Случилась это в середине мая 1985 года, когда вся страна под руководством Генерального секретаря правящей партии и его чересчур энергичной супруги в очередной раз азартно бросилась бороться с пьянством. Бросок этот был настолько стремителен и неожиданен, что жители города К. сначала ничего толком и не поняли, а посему удивлённо вертели ушастыми головами, округляли глаза и непонимающе таращились на пустые прилавки винных отделов (ещё же вчера же все же здесь же БЫЛО!). После чего всё с теми же выражениями лиц начинали таращиться друг на друга.
Но Серёга Тараскин в то приснопамятное утро ничего не знал, ничего не понимал и ничего удивительного не замечал. Тому была простая причина: в прошедшую ночь от работал. Утром же, выйдя из проходной родного завода резиново-технических изделий, он довольно вздохнул свежий, совершенно не прорезиненный воздух, распрямил плечи и уверенной походкой качественно потрудившегося человека пошагал в сторону пивной, которая официально назвалась «Василёк», а в местных алкоголических кругах носила животноводческо-игривое название «Три поросёнка».
— Тамарочка! – жизнерадостно-бодро, прямо с порога, крикнул он здешней буфетчице Тамаре, — Мне как всегда: сто пятьдесят, кружку пива и бутер с селёдкою!
— Ага, — ехидно согласилась та. — И хавна на лопате.
— Что такое? – все тем же радостным (пока радостным) тоном не понял Серёга. – Что за бунт на корабле? ( армейскую службу он проходил на Северном Военно-морском флоте, и с тех приятных пор сохранил в себе флотские привычки, поговорки и прибаутки).
— Отошла коту малина, — произнесла буфетчица очередную загадочную фразу. – Отоснились девке яйца.
Серёга непонимающе повертел по сторонам ушастой головой.
— Распоряжение начальства, — пояснила Тамара. – Всё. Только чай.
— Тамарочка.., — заканючил ударник коммунистического труда.
— Чего Тамарочка? – тряхнула та роскошными грудями. – Я уже сорок годов Тамарочка!
— Красавица… Солнышко…
— Сгорю я с вами, алкашами, — вздохнув, она качнула головой и повела затылком назад.
-Понял.., — заговорчески прошептал Серёга. Он выскочил на улицу, обогнул пивную и остановился у задних дверей, якобы чтобы закурить. Дверь отворилась, показалась рука со стаканом. Серёга стакан принял, одним могучим заглотом его осушил, довольно крякнул и сунул назад, в дверную щель. Утро снова становилось добрым. К сожалению, это состояние не было долгосрочным и, увы, не оставило никаких радужных перспектив.
Но всё это он осознал уже потом, позднее, а сейчас ни о каких глобальных катаклизмах даже и не догадывался. Да и зачем? Смену отработал, дежурный стакан принял – чего ещё надо-то?
— Томусик, подожди! – вдруг раздался у него за спиной отчаянный крик. Серёга обернулся. К дверям бежал тщедушный мужичок. Цвет его носа совершенно наглядно показывал ху ис ху.
— Мне тоже, — задыхаясь от бега, прошептал он, чуть не вонзаясь своим хлипким телом в дверь.
— Сгорю я с вами.., — послышалось из-за неё знакомое.
— А чего вообще творится? – спросил Серёга тщедушного, благополучно освежившегося (Тамарочка всё-таки добрая душа! Побольше бы таких тамарочек!), когда они брели от «Василька» к автобусной остановке.
— Ты чего? – тот от неожиданности даже остановился. – Ничего не слышал?
— Откуда? Я ж с ночной. Домой иду.
Тщедушный блеснул бронзовыми зубными коронками.
— Всё, мужик! Сухой закон! Попили водочки! Пожевали хлебушка!
— Погоди! – теперь остановился и Серёга. – Это с какого геморрою?
— С такого! Горбач издал указ!
— Какой?
— Такой! Ни водки, ни портвейна, ни пивка! Дышите глубже, подъезжаем к Сочи!
— Погоди балаболить-то.., — поморщился Серёга. Он уже понял, что случилось что-то совершенно страшное и совершенно глупое, но пока что не мог осознать всех масштабов случившегося.
— И чего теперь?
— Я ж тебе уже десятый раз.., — опять зачастил мужик. – Всё!
— Ага, — хмыкнул Серёга. – Щас. Ловите в обе руки.
— Вода дырочку, конечно, найдёт, – обнадёжил его фигуристым оборотом мужик. – Но не сразу. Надо ж понимать: указ! На государственном уровне! Не хухры-мухры!
Подошли к остановке. Тщедушный задрал рукав, посмотрел на часы.
— Двадцать пять минут… Щас подойдёт.
— Тебе на пятый, что ли? – догадался Серёга.
Тщедушный кивнул.
— Тоже со смены?
Тщедушный замотал головой.
— Как раз на. Я на мукомолке работаю, на складах.
— Кладовщик? – догадался Серёга.
— Грузчиком.
— Ты? Грузчиком? – удивился Серёга. Тщедушный вдруг обиделся.
— А чего? Думаешь, раз грузчик, то обязательно бугай?
Серёга смутился: он действительно так думал.
— Слушай, — сказал тщедушному. – Дело есть. Мешок муки.
Тот не удивился. Похоже, эта тема была для него привычной.
— Литр.
— Замётано! – повеселел Серёга и тут же спохватился. – А где ж я его теперь…
Тщедушный пожал плечами: твои дела.
— Может, деньгами возьмёшь?
Тот ехидно скривился: нужны мне твои деньги… Наклонил голову, искоса посмотрел на Серёгу. Во взгляде читалось: а не подсадной ли ты, мил человек? Не из ласкового ли учреждения под названием обахаэсэс?
— Ладно, — решился тщедушный на риск. – Подходи во вторник к проходным, часам к шести. Сможешь?
Серёга посчитал в уме, кивнул: смогу. Во вторник я как раз в дневную.
— А как с этим-то.., — и он ткнул пальцем себе в горло.
— Покажу, сходишь там к одним…, — сказал тщедушный, — Нормальную гонят. Чисто слеза! И цену не ломят. Только тару возьми. У них с тарой напряг.
— Ну, спасибо, брат! – расцвёл Серёга. – Как тебя?
— Василий, — и тщедушный пожал протянутую руку. – Подойдёшь, спросишь Стенькина. Это я Стенькин. И эта… закусить чего-нить прихвати… Какой-нить концервы.
— Ага, — кивнул Серёга. – Договорились.
Тщедушный снова кивнул и полез в подошедший автобус…
К огромному серёгиному сожалению встреча не состоялась: именно во вторник, именно в шесть в цеху состоялось общецеховое собрание, на котором его, Серёгу, как он не брыкался, выбрали председателем здешнего общества трезвости. Серёга был в цехе самый непьющий, а за это надо отвечать! Впрочем, это уже совершенно другая юмористическая история… Тщедушного же Серёга до сих пор вспоминает с благодарностью. Есть же всё-таки люди, говорит он, которые всегда готовы помочь. Есть, несмотря ни на какие сухие законы и прочие указы партии и правительства. И на его теперь уже постаревшую щеку выползает благодарная постаревшая слеза…
