И хотя никто из зрителей не разделял его восторга, все же тем не менее они подбодрили приветственными криками большую радость и удачу своего бригадира. Как никак тот на свои триста долларов выиграл целых шесть тысяч триста американских рублей! Есть чему позавидовать! А Хо катался на полу раненым зверем, в яростном бессилии грызя свои пальцы и выкидывая в пространство фразы-ругательства. Но никто не обращал на него внимания.
Да, Ли Сынг По сорвал-таки банк! Кому-то такое удается раз в жизни, кому-то фортуна улыбается большее количество раз, но подавляющему большинству остается только хлопать в ладоши, приветствуя ее любимчиков. Под аплодисменты Сынг По вручили выигрыш и снова принялись чествовать его победу. Да, триумф был полный!
После того, как страсти немного поулеглись и вьетнамцы собрались было снимать беговую доску, Бо Янг дотоле не принимавший участия в общем оживлении, встал и обратился к Ли Сынг По. Мы не будем тут дословно приводить его речь поскольку понадобилась бы помощь переводчиков сразу с трех языков, русского, китайского и вьетнамского, но примерное ее содержание было таково: ” Вот ты уважаемый бригадир выиграл много денег благодаря несравненным ногам своего таракана. Это хорошо, это очень хорошо. Теперь ты можешь очень долго не выпускать из зубов чубук своей трубки и целыми днями сидеть в плетеном кресле, подгоняя своих домочадцев. Но рано или поздно деньги закончатся и ты снова будешь должен надрывать свой хребет на работе. Только к тому времени тело твое отвыкнет от напряжения, руки станут мягкими и изнеженными, исчезнет прежняя сноровка и тебе нелегко будет снова привыкать к труду. Очень нелегко. Но если ты сейчас согласишься на мое предложение, то денег тебе хватит до конца жизни. А предложение мое такое. Пусть твой таракан испробует свои силы в состязании с нашим китайским жуком. Если выиграет таракан я заплачу тебе десять тысяч долларов, если жук, то ты мне отдашь ровно половину этой суммы. Ну как, согласен?”.
Ли Сынг По задумался. Предложение что и говорить было чрезвычайно заманчивым. В один присест выиграть такую кучу бабок, это вам не хухры-мухры! Но и жук, видать, парень не промах, коли китайский товарищ готов поставить на него такие деньжища. Это-то и настораживало больше всего. А вдруг этот жук из той породы, быстрее которой не найдешь во всем царстве насекомых?! И пока Бао добежит до половины, тот уже устанет ждать его на финише, – ведь неизвестно чего можно от него ожидать? Нет, тут надо быть чрезвычайно осторожным и не принимать решения, пока не обдумаешь его со всех сторон.
Скорее всего Сынг По отказался бы от пари и не стал искушать судьбу, но в дело вмешался Хо. Он оправился от истерики и давно уже с интересом обдумывал слова Бо Янга. Какая-то мысль видно пришла ему в голову, и мысль небескорыстная для себя лично, потому что он с жаром принялся убеждать своего бригадира согласиться на предложение китайца. Тот поначалу отнекивался, но Хо ведь недаром был хитромудрым вьетнамцем, и ему удалось настоять на своем. Бо Янг и Сынг По ударили по рукам. Затем все внимание переместилось на главного букмекера, которому передавались суммы, поставленные на кон. Не один десяток завистливых глаз проводил их, пока они переходили из рук в руки. По меркам большинства из присутствующих это было целое состояние, за которое надо было трудиться не разгибая спины полжизни, а то и больше. И никто не заметил, как Хо быстро проделал какие-то манипуляции над беговой доской.
Гаврилу снова извлекли на свет божий и усадили на стартовую позицию. Китайского жука разместили немного поодаль, чтобы не смущать его видом таракана. У жука были мощные задние конечности, развитые грудные мышцы и отлично приспособленное для бега обтекаемое тело с низко посаженой головой, на которой блюдцами отчетливо выделялись блестящие выпуклые глаза. Насекомое было зеленоватого цвета и раза в два больше Гаврилы.
Китайские товарищи сгруппировались вокруг своего лидера, вьетнамские рабочие встали по другую сторону стола. Все с интересом приготовились наблюдать за необычной дуэлью.
Жук едва ли не полностью возвышался над перегородкой, кося неподвижным глазом прямо на таракана. ”Ну чего уставился, злыдень заморский! – неприязненно подумал Гаврила. – С такой мордой, как у тебя только детишек малых пугать! Но меня ты с панталыку не собьешь, не на таковского напал!”.
Судья дал старт и гонка началась. Едва только переборка взлетела вверх, китайская зверюга совершила гигантский прыжок, одним махом покрыв едва ли не треть дистанции. Трудолюбивые вьетнамские рабочие так и ахнули, узрев такой немыслимый кульбит. Еще пара таких пассажей и состязание можно считать законченным. Гаврила сразу же безнадежно отстал, но насекомое еще какое-то время сидело на месте, собираясь с силами для очередного прыжка, и таракан успел выгадать десяток-другой шагов. Он почти уже нагнал жука, но тот в этот момент снова оторвался от земли и приземлился буквально у финишной прямой. Гаврила снова оказался в роли догоняющего. Но он и не думал сложить оружие и еще прибавил оборотов. Скорость его была прямо-таки изумительная, пожалуй и Сильвестру было бы сейчас трудненько тягаться с ним, но проклятый жук был явно вне конкуренции. Тот уже подобрал ноги и весь напружинился, готовясь к завершающему скачку, заключительная фаза которого наверняка пройдет где-то за пределами беговой доски, но задние лапы его почему-то в этот момент беспомощно разъехались в разные стороны и уперлись прямо в края огораживающих бортиков. Насекомое попыталось снова сдвинуть их вместе, но они лишь беспомощно скользили и никак не хотели принимать первоначальное положение. А Гаврила приближался все ближе и ближе. Насекомое, все еще не теряя надежды на победу, подобрало передние конечности и, опираясь на них, потащило свое вмиг ставшим неуклюжим тело к финишной черте. Но червяк и тот, пожалуй, двигался бы быстрее, и поэтому таракану не стоило никакого труда обогнать соперника и снова победно завершить свой бег. Вьетнамцы приготовились было взвыть от радости, но Бо Янг опередил их, со страшными ругательствами подскочив к столу. Он откинул в сторону ставшего ненужным жука и пальцем провел по тому отрезку беговой дорожки, на котором тот так оплошал. Подушечка пальца вмиг покрылась густым масляным налетом и въяве стала видна причина безуспешных попыток китайского насекомого преодолеть силу земного притяжения. Неудивительно, что оно так и не смогло собрать ноги вместе на поверхности, на которую кто-то предварительно капнул растительного масла, отчего оно стало скользким-прескользким. Это было явное нарушение правил и дело грозило обернуться международным скандалом.
– Это сто?! – прорычал Бо Янг и вскинул вверх замасленный палец. – Нехоросо!!!
– Нехоросо! – хором подтвердили китайские товарищи.
Вьетнамцы в растерянности молчали. И лишь один Хо выскочил вперед.
– А сама?! – закричал он. – Твоя жука не бегает, а прыгает – это нечестна! Ты нас хотела обманывать!
– Не хотела! – вступились китайские товарищи за своего лидера. – Наша была честна, но вы – нечестна! Ой, нехоросо! Ой, позор!
– Вы сама такая!
– Нет вы!
– Позор Вьетнама! Больсой позор!
Неизвестно чем бы закончилась перепалка, может быть стороны и разошлись бы миром, но в этот момент в барак вернулся пьянющий Чи. Он так напоминался по своему таракану, что сейчас лыка не вязал. Но тем не менее это не помешало ему мгновенно придти в боевую готовность, едва он увидел, что его товарищи что-то не поделили с китайцами. Он протолкался сквозь горланившую на все лады толпу и, не говоря ни единого слова, с размаху влепил оглушительную затрещину одному из китайских торговцев. Тот так и покатился кубарем под стол в сразу наступившей тишине.
-Вот така! – удовлетворенно хмыкнул Чи и оглядел всех победным взглядом. – Вот така!.. – повторил он.
Он хотел еще что-то добавить, но ему не дали. Китайцы своих в беде не оставляют, и Чи
через пару секунд присоединился к своему недавнему оппоненту под уютным и гостеприимным столом. Это послужило сигналом к всеобщей атаке.
Трудолюбивые вьетнамские рабочие взвыли и словно коршуны ринулись на китайских товарищей. Те еще раньше разъяренными тиграми бросились им навстречу. Последовала невообразимая свалка, в которой первое время ничего было невозможно разобрать. Взлетали руки и ноги, мелькали взъерошенные гримасами лица, слышалась яростная ругань. Но постепенно стало ясно, что чаша весов медленно и неумолимо клонится в сторону хозяев. Во-первых, их было больше, во-вторых, они были сплоченнее, а в-третьих, дома, как говорится, и стены помогают. Ну еще наверное и потому, что Бо Янг не принимал никакого участия в общей драке. Едва только началась заварушка, он благоразумно отбежал к порогу и оттуда громкими возгласами поддерживал своих земляков. Хотя он то по своей комплекции мог бы взять на себя по крайней мере троих противников. Зато Хо дрался как угорелый. Он чертом вился среди китайцев и без устали раздавал направо налево звонкие оплеухи и зуботычины. Сам же при этом оставался совершенно целым и невредимым, благодаря своей изумительной ловкости и быстроте. Вот он остановился буквально на пару мгновений, чтобы перевести дыхание и тут в поле его зрения попался Бо Янг. Взревев от снедавшего его упоения боя, он начал пробиваться к нему, чтобы посчитаться с ним за то, что тот пытался помешать ему сорвать банк своей ставкой.
С диким воплем он накинулся на своего недруга и они покатились по полу, отчаянно мутузя друг друга все чем только можно. Бо Янг даже пару раз умудрился укусить своего визави, но этим лишь только распалил его ярость. Хо вцепился в уши китайца и начал их выкручивать словно половую тряпку. Бо Янг завизжал и попытался выдавить большими пальцами глаза вьетнамцу.
Ли Сынг По еще в самом начале драки получил табуреткой по голове, отчего он моментально отключился. Теперь он понемногу стал приходить в себя, но так как он находился прямо под ногами дерущихся, то ему периодически доставалось по всем частям тела, как от своих, так и от чужих. И поэтому он никак не мог сосредоточиться и принять правильное положение. Только он начнет более менее ясно и трезво оценивать происходящее, как его сознание пушечным ядром тут же улетучивалось в безвоздушное пространство. Потому как недостатка в артиллеристах не было.
Гаврила сначала с интересом наблюдал за всей этой кутерьмой, но потом зрелище ему прискучило. Он отвлекся от его созерцания и с удивлением обнаружил себя, все так же стоящим на финишной черте. Мысль его сразу заработала в другую сторону. Пока не поздно надо было делать ноги. Конечно, неплохо жилось ему бок о бок с трудолюбивыми вьетнамскими рабочими, но все же лучше быть бедным и свободным, чем богатым и зависимым. Тем более в его планы не входило проводить остаток своей жизни в стеклянной банке. Поэтому он спрыгнул со стола и, лавируя между ногами, уткнулся в ближайшую щель, ну а дальше было дело техники, ведь недаром он рожден был тараканом.
На улице Гаврила немного отдышался и, не спеша, двинул к проволочному ограждению. Перескочил через него и на прощание обернулся. Гуд бай, дорогие вьетнамские рабочие и их китайские товарищи! Гуд бай!
Лексеичу с утра нездоровилось. Затылок был словно из ваты, и когда он поворачивал шею, то сзади сразу же опоясывало тупой болью. Поэтому он взбил подушки повыше и решил сегодня никуда не ходить и провести день в постели. Тем более, за окном накрапывал мелкий дождик, и вообще на улице было сумрачно и пасмурно, так что идти куда-то большой охоты не было. Под словом ”идти” подразумевалось пойти на пятачок у близлежащего блошиного рынка, где собирались местные барыги и алкаши и толкаться там до самых сумерек в надежде на какой-нибудь калым или дармовую выпивку. Случалось, бывали дни, когда Лексеич подряжался к каким-нибудь коммерсантам на одноразовую работу и к концу рабочего дня получал на руки чистоганом рублей пятьсот, а то и больше. Но чаще всего выходил круглый ноль. Но и эти случайные заработки позволяли хоть как-то держаться на плаву и не помирать с голоду. Правда, до тех пор, пока позволяло здоровье. Подтащить, перенести, разгрузить и тому подобное, – это Лексеич еще мог, это ему было еще по силам. А вот некоторые из местных мужичков не могли уже и такого. Здоровьишко было давным-давно пропито, разбазарено в попойках, пьянках и тому подобных увеселениях. Могли лишь эти мужички подержать гвоздь, когда его забивают, посчитать сдачу с рубля, да одним ударом ноги всмятку раздавить жестяную банку, которые принимали неподалеку. Но все равно трезвыми они с пятачка никогда не уходили. Кто-нибудь из них да обязательно бывал при барыше, вот и угощал своих собратьев по бутылке, потому как знал, что завтра благодарные товарищи поднесут и ему. Лексеич не сказать чтобы уж так часто употреблял зеленого змия, но бывало… бывало, чего уж там греха таить. Злоупотреблять он не злоупотреблял, но иногда так поддавал по самые брови, что приползал домой едва ли не на четвереньках. Тумбочка на это лишь недовольно хмурила бровки, но воздерживалась пока от выговоров и тому подобной критики. Да и что могла сказать маленькая мушка полновластному хозяину, который был сам себе и голова и Дом Советов. Тумбочка каждый день улетала куда-то по своим делам и возвращалась поздно вечером через форточку, которую для нее всегда держали открытой. Чем она там занималась оставалось загадкой, потому как Лексеич ни о чем ее не расспрашивал, а сама она предпочитала не распространяться по этому поводу. Так они и жили на пару в их холостяцкой берлоге, каждый своей отдельной жизнью и, практически не общаясь друг с другом. И лишь иногда они вспоминали Гаврилу, и это было почти единственной темой их вечерних разговоров.
Теперь к Лексеичу редко приходили гости, и он крайне удивился, когда в дверь кто-то постучал. Уверенно так постучал. Он отбросил байковое одеяло, всунул ноги в домашние шлепанцы и поспешил в прихожую. Долго возился с замком и когда он наконец-то поддался, дверь сама пошла ему навстречу.
– Ну е-мое, сколько можно валандаться! – насмешливо басил кто-то из коридора и все сильнее давил на дверь с той стороны.
– Эй, кто там такой шустрый?! – прикрикнул Лексеич и отошел в сторону. – Кому там не терпится, чтоб ему по лбу смазали!..
– Да это я, Петр!
Дверь с шумом распахнулась и в обнажившемся проходе и в самом деле стоял Петр, собственной персоной! Тот самый Петр с которым Лексеич лежал в больнице в отделении травматологии. Он как видно до конца еще не оклемался потому, как опирался на тросточку, которая в его могучих лапищах выглядела буквально тростиночкой.
– Ну здорово брат Федор! – расплылся тот в радостной улыбке. – Гора с горой не сходятся а я, вишь, пришкандыбал к тебе. Помнишь, ты мне свой адресочек оставлял, ну так вот я и решил навестить тебя, да заодно и променаж сделать. Я ж не так далеко в общем-то отсюда живу. Нога-то у меня еще как следует в строй не встала, опасаюсь я на нее пока в полную силу опираться, но врачи говорят, что еще месячишко и все – будешь как новенький! Вот такие значит у меня дела. Ну а как ты живешь-могешь Федор Алексеевич?
– Да что ты в дверях-то стоишь, – спохватился Лексеич и завел гостя вовнутрь. Усадил на стул и только тогда ответил: – Как тебе сказать Петр? Живу я в общем-то ничего, да только просвету впереди никакого не вижу. Так, день прошел и, слава богу. Совсем что-то расклеился я. Мне бы дураку на работу устроиться, да все тяну чего-то. Да и куда меня возьмут такого?
– Ну, ну, – утешающе прогудел Петр. – А слушай Федор, – оживился он, – что это мы с тобой на сухую сидим. Куда ж это годится? Я ведь тут припас кое-чего.
С такими словами Петр выудил из необъятных штанин бутылку водки, два больших яблока, два же стакана, половину батона и здоровенного копченого леща. Лексеич с недоумением наблюдал за его манипуляциями и, наконец, не выдержал и расхохотался.
– Ну ты даешь Петро! И как это все у тебя в карманах поместилось?! У тебя они что, до колен что ли?
– Брось ты, – отмахнулся Петр и в придачу ко всему напоследок выудил… еще одну бутылку!
Тут уж Лексеича совсем согнуло от хохота.
– Ты, видать, на зимовку в Антарктиду собрался! – задыхаясь от смеха, промычал он. – Столько добра с собой приволок и все в одном загашнике!
– Все свое ношу с собой, – довольно пробасил Петр. – Ну чего встал, давай насыпай скорей, а то душа горит.
– Так ты же вроде в больнице бросил пить, – все еще вздрагивая от смеха, проговорил Лексеич и принялся сдирать пробку с горлышка.
– А-а-а, – махнул рукой Петр и покосился на водку. – Чего ее бросать матушку нашу родимую, она ведь тебе не жена опостылевшая какая. С ней уживаться надо уметь, отношения добросердечные поддерживать, вот тогда и не будет у тебя с ней проблем. А без нее, это разве жизнь? Вот я не пил считай полгода. Думаешь я в чем-то лучше стал? Как бы не так! В какого-то мещанина превратился, каждую копейку в дом тащу, да за другую ужом вьюсь и что? Жена нарадоваться на меня не может, а вот самого главного, – что я со своими ребятами в гараже контакт душевный потерял, – этого понять ей не под силу своими бабьим умишком. Я уж и забыл, когда с ребятами в баню ходил в последний раз. Чувствую, свои у них разговоры, интересы и все мимо меня. Я ведь после работы сразу домой, а они куда-нибудь и заглянут, за кружкой-другой пива душу отвести. Надоела мне такая жизнь и пусть трезвенником-язвенником кто-нибудь другой, но не я.
– Понятно, – сказал Лексеич. – Отчего же не понять коли душа общения просит.
Первую выпили, не чокаясь. Закусили. Петр тут же разлил по новой. Выпили. Крякнули и снова закусили. Петр опять было потянулся за бутылкой, но Лексеич перехватил его.
– Постой Петро. Ежели мы с тобой таким макаром будем наяривать, то я через пять минут под столом буду отдыхать. Я к таким дозам с детства непривычен, так что давай лошадей гнать не будем и поедем потихонечку. Или ты куда торопишься?
– Куда мне торопиться! Жена с дочкой к теще в деревню уехали, а завтра у меня выходной, так что я, считай, до понедельника свободен. А на счет водки ты это правильно заметил. Чего-то я разогнался чрезмерно, это, наверное, потому что не пил ее давно. Катится она кумушка по горлу словно водичка, совсем ее нрава подковыристого не замечаю.
– А вот по этому поводу я могу тебе историю одну рассказать. Работал когда-то со мной напарник. Имени его уж и не упомню, но дело не в этом. Навроде тебя мужик был с виду. Такой же большой и ражий парень. Только вот глуп был до чрезвычайности. Ему мамаша с детства внушила, что вино пить это есть самый тяжкий грех, ну и бзикнулся он на этой почве. Мы в обед только присядем за ящик бутылек-другой с устатку раздавить, а он тут как тут. Нельзя, кричит, водку пить, вы, говорит, души свои погубите, здоровье потратите, семьи свои разрушите, ну и все такое. Мы по первости конечно возмущались, а потом привыкли что ли. Плюнули на него и внимание обращать перестали. Суетится он вокруг нас, руками машет, а мы и в ус не дуем, сидим себе и пьем помаленьку, да разговоры свои разговариваем. Чего на дурака обижаться! Да и не прогонишь его из подсобки, мало ли чего ему в голову взбредет, может он к мастеру побежит жаловаться. Ну так вот. Сидел с нами как-то Юрка Щукин с соседнего цеха, пригласили мы его, чтоб на счет бензопилы договориться. Он парень хоть невзрачный и щупленький, но выпить не дурак, и многих в этом деле за пояс заткнет. Сидим мы, значит, о делах наших толкуем, за поллитрой естественно, и тут наш дурачок объявляется. И свою старую пластинку заводит. Нам-то все по барабану, а вот Юрке такое явление Христа народу внове. Послушал он его послушал, и после его проповеди на следующий день такую чучу отчебучил. Притащил он к нам арбуз, они тогда по сезону чуть ли не за копейки шли, и нам все подмигивает. Я, шепчет, в него шприцом чуть ли не литр спирта вогнал, вот сегодня похохочем. А мы ему говорим, зачем же ты арбуз испортил, мы бы этот спирт и так выпили, а арбузом закусили. Ну, говорим, ты и чудила. Да не для вас это припасено, отвечает он, а для святоши вашего, надо говорит его маленько проучить. А тот словно знал, что мы о нем речь ведем, моментально нарисовался. Зашел он и носом так поводит, дескать, не пахнет ли спиртным. Но нет, все в порядке. И мы трезвые и посуды на ящике не видать. Успокоился он, значит, и тут-то Юрка и начал к нему подходы мостить. Кушай, говорит, дружок арбуз и большущий ломоть ему чуть ли не под нос сует. Тот сначала отнекивался, но потом все-таки сдался. Взял он ломоть и ну давай его наяривать! Говорю же, парень здоровый и аппетит у него ого-го-го! Жрет он его собака и вкуса совсем не замечает, ну совсем как ты сейчас. Это уж я потом дотумкал, что он ведь до этого сроду спиртного в рот не брал, и потому не разобрать ему, что водку он одну голимую кушает. А Юрка тут ему и второй кусок подносит. Ну как, спрашивает, вкусно? Ага, отвечает дурачок наш. Только горьковато чего-то немного. Мы и так еле сидели, а после этого, так со стульев и покатились со смеху. А дурачку хоть бы хны! Лопает и лопает себе на дармовщинку и до того гад разошелся, что сам за добавкой тянется. Короче, он весь арбуз слопал и представляешь, ни в одном глазу! Как был тверезый, так до сих пор пеньком сидит и только глазами хлопает. Меня даже сомнение взяло, может Юрка напутал чего на счет спирта. Ну не может человек после такой убойной дозы нормальным быть, меня-то в этом деле на мякине не проведешь. А тут как раз мастер заходит в это время по какой-то своей надобности. И вот тут-то дурачка нашего и развезло капитально. И представляешь, что он натворил? Ни с того ни с его схватил он нашего мастера в охапку и давай его в шкафчик для спецодежды запихивать! А мастер тоже здоровый мужик и на провокации со стороны не поддается. Пыхтят они словно два бугая и никто из них одолеть не может. Ну мы-то конечно потом опомнились и ну дурачка нашего от мастера оттаскивать, а тот словно взбесился. Ни в какую не поддается. Еле-еле его впятером усмирили. И так же впятером после этого нам увольняться пришлось. Вот так-то подшутили над коллегой на свою голову!
– Однако, – протянул Петр. – Занятного в твоей истории мало, но мораль видна. Не рой другому яму, а то сам в нее попадешь. И за эту народную мудрость надо выпить, так что Федя наливай.
Лексеич разлил. Петр в это время до конца развалил леща и под такую жирную закуску водочка пошла, как миленькая. Которую еще к тому же смачно закусили антоновскими яблоками. На улице между тем разъяснилось. Выглянуло солнышко и на душе от этого стало так хорошо, что никакой мочи не стало сидеть дома и мужики решили продолжить выпивку в близлежащем скверике. Они быстро собрали свои причиндалы и смотались на улицу. Недалеко от дома был парк не парк, так несколько деревьев, окружавших уютную беседку, в которой можно было неторопливо возобновить скромное пиршество. Правда была большая вероятность того, что беседка будет занята, но к счастью они были первыми пташками и сумели застолбить за собой неотъемлемое право занять сию святую обитель на ближайшие несколько часов. По дороге Петр приобрел в киоске еще пару пива, так что теперь у них был полный джентльменский набор. Скамейки в беседке были еще несколько сыроваты от недавнего дождя, но Лексеич предусмотрительно захватил с собой из дома старую газету, которую сейчас и подстелили.
– Благодать, – прижмурился Петр. – Вот такими моментами и живет человек. А не одной работой, как уверяют некоторые. Ты думаешь, я свой гараж с ностальгией вспоминал, когда в больнице лежал. Ха-ха, как бы не так! А вспоминал я как с ребятами на рыбалку ездил, или с женой на курорт. Эх, золотое было времечко.
Говоря все это, Петр успевал наполнить прихваченные рюмки, распластать огурец и открыть пиво. Все у него получалось ловко и складно, и уже через минуту мужики опрокинули по первой.
Лексеич уже начал понемногу пьянеть. Это выразилось прежде всего в том, что он стал чаще курить. А вот Петр наоборот только разохотился. Он в один присест выдул бутылку пива, с сожалением посмотрел на пустую тару и отбросил ее в сторону.
– А не купить ли нам еще пивка? – спросил он Лексеича. – Как ты думаешь?
– Нет, не хочу, – отказался Лексеич и передал свою бутылку соседу. – На пей, я смешивать лучше не буду. А то наутро голова с бодуна лопнет.
Петр и эту бутылку заглотил одним махом.
– И как это у тебя получается Петя? – восхищенно прицокнул языком Лексеич. – Тебя же на соревнования можно выставлять по распитию пива! Глядишь, может и чемпионом бы стал.
– А я и есть трехкратный чемпион, – усмехнулся Петр и уточнил: – Пока. В конце месяца пивной фестиваль будет, и там я надеюсь четвертый титул завоевать. Как мой батя в свое время. Так что есть еще куда совершенствоваться.
– А я лучше водочки жахну, – сказал Лексеич и нацедил себе.
– Ну и я с тобой, – потянулся за ним Петр. – Давай что ли за сестричек наших больничных выпьем. Хорошие девки были, как они за нами ухаживали, а?
– Это можно.
– Нужно!
Каждой бутылке водки уготовлен свой век. У кого-то он короче, у кого-то чуть длиннее, а вот у той ”мадам”, которую распили в беседке Лексеич с Петром, жизненный цикл оказался в самую тютельку. Потому как состояние у мужиков сейчас было самое то, – не убавить, не прибавить ни на миллиметр. У Лексеича включился автопилот, на душе было легко и радостно, погода благоприятствовала настроению, словом все было о’кей! Он еще помнил, как они с Петром распили красненькую у ларька, потом добавили с каким-то бородатым типом у хлебного магазина, прошлись до конечной остановки, где сообразили на четверых с полуприятелями-полузнакомыми Лексеича и, в конце концов, решили разбежаться по домам, но не тут то было. Подъехала милицейская машина, и их всех скопом забрали в вытрезвитель.
Проснулся Лексеич от ужасной жажды, пронизывающей все его существо. В горле словно полыхал огонь, и еще во сне ему не раз снилось, как он опрокидывает в себя кружку за кружкой студеную колодезную воду и все не может напиться. Он приподнялся на локте и огляделся. Серый снопик света, падающий из окошечка под самым потолком, едва-едва освещал койки с храпевшими на все лады мужиками, накрытыми белыми простынями. Прямо перед самым носом он обнаружил волосатую лапищу с такой заскорузлой пяткой, что об нее можно было смело точить ножи и даже топоры, и от которой так несло перепревшими портянками, что Лексеича чуть не вырвало. Он еле-еле поднялся и на нетвердых ногах проковылял до умывальника, стоящего в углу. С наслаждением подставил затылок под холодную струю и как следует напился. В голове немного прояснилось. Он попытался собрать сознание в кулак и вспомнить окончание вчерашнего вечера, но даже малейшее напряжение мыслительного аппарата доставляло такое неимоверное физическое мучение, что он отказался от этой затеи. В голове будто били тысячи молоточков, в ушах звенело от слабости, так что Лексеич снова завалился на койку и заснул. Разбудили его часа через два. И не кто-нибудь, а Петр. Тот видно не так страдал от похмелья, и потому вид имел боевой и взъерошенный.
– Вставай Федя, – тряс он его могучей рукой, а другой легонечко бил по щекам, от чего голова Лексеича как тряпичная моталась по всей подушке. – Подъем уже объявили, надо сматывать удочки с этого благословенного места. Ух, ну и здорово мы вчера с тобой гульнули! Годика три, наверное, я в вытрезвитель не попадал.
– А штрафы знаешь с тех пор как выросли, – ехидно подначил Петра сухонький мужичок с крысиной мордочкой. – Вот заплатишь сейчас и за голову схватишься! Лучше бы жене получку отдал.
– Ерунда, – махнул рукой Петр. – Лишь бы на работе не узнали, а так хоть бы хны.
Лексеичу уже было немного получше. Количество молоточков в черепной коробке сократилось в несколько раз, и он уже был в состоянии более менее осмысленно оценивать окружающую действительность. Все пациенты вытрезвителя были уже на ногах, и кое-кто с наслаждением курил загодя припрятанные бычки. Все это были мужики среднего и старшего возраста, некоторые из них были знакомы Лексеичу, о некоторых он знал понаслышке, так что он ничуть не удивился, когда к нему подошли сразу несколько мужиков и предложили затянуться разок-другой.
– Что-то Федор давненько я тебя не видел, – сказал один дедок с трясущимся подбородком. – Ты часом не оженился?
Несмотря на то, что Лексеичу было плохо, он не сдержался и зашелся смехом от такого нелепого предположения. Петр, глядя на него, тоже захохотал, и вскоре вся камера бушевала от смеха.
Дежурный заглянул в глазок и скрипнул ключом.
– Выходи по одному.
Началась обычная процедура выписки протрезвевших граждан. Кто-то расплачивался на месте, кого-то увозили под конвоем домой, чтобы за них заплатили родственники, а кто-то, в основном из постоянных клиентов, не говоря ни слова, брался за метлу и шел убирать прилегающую территорию. А она была ой, какая немаленькая! Но штраф был не меньше. У Петра наличность оставалась, и он расплатился за себя и за Лексеича. На улице он было попытался предложить тому опохмелиться, но Лексеич так яростно замотал головой, что Петр не стал настаивать.
– Пока, – махнул он рукой и побрел в кафешку при вокзале. Там уже сидели трое из вытрезвителя.
А Лексеич пошагал потихоньку домой. По дороге он твердо решил завязать с водкой. В квартире он, не раздеваясь, плюхнулся на кровать, глубоко вздохнул и… умер. Изношенное сердце не выдержало. Так иногда бывает с пожилыми людьми. Внезапно и к сожалению.
Когда Гаврила покинул вьетнамский барак, он совершенно забыл о Сильвестре. Когда же он вспомнил о нем, то хотел было броситься назад на его поиски, но вовремя спохватился. Тот с его быстрыми ногами был, наверное, уже далеко-далеко, тем более что он никак не мог знать, что Гаврила тоже почти сразу же окажется на свободе. И поэтому таракан с чистой совестью направился куда глаза глядят, лишь бы подальше от стройки. Вечерело. Гаврила без устали отмахивал метры за метрами, благо отличная спортивная подготовка у него имелась в наличии и все ближе и ближе приближался к центру города. Правда, этого он не знал. Мягко шуршали мимо колеса иномарок, грохотали полупустые трамваи и томно проплывали влюбленные парочки. Кое-где молодежь распивала пиво, лениво переругиваясь с пенсионерами, делающими им замечания, сновали взад-вперед вездесущие мальчишки, и посреди всего этого вечернего города по главной улице брел себе потихоньку маленький одинокий таракан, совершенно не подозревающий об опасностях, грозящих на каждом шагу. Пару раз его облаяли бродячие собаки, на перекрестке на него чуть не наехал неожиданно вынырнувший из-за угла велосипедист, и сам он едва не сбил с ног маленького жучка, спешащего куда-то на своих коротких ножках. Он хотел извиниться перед ним, но жучок так перепугался такого нежданного столкновения, что припустил от него со всей скоростью, на которую был способен.
– Куда же ты? – крикнул ему вслед Гаврила. – Не бойся, я тебе ничего плохого не сделаю.
Но жучок не пожелал ответить на знакомство. Зато кое-кто другой проявил интерес к приблудному таракану.
– Эй, дружище, далеко путь держишь? – окликнул кто-то Гаврилу.
Таракан обернулся и увидел, что к нему поспешает белый мышонок, ну совершенно хулиганского вида! Весь его облик прямо говорил о том, что он не в ладах с законом с самого раннего детства и должно быть не имеет никакого понятия о таких категориях, как нравственность, этика и мораль. Эти мысли одновременно пришли Гавриле в голову, и он уже готовился уподобиться жучку и сделать ноги от незнакомца, но тот оказался быстрее. Мышонок был уже рядом и протягивал к нему лапу!
Гаврила съежился и закрыл глаза, готовый к самому худшему. Мышонок с легкостью мог перебить ему хребет, но вместо этого он с удивлением произнес:
– Никак ты меня боишься дружище? Эй, малый ты что от страха совсем голос потерял?
Гаврила открыл один глаз и посмотрел на мышонка. Тот протягивал ему палец и шевелил глазами, намекая на рукопожатие. Таракан успокоился и обхватил перст двумя руками.
– Здорово.
– И тебе не кашлять. Ну ты братишка и насмешил меня. Подумал небось, что я хочу обидеть тебя?! Неужто я такой страшный?
– Это с какой стороны посмотреть, – осторожно ответил Гаврила. – Если бы я тебя вначале впереди увидел, то может быть и ничего, а когда тебя сзади догонять начинают, то это ж совсем другое дело! У меня ноги сами по себе готовы были в галоп пуститься.
– Ладно, проехали, – сказал на это мышонок. – Коль я тебе с первого раза не показался, ничего с этим не поделаешь. А скажи мне вот чего. Ты я вижу не из этого района, хоть и видно, что городской. Чего делаешь-то здесь?
– Да так, ищу кое-кого.
– Мда. Ты я вижу не особенно разговорчивый мужик.
– Какой уж есть. Да мне вообще скрывать особо нечего. Друзей я своих ищу. Как с зимы вышел в поход, так до сих пор и странствую можно сказать.
Мышонок задумчиво пошевелил усами.
– Знаю я тут на рынке некоторых из вашего брата. Особо с ними не якшаюсь, но поспрашивать могу, может они что ведают о твоих дружках.
– Да, – оживился Гаврила. – Это было бы здорово. Пойдем к ним скорей.
– Сейчас уже поздновато, – посмотрел на сереющее небо мышонок. – Рынок уже закрыт, а вот завтра с утра, пожалуйста.
– Вот незадача, – огорчился Гаврила. – Что же мне целую ночь делать? Мне и переночевать-то негде.
Мышонок немного подумал и ответил:
– Здесь недалеко есть зал игровых автоматов, я пока там обретаюсь, так что можешь перекантоваться у меня.
Гавриле ничего не оставалось как согласиться и они вместе с новоявленным знакомым двинулись в этот самый зал.
