АКТРИСА
Осваивает осень мастерство,
Как первоклассник – буквы алфавита,
Как лицедей, чья роль ещё не бита…
И – скоро все поверят в естество
Актрисы, поступившей очень мудро:
Она игру с тумана начала,
Полсотни изб сибирского села
Слизавшего, как языком, под утро…
Потом она, уже входя во вкус,
Дождей нам отпустила на копейку
И подчеркнула тоненькую шейку
Рябины ниткой выкрасневших бус.
О, как немели, видя ту игру,
Все зрители – от мала до велика!..
И – долго умирала повилика.
И – хохлилась ворона на юру.
Ловила осень в сети паутин
Всех грибников. И отыграла – гляньте! –
Два первых акта. И в её таланте
Уже не сомневался ни один.
И – вскорости актрисой гениальной
Она царила на подмостках, где
Из декораций той поры печальной –
Лишь ржавый лист на медленной воде,
Да мокрые фигурки журавлей,
Стартующие в пасмурное небо,
Свиданий наших кратких быль и небыль,
Да скука одичалых тополей…
Её успех оплачут в три ручья
Дожди. И – никому не станет нужен
Унылый мир. И будет мокнуть в луже
Большая кукла, неизвестно чья.
Поцарствовать хотелось целый век
Актрисе, но её со сцены гонит
Дебюта долго ожидавший снег,
Который, как Иван, родства не помнит…
* * *
Зачехлили давно косари
Свои косы… День – резко на убыль.
Красит осень бескровные губы
Транспарантной помадой зари.
Тополь в драном пальтишке продрог.
Поступлю безрассудно и мудро:
Сам себя награжу в это утро
Кандалами разбитых дорог…
За чертой городской простою,
Где стихает прибой листопада…
Может, в жизни всего-то и надо:
Перелетную душу свою,
Осенивши вдогонку крестом,
Отпустить с журавлями в кочевья,
Чтоб до марта не ждали деревья;
А судьба – чтоб грозила перстом…
Может, только и надо-то мне:
Неизбежность размолвок полынных;
Очи женщин, ни в чем не повинных;
Свет рябины закатной в окне;
Перебранки зимующих птиц;
Да чтоб ангелы – вдруг не отпели;
Да любви перекаты и мели;
Да гипноз этих белых страниц…
* * *
Вчера в полшестого умолкли пичуги в садах –
Агония осени…
Выстыла за ночь изба.
На влажном стекле – отпечатки ладоней и лба.
Прибежище призраков – плотный туман на задах.
И мысли о солнце – крамольны:
Наложит табу
Октябрь на них.
И – останутся гнёзда пусты.
Замёрзнет трава.
И – оденутся в траур кусты.
Ускачет во мрак сумасбродных желаний табун…
И – стужи топор вновь наточит деревьев палач.
И – снег не замедлит.
И – вывернет душу тоска.
(Как будто грудного младенца лишили соска, –
Лицо деформирует миру невидимый плач…)
И – призраки прошлого, выстроясь цепью, в туман
Уйдут обречённо.
Обиды осядут на дно.
И – станет душа вдруг с ветрами скулить заодно.
И – серой волчицею рыскать и рыскать в урман…
Но разве возможен в спектакле счастливый конец?
Печаль о несбывшемся хмурое небо коптит…
И – зверский зима нагуляет в полях аппетит.
И – снег возвратится.
И – руки умоет Творец…
* * *
И. И. И.
Под занавес ворованного снега
Неведомо куда уходит век…
А жизнь скрипит, как старая телега,
И чист, как агнец божий, человек.
Per aspera ad astra.*
И – терновый
Венец до крови оцарапал лоб.
Ты получить хотел ответ готовый
На все вопросы,
Быть счастливым чтоб…
Но: не успел.
Не смог.
И адский пламень
Обжёг – увидеть можно по лицу…
Пока искал ты философский камень,
Двадцатый век поспешно шёл к концу.
И – просочилась молодость сквозь пальцы;
И – счастье изменило, как жена;
В душе твоей – иные постояльцы;
И – с сыном отчуждения стена…
Щипни себя больнее: уж не пьян ты,
Мечтая о бессмертье, человек?!
За пазухою спрятал бриллианты
Твоих желаний уходящий век…
И пусть судьба туга на оба уха,
Но ты ни перед кем не виноват
Ни в чём.
…В затылок дышит смерть-старуха;
И век твой, как карманник, вороват…
* Per aspera ad astra (лат.) – через тернии к звёздам.
C’EST LA VIE *
В раковине спиральной
жив отголосок моря.
Звон поминальный бьётся
в раковине ушной.
Старость лихачит, сука,
идя на обгон по сплошной;
Молодость – кожа шагреневая –
сжалась, черна от горя…
Розу надежды упрямо
любимой с колен даря,
Из рыцаря постепенно
превращался во трубочиста.
Времени вихрь перемешал
эти грубо числа –
Неотрывного любовно-
игорианского календаря…
Азъ есмь червь.
И уже никогда не вспомню:
Кто из нас первым
кого тогда поцеловал.
Поле потерь
заступом гнева всхолмлю.
Зеркала лютой нежности
пока ещё цел овал.
В окна твои запущу
со зла кирпичом;
Жизнь, как стекло, разлетится
на осколки и трещины…
Игорь и Нина зачем
и кем искусственно скрещены?
С вакханкой продажной
гостиничный кир почём?
Луна жёлтой змеёй
плещется в тихой реке.
У ревности пошлой глаза –
жёлтые, рысьи.
Птиц привечал я
не токмо ради корысти;
Журавль улетел,
а синица сдохла в руке…
День уплывает в прошлое.
Облака рваный парус.
Чернеют, вновь созревая,
ягоды на ирге.
Вымараю из памяти дни,
где Игорь на пару с
Ниной прогуливаются
по Ленинградской в Юрге.
Плод неземной любви –
пятнадцатилетний Феликс
Тщится зацементировать
семьи разбитый сосуд…
…Ночами Большую Медведицу
глаза-медвежата сосут;
И Бог возродиться пытается
из пепла любви, как Феникс…
* C’est la vie (фр.) – такова жизнь.
* * *
Я давно оплакан скитальцами…
Обрывая жизни полёт,
Смерть своими грязными пальцами
Мне смешливый рот разорвёт.
Я в последний раз ещё выдохну,
И в последний вдохну я раз.
Птицы воспоминаний выпорхнут
Из моих померкнувших глаз…
А душа бестелесным облаком
Устремится ввысь в вираже.
Этот кто-то – с знакомым обликом –
Будет вовсе не я уже.
Не горюйте, родные и близкие;
Не печалиться – знак жене…
Пусть свинцовые тучи низкие
Рваным саваном станут мне.
Я уйду накануне вечером,
Когда тлеет города трут…
Может, пьяным в стельку диспетчером
Мой уже намечен маршрут?
Без билета,
За счёт Всевышнего,
Как ракета, – пронзая тьму.
Ничего –
Только память –
Лишнего
Я с собой туда не возьму.
Заскулит и завоет жалобно
Шелудивый соседский пёс.
… Вспоминайте меня, пожалуйста, –
Я теперь один среди звёзд…
* * *
I
Вязнет звук в тумане, точно в вате.
На часах подтягивая гири,
Заунывно «Песнь о Гайавате»
Затянула осень здесь, в Сибири…
Млечный путь залётные путейцы
Ремонтируют…
По швам – судьбы рубаха!..
Клёны и осины – как индейцы
Племени чероки и навахо,
Вышедшие в боевой раскраске
На тропу войны;
Их оперенье –
Листья разномастные…
(Не в сказке
Воевать им, а в стихотворенье…)
II
Крот сомнений почву жизни роет.
Запах одиночества летуч.
Осень, словно мёртвому, прикроет
Веки солнцу пятаками туч.
Облетел и потемнел багульник.
Собственности общей переделы.
Кроет, злясь, октябрь-богохульник
Трёхэтажным… дождиком пределы.
III
Томагавк сломавши о колено,
Осень выкурит не Трубку Мира,
А «косяк»…
(Как Карло – из полена,
Сотворит душа себе кумира
Из порочного, как Магдалина, снега, –
Непорочного, как Иисуса Матерь…)
Выглажена ветром –
Блажь и нега –
Леса и полей сибирских скатерть.
IV
Время, к сожаленью, вероломно:
Обещает много… но…
Всю ночку
Первый снег настойчиво и скромно
Трубку Мира курит в одиночку…
Вот и побрели индейцы чинно,
Облачившись в белые одежды,
По тропе,
Теряя обречённо,
Как листву,
Последние надежды…
V
Звук в снегу увязнет, точно в вате.
На часах приопуская гири,
Заунывно «Песнь о Гайавате»
Допевает осень здесь в Сибири…
Поворчав для виду, улетели
Журавли на долгую зимовку.
…Жизнь,
плутая
в
завтрашней
метели,
Потеряет
счастье,
как
подковку…
* * *
Мне на плечи кидается
век-волкодав…
О. МАНДЕЛЬШТАМ.
Пока огарок юности чадил,
Пока садилась молодости пена,
Я стал седым и слабым постепенно –
Двадцатый век меня не пощадил…
Противно было детству моему
Двуличие тряпичных жалких кукол.
Я предан был судьбой и загнан в угол,
Но слишком поздно понял, что к чему…
Я веком, точно каторжник, клеймён –
Не вытравить тавро социализма…
Какого ещё надо катаклизма,
Чтоб вычесть моё имя из имён?!
Век новый, как нашествие, грядёт;
Судьба, стыдясь, отводит взгляд в сторонку…
Как злобный волк невинному ягнёнку,
Мне глотку век ещё перегрызёт…
Песком тысячелетий из горсти
Жизнь вытечет;
Умоюсь чёрной кровью…
Ни страхом невозможно, ни любовью
Себя от этой участи спасти.
БУМАЖНЫЙ
КОРАБЛИК
ЛЕТА
маленькая поэма
С удочкой бамбуковой уйти
На рыбалку –
Пусть забудет город,
Что по швам заботами распорот;
Мне сегодня с ним не по пути…
Бисер пота обметал лицо.
Комаров хватая, – воздух лапать.
То,
Где караси – размером с лапоть,
Мелкое, по пояс, озерцо.
Клинопись шумерская –
Следы
Птичьих лапок на песке чуть влажном.
Лето на кораблике бумажном
Проплывает сквозь мираж беды…
Лёгкий бриз.
Деревьев паруса.
Соль под мышками белее гипса.
Скромная подвеска из Египта –
Выцветшего неба бирюза.
Чертят реактивные мелки
Самолётов
Господа угодье…
От «болотников» на мелководье
Прыскают пугливые мальки.
Миллионы инстинктивных пуль –
Оводов –
Плоть побольнее ранить,
Рыбака укусами тиранить –
Отливает без свинца июль…
«Чёрт! Сорвался!..» – Врезать кулаком
По ладони.
Жор маниакальный.
Голод – балетмейстер гениальный,
Постановщик танца куликов.
Бес азарта поддаёт в ребро.
Бог за жадность тихо порицает.
Из садка сквозь слой воды мерцает
Тусклое живое серебро.
Запах дыма.
Бирюзовый свет.
Долгий день, заученный дословно.
Ощущение такое, словно
Прошлой жизни не было и нет…
Гамлетовский «Быть или не быть?..»
Ранит душу, как шальная пуля…
Этот свет божественный июля
Никогда уже не позабыть.
Выгонит в початки камыши
Лето –
С позволения болота.
Этих дней рыбацких позолота
Вся пойдёт на купола души…
Как песок, как воздух, как вода,
Время просочится между пальцев.
Чутким Богом северных скитальцев
Летняя погасится звезда…
…В город принесёт печаль полей.
И кораблик,
Покружив в затоне
Сентября,
Размокнет и затонет
На глазах притихших журавлей…
* * *
Мариетте БИРЮКОВОЙ
Что я Гекубе?
Что Гекуба мне?
Ничто…
Жестока жизни быстротечность.
Я тоже скоро камнем кану в вечность,
Как в омут, где кувшинки на волне…
Покамест медлит старая с косой,
Воспользуясь, как милостью, промашкой,
Я –
Богом сотворённою букашкой –
По склону лет ползу наискосок…
Как хворост о колено, –
Поломать
Характер, генетически несносный,
Чтоб русских слов песок золотоносный –
В надежде на удачу –
Промывать,
Ночами в кухне горбясь над лотком…
А блёстки, самородки и крупицы
Казались бы водою из криницы
И – воздуха спасительным глотком…
В ответ на оговоры и хулу,
Спрошу:
– Что за комиссия, Создатель?!
Поэт – изгой, бессребреник, старатель,
Рассчитывающий на похвалу…
Не лесть, а пониманье –
Позарез –
Ему необходимо в трудном деле,
Чтоб,
Словно в ранку где-нибудь на теле,
Сочилась кровь стихов через порез…
СКРИПКА
Геннадию ПЕТРИКИНУ –
томскому музыканту
Жизнь порою тяжелей свинца.
И какого ей рожна?!
Музыкант не должен скурвиться.
Скрипка пошалить должна.
Словно вечность прикасается
К оголённым нервам вновь…
Музыкант грешит и кается;
Спишем это – на любовь…
Но пока он не наполнится
Вдохновением под край, –
Скрипка словом не обмолвится,
Хоть командуй ей: «Играй!..»
К проискам смычка внимательна
Скрипка – музыки звезда
И, как девочка, старательна –
В самый первый раз когда…
Высший класс, а не ликбез:
Толочь
В ступе вечера семь нот,
Чтобы обмирала бестолочь,
Когда Моцарт душу рвёт…
Лёд и пламя, экзекуция,
Боль, душевных ран бальзам –
Музыки бесценной унция…
Сволочам не по глазам,
Не для слуха их убогого –
Тайной вечери момент…
…Моцарт – нам,
А Богу – богово,
А маэстро – комплимент…
* * *
Мир – без конца… без начала…
Жизни – начало… конец…
Скрипка, ты что замолчала?
Скоро и мне под венец
С девушкой в белых одеждах…
Возраст в дугу меня гнёт.
Я захлебнулся в надеждах.
Девушка мне подмигнёт.
Скрипочка, губы опухли
От поцелуев смычка?..
Листья от стужи пожухли.
Жизнь – сказочка про бычка
Белого…
Горечь утраты.
Книги дешевле продам.
И подлецам, что не рады
Лермонтову, –
Азъ воздам…
Я – как верблюжья колючка…
Жизни пустыня…
Игра…
Чем тебе, девушка-злючка,
Я не потрафил вчера?
Монти шпиляет на скрипке
Грустный маэстро.
Как вор –
Век: он меня по ошибке
В смертный вписал договор…
Что-то ошибка да значит.
Вижу:
Смешно семеня
Девушка в белом маячит,
Ждёт не дождётся меня…
ФЕЛИКС
Я бедствовал.
У нас родился сын.
Б. Пастернак.
По морю жизни в штиль и в шторм носим
Я был до тридцати пяти…
Покуда
Не встретил Нину К.
И не без чуда –
Как я хотел! – у нас родился сын.
Неукротим отцовства жар и пыл,
И радость в сердце отдавалась колко…
Мы имя сына выбирали долго.
Назвали – Феликс.
Чтоб счастливым был.
Мы бедствовали с молодой женой
В разгар любви.
Закат социализма
Был предрешен.
Избыток оптимизма
Не лучшей обернулся стороной.
Но были мы богаче богачей,
Хоть и не очень в жизни преуспели…
Подстерегали рифы нас и мели.
Сын выручал:
Был свет его очей –
Совсем как Вифлеемская звезда
Волхвам, дары несущим, –
Путеводен
И нашим ожиданиям угоден;
И отступали горе и беда.
Два корабля –
Для Феликса конвой
В житейском море;
Было по колено
Оно тогда для нас с женой…
Нетленно
Все то, во что ушли мы с головой:
Подгузники, пеленки, соски, плач,
И первый зуб, и первый шаг, и слово –
Все то, что под Луной старо и ново,
В цепи потерь, бессонниц и удач.
Был не один разбит велосипед,
Освоен плейер, видик и компьютер…
И – слава Богу, что живем не в юрте!
И – Феликсу уже тринадцать лет.…
Нуждаясь и в опеке, и в совете,
Мой поздний сын, шалун и егоза,
Полувоздушных девочек гроза
И продолженье рода на планете,
Преемник наших лиц, фигур и качеств,
Привычек раб и господин чудачеств,
Неспешно вырастает из ребячеств…
В нем – внуков облик, смех и голоса.
За все, что будет, перед ним в ответе,
Хочу, чтоб сын закрыл мои глаза,
Когда устану жить на этом свете…
* * *
Игорю Давидовичу БЛАТТУ –
другу студенческой юности
Русскому, мне, ну не странно ли это?:
Плачет душа от еврейских мелодий,
Давней любовью сживает со света,
Гонит в пустыню из райских угодий…
Словно по вязким барханам Синая
Я с Моисеем кочую в обнимку…
Или, студенческий Томск вспоминая,
Вновь приникаю к прощальному снимку…
“Тум-балалайка!” и “Хава нагила”,
Эти “Семь-сорок” и “Шолом Алейхем”…
Блажь иудея их мне подарила.
Рад, что ответить на это мне есть чем…
Царства земные приходят в упадок.
Тёмные ночи лишь в городе Сочи.
Юности воздух был приторно сладок.
Прошлого дым выест дивные очи.
В юности было от чувств резонансно.
В зрелости зримей любая ошибка.
Давешний друг мой, совсем не напрасно
Душу терзает еврейская скрипка…
Мы непредвиденно быстро стареем.
Тонкая-тонкая ниточка грусти
Между породистым томским евреем
И беспородным обидчивым русским…
Жизни монеты последние трачу.
А впереди – пустота и разлука…
Слушая песни еврейские, плачу.
“Господи правый, за что эта мука?!”
“Господи Боже мой, всё это странно…”
…Как женским ликом художник Верейский,
Долина мучает душу с экрана
Неподражаемой песней еврейской…
* * *
Тине ОТЧЕСКОЙ –
художнику
Водомер скользит, как Иисус Христос, по воде.
Щука глушит малька на мелководье, в заливе.
Яблочный червь прогрызает ход в «белом наливе».
Каждому младенцу – по личной бы дать звезде.
Но Вифлеемская – исторически – будет одна;
Горит над миром две тысячи лет, не сгорая.
А мне отсюда уже видны отроги гор рая
И ад кромешный, и Стикс, не имеющий дна…
Жизнь – в небесах журавль,
А смерть – синица в руке;
Один – улетит,
А другая – со мной навеки…
Наплавит время свинец потерь мне на веки,
Измажет дёгтем густым и вываляет в муке…
А потом я пред Ним вдруг предстану, ничтожный франт,
И Он – следователь – решит вопрос в одиночку…
Но взгляд Его вцепится в стихотворную строчку,
И Он найдёт, возможно, угодный мне вариант…
Господь раньше срока не разомкнёт уста:
В ад? или в рай? – за семью печатями тайна…
Строка, черновик обуглившая, – не случайна.
Щука меняет зубы, а мышеловка – пуста.
Спешу создать, пока третьи не поют петухи,
Стихи, которые очаруют Его душу…
Пусть судьба поэта трясёт, как воришка – грушу, –
Чем сильней трясёт, тем гениальней будут стихи.
…Жизнь коротка, как спичка спичкомбината «Гигант».
И пока мне не спроворили высшую меру,
Помолюсь, как Богу, скользящему водомеру,
И зрачки мне прострелит закатного света квант…
НЕФЕРТИТИ
маленькая поэма
Наталье ШАБУНИНОЙ
I
В канву июля вплетены
Фатального финала нити…
На фоне выбитой стены –
Лик современной Нефертити.
Пройдя поблизости, кивну.
В ответ улыбка тронет губы.
И – сразу жизнь пойдёт ко дну,
А горечь дней пойдёт на убыль.
II
Печальны карие глаза –
Особый генотип еврейства…
Стегнёт отчаянья лоза
За ложной гранью фарисейства.
Инопланетной шейки выгиб
Протяжный,
А чеканный профиль
Как будто на монете выбит
Египетской…
Прозренья надфиль
Ил вечности за слоем слой
С души снимает деликатно…
Очарование, постой!
Не растворяйся безвозвратно.
Окроплена «живой» водой
Любви родителей, наверно,
Ты возродилась молодой
Через пять тысяч лет примерно…
III
Египет с севера на юг
Я пересёк шутя когда-то:
Когда – февраль; когда – от вьюг
Темна Сибирь;
Не виновато
Когда Отечество ни в чём;
Когда – к себе полно претензий…
Там временем, как палачом,
Ты казнена среди гортензий,
Папирусов и орхидей
На берегах пологих Нила,
Где обретался скарабей,
Где смерть Любовь остановила…
IV
(Египетская ночь свистит
Над поэтической тетрадкой…)
Мне молодость твоя простит
И взгляд в упор и взгляд украдкой.
Ответный взгляд сведёт с ума
Без видимой другим причины.
Стоит египетская тьма
В глазах сражённого мужчины…
Струится нить с веретена
Воспоминаний и наитий…
Меж нами – прочная стена
Тысячелетий и событий,
Стена Печали, Грусти, Плача…
…Жена и сын, меня простите:
Я, жизнь свою переинача,
Затосковал по Нефертити…
г. Юрга, Кемеровская область
«Из декораций той поры печальной –
Лишь ржавый лист на медленной воде»
Вот она — настоящая поэзия! Удивительные стихи