Алмазные – он слышит, что тут делать?
Глядит на воду, стоя на мосту,
Вода всё смыть должна, поможет, дескать.
2
Стихотворение в прозе
…он позвонит нет не позвонит сама виновата…
…операция принесёт мне около тыщи доллары не евро но тоже неплохо…
Эх на море бы сейчас жара в москве эфиопская…
Он оглядывается, ничего не понимая: парк полон людьми, и, точно алмазные каналы открылись в его мозгу: он видит, видит отодвигаемые кем-то камни, и по каналам идут, текут, переливаются мысли людей, он озирается, не зная, что делать.
Мысли эти скучны в основном, сереют… Тот, впрочем, немолодой человек сочиняет стихи, а этот, помоложе, напряжённо и очень пестро размышляет о смерти, но что ему, ему-то делать с валящейся на него лавиной?..
… ЧУВСТВУЯ ТО, ЧТО ЕДВА ЛИ ПОДЛЕЖИТ ОПИСАНИЮ
(стихотворение в прозе)
Малыш, резко побежавший по дорожке парка, споткнулся, упал, потерял сандалик, и, стоя на четвереньках, стал плакать.
Отец наклонился, приподнял его, обул.
-Боно, боно, — повторял малыш.
-Потерпи, малышок. Серьёзней падал – и ничего, не плакал.
Отец осторожно, двумя пальцами растирал ему подъём ноги.
Навстречу шла тётка с двумя пушистыми, очаровательными таксами, одну из которых вела на поводке, другая бежала рядом.
-Смотри, малыш, какие собачки. Таксы называются. Какие милые, пушистые…
Малыш глядел из-под кепки, сам смотрелся расстроенным, глаза на мокром месте.
-Что такой грустный? – спросила тётка.
-Да вот, упал, — ответил отец.
Таксы вертелись рядом, глядели выпуклыми глазами выразительно, влажно.
-Хочешь погладить? Я подержу.
Одна из собачек подошла к отцу, обнюхала брючину; он наклонился, потрепал её.
-Погладь, малыш. Мягкие такие, приятные.
-А у этой вчера день рожденье было. Косточку ей маленькую покупали.
Та, о какой говорила, встала лапками на юбку хозяйки, ластясь.
Она нагнулась, гладила собачку.
-Ну, будешь гладить?
Малыш глядел из-под кепки, не отвечая.
-Ну ладно, — подытожила тётка. – Не расстраивайся, смотри бодрей, мы пошли.
И они тронулись по дорожке парка.
Солнце сияло.
Отец взял малыша на руки, и понёс, чувствуя то, что едва ли подлежит описанию.
* * *
Раскопки на ВДНХ –
Ремонт, похожий на раскопки,
И не сыскать свободной тропки
Для сочинения стиха —
Так, чтоб по линии пройти
Мелькнувшей в подсознанье строчки.
Неинтересны одиночке
Другие, разные пути.
Пруд впереди, буреет грязь,
И колос высится над нею —
Печальною судьбой своею
С фонтаном потерявший связь.
Из загородок лабиринт –
Пройди его: узнаешь больше.
А переделки все похожи
На грязный, очень длинный бинт.
ПЛАН ЖИЗНИ
План жизни в действиях людей
Своё находит воплощенье,
Сам дан идеею идей,
И суммой сумм, и только щели,
В какие проникает свет,
Для нас открыты. Так, писатель?
Ни денег, ни успеха нет,
Родился, видимо, некстати.
Но, отвлекись от неудач,
И тщись хотя б увидеть плана
Тот завиток, в каком, горяч,
Писал.
А после на платаны
Глядел, в парк золотой войдя.
Движение везде и всюду.
Работа серая дождя
Равна, коль приглядишься, чуду.
Есть план. Поёт, напившись, бомж –
Как вписан в тему плана? Или
Поп денежки считает – то ж
Виток вполне обычной были.
Но если плана нет, тогда
Слепая вещества докука
Вся жизнь – нелепица, беда,
Одной бессмысленности мука.
* * *
Пьяный бомж распластан на асфальте,
Летняя жара, сереет пыль.
Ну а где-то вырублен Амальфи
В скалах, весь цветёт, он тоже быль.
Мир бараков, пьяных в телогрейках,
Стирки вечной, сушится бельё.
Жареного лука на тарелках
Царство. Толстомордое бабьё.
Где-то есть Неаполь – или сказка?
Вена – чистота и красота.
Кто распределяет роли, смазав
Миллионы, чтобы жили так,
Будто и не жили вовсе – пьяно,
Дико, как животные, в грязи…
Выплывает Лондон из тумана.
Правда ль есть он? Господи, спаси…
* * *
Под картой мира засыпал мальчишка,
Калейдоскоп пейзажей цвёл во снах.
В неведомое золотая книжка
Распахивалась, небеса в цветах.
За окнами московский серый дворик,
Он летом столь красиво зеленел.
Любой пейзаж цветок, а есть ли корень?
Мальчишка, пусть и вырос, не сумел
Понять, немного видевший пейзажей.
Составить ли из оных каталог?
Когда составишь, то кому расскажешь
О нём, хоть долго свой лелеял слог…
Вернуться к той кровати детской, карте,
Коль взрослость – просто шутка из дурных.
Никто тебе не объясняет – как ты,
А главное – зачем? – слагаешь стих.
НАЧАЛО ПУБЕРТАТНОГО КРИЗА
(стихотворение в прозе)
По разводам парты водил пальцем, отключаясь от говорения учителя; он водил подушечкой пальца по овальным и продолговатым узорам отполированного дерева, прочно запаянный в капсулу своего одиночества, и вдруг видел в одном из них нутро Троянского коня – мифы увлекали больше школьной премудрости: нутро пока пустовало, и он населял его героями, великолепными, не знающими страха атлетами… И тишина вокруг стекленела, лопалась пониманием: снова вызвали, надо идти к доске, молчать, мучиться… Вырваться бы из оболочки тела, вырваться в какое-нибудь прекрасное, золотое пространство…
Так начинался пубертатный криз.
* * *
Долго сходящая зима
В апреле сильно угнетает.
Буреет клёклая земля —
Другой как будто не бывает.
Припоминая лета гроздь,
Торопишь медленное время,
Такой нелепый в мире гость,
Забывший – торопиться вредно.
МОЛИТВА ХРИСТИАНА РОЗЕНКРЕЙЦА
Соединение цветка
С крестом устроить помоги мне,
Чтоб свет, чья сила велика,
Услышать мог бы наши гимны.
Чтоб, как через витраж, текло
Немыслимое неземное
На землю, и душе тепло,
Спокойно сделалось любой, и
Предназначенье поняла
Своё в громоздкой массе тела.
Так счастьем на цветке пчела
Предстанет, крохотным и целым.
Вращенье духа, и его
Мистерию постичь потщился.
Земных соблазнов торжество
Не замечать я научился.
Орган, молитва, манускрипт,
Триумфы, мелочь дней, паденья.
И бесконечный лабиринт
До дня всеобщего спасенья.
* * *
Сердец срывает виноград
Смерть, лакомясь неторопливо,
Обыденная перспектива,
Которой будет ли кто рад?
А впрочем, что держаться за
Жизнь, где провалы и утраты?
И смерть глядит во все глаза
На виноград – растёт богато.
АЛЧБА
(стихотворение в прозе)
Взалкав, — он собрался, надев не хитрую свою одежду, прошёл коридор, привычно отразившись в высоком, уходящем под потолок зеркале, открыл дверь, на какой покачнулся календарь двадцатилетней давности (всё не уберёт, жалко), стоял на шахматной плитки пола лестничной клетки, ожидая лифта, чьё гудение ощущалось в недрах шахты; и, спускаясь на нём, глядел непроизвольно в зеркало, недовольный, естественно, хотя… что ещё ожидать от пятидесятилетнего человека…
Взалкав – вероятно избыточное слово, если применять его к человеку, идущему за хлебом; пересекающему двор, где детская площадка, со сложно закрученной пёстрой горкой пустует по случаю раннего утра, а то, что показалось – именно показалось: мол, качели ещё сохраняют контур движения.
Гаражи стоят косными рядами, на них, бывало, грохоча и смеясь, забирались мальчишки, соскакивали вниз, убегали, исчезали в другом дворе – ибо их много, как домов, район обжитой…
Старик ведёт гулять маленькую белую собачку, бутылка пива у него в руке: смутная, горькая, одинокая радость; студентов стайка льётся, вьётся, покинув недалёкое общежитие; и серый колорит финала августа не характерен для него, контрастирует со вчерашней жарою.
Взалкавши, требуется удовлетворить алчбу: и хлебом – тёплым ещё, только выпеченным – торгуют теперь в соседнем доме, за стеклянной выгородкой (а раньше тут был салон красоты, но не долго просуществовал, недолго).
Лист уже ржавеет, листья падают, и асфальт покрыт ветхими письмена, распадающимися под ногой – не ухватишь мудрость.
…ребёнок проходит, зажимает в кулачке горсту советской мелочи, прикидывая, хватит ли ему на замечательный, лоснистый сверху рогалик; мальчишка сворачивает, обходит мусорные контейнеры, и исчезает за дверью булочной – она функционировала 30 лет: сперва советская, с ограниченным ассортиментом, со скучными деревянными лотками, и бравым плакатом над кассой, потом – постсоветская, где всё переливалось цветами, где открылись разные отделы, и сладостей было столько, что у сладкоежки-ребёнка захватывало дух, потом булочную упразднили, как уничтожают былое, и сделали тут хозяйственный магазин.
Но ребёнок, сжимавший в кулачке горсту мелочи, всё же успел купить рогалик – успел до того, как стал пятидесятилетним взрослым, остановившимся сейчас у гладко блещущей витрины, чтобы приобрести лаваш, устранив, таким образом, свою алчбу…
Впрочем, до устранения оной есть ещё какое-то время – занятое медленным прохождением по двору, подъёмом на лифте, пустым приветствием, отпущенным ломтём банальности соседу, и нудно-привычным размышлением о неудаче собственной жизни.
ЛЕВИАФАН ВОЙНЫ
Левиафан войны давно
Мне дружествен. С Веспасианом
Я пил ромейское вино,
Был от него не очень пьяным.
Я с Морицом Оранским вёл
Беседы о варьянтах штурма.
И я с Евгением прошёл
Атаки, бурные безумно.
Собесский мчался на коне…
Я был там, ведал знак победы –
Тяжёл он, тяжелей камней,
И от него так мало света.
Не верите, мой генерал?
Считаете – я раб фантазий?
Но, согласитесь, побеждал
Не раз в Европе я и Азии.
Левиафан войны тяжёл –
Ему воды не надо, ибо
Кровь есть питания глагол,
И не его сей скорбный выбор.
Я от побед устал, устал
И от смертей, и поражений.
Я пью один, мой генерал,
Заложник собственных решений,
Приказов, прочего. Я пью.
Маневры, флеши, окруженья,
Они – жестоких воль уют,
Иль адовой цепочки звенья.
Меня убьют в сто первый раз –
Быть проигравшим интересней,
Чем победителем. Сейчас
Я понял – я: воитель вечный.
Я пью, мой генерал, пока
В походной старенькой палатке,
Не ведая, сколь велика
За все победы будет плата.
* * *
Как вы представляете уста
Бога, из каких исходит слово
Жизни – той, которая проста:
Пища, размноженье, снова, снова,
Хлеб, вода, работа ради де-
нег… Какое слово Бога слышим
Мы, заложники различных дел?
Суетой, семейным кругом дышим.
Может, всё физическое есть
Следствие божественного слова?
Нет ответов, а вопросам несть –
Несть числа, и снова мучат, снова.
