Какими бы тревогами и печалями не пичкала нас судьба, но время целомудренно и никому не позволяет схватить себя в объятья, и потому так девственно чиста и пряма его дорога, по которой оно бежит неведомо куда. Так и Новый год наступил согласно расписанию, хотя может быть и не к месту. Совсем не таким он представлялся Гавриле до этого, совсем по другому рассчитывал он справить его в кругу друзей, когда смех и шутки не смолкают ни на минуту под аккомпанемент стреляющих пробок, а вышло совсем наоборот. Сидели они вдвоем с Лексеичем за обшарпанным столом в маленькой кухоньке и слушали, как по радио куранты медленно отсчитывают положенное количество ударов.
На двенадцатом, после которого грянул гимн, они разом привстали и пожелали друг другу счастливого Нового года. Без хрустального звона бокалов и тому подобной дребедени. На столе было пусто, пусто было в холодильнике, впрочем, как и в кошельке хозяина. Поэтому Лексеич еще немного посидел, глядя, как за окном ночное небо расцветается разноцветными огнями, и пошел укладываться на боковую. Чего зазря бередить душу видом чужого счастья. А Гаврила остался на кухне. Конечно и ему было грустно, но как-то не хотелось в такой праздник сидеть смурным пеньком и поэтому он принялся вслух напевать детскую песенку, половину слов из которой он позабыл. ”В лесу родилась елочка, в лесу она росла…”. Бабахали во дворе петарды, завывали хвостатые ракеты и Гавриле на миг представилось, что в городе шел самый настоящий бой. Тра-та-та, – стучали пулеметы; бах-бах, – тяжело ухали пушки. А вот и сам Гаврила в каске и с гранатой в руке подбирается к натужно ревущему вражескому танку. Когда до цели оставалось всего ничего, Гаврила широко размахнулся и бросил свою гранату прямо в змееподобную свастику, чернеющую на башне ядовитым пятном. Вспыхнула ослепительная вспышка, языки пламени мгновенно взметнулись вверх, но вместо ожидаемого взрыва послышалось… дззиннь! От изумления Гаврила тут же вернулся в реальную действительность и даже несколько посмеялся про себя своему чрезмерному воображению. Дзиннь! – уже наяву повторился знакомый звук. Гаврила даже подпрыгнул на месте от неожиданности. Это уж точно ему не послышалось, кто-то явно звонил в дверь. Но как же так!!! Ведь звонок в их квартире не работал с незапамятных времен! Кто только не брался починить его – и сам Лексеич, и электрик с домуправления, еще какие-то друзья-товарищи, и даже дядя Толя пытался приложить к этому руку, ан нет! Все было напрасно. Звонок никак не хотел придти в рабочее состояние и все только недоуменно разводили руками, не в силах разгадать сию загадку природы! Проводка была в порядке, само несложное устройство – тем более! А что-то все-таки мешало ему нести свою сигнально-оповестительную службу. Но и это еще не все. В дверь тем более нельзя было позвонить еще и по той причине, что наружной кнопки просто не существовало! Когда-то давным-давно она была выдрана с мясом и о ее былом наличии свидетельствовал только деревянный кружок, забеленный уж по которому разу.
А теперь представьте себе состояние Гаврилы, когда он сложил все эти факты воедино и вы примерно поймете, что чувствует карась, выброшенный на берег резкой подсечкой опытного рыбака. Наверное те же самые чувства испытывал и Лексеич, но хозяин есть хозяин, и он поспешил в прихожую, отбросив все вопросы на потом. При этом он почему-то не задал свое обязательное: ”Кто там?”, а сразу распахнул дверь настежь. И тут чудеса посыпались словно из решета. Хотите верьте, хотите нет, но на пороге стоял самый взаправдашний дед Мороз! У Лексеича глаза на лоб вылезли от изумления и он смог только, запинаясь, вопросить:
– В-вам кого?
– Тебя, тебя, – добродушно усмехнулся дед Мороз и, громко стукнув посохом, вошел вовнутрь, оттерев широким ватным плечом остолбеневшего хозяина.
Уверенным шагом он прошел на кухню, не глядя, щелкнул выключателем, и грузно опустился на колченогий табурет, нисколько не потеряв при этом равновесия.
– Что-то невесело у вас, как я погляжу, – прогудел он и подмигнул мохнатым глазом оторопевшему Гавриле, выглядывающему из-за солонки.
– Да какое тут веселье, – ответил вошедший следом хозяин. – Меня буквально накануне из больнице выписали, и на том спасибо. Вот там-то я уж точно не хотел бы встречать Новый год. А так… Ни шиша, ни гроша, но зато дома. – Лексеич прокашлялся и внимательно посмотрел на бородатого гостя. – А вы простите, кто будете? Что-то я вас по обличью вашему никак признать не могу. Может вы часом квартирой обознались?
– Ха-ха-ха, – разошелся дед Мороз не на шутку. – Ха-ха-ха…
Все еще захлебываясь от смеха, он поправил кушак, опоясывающий красную шубу и только тогда ответил:
– Лексеич, Лексеич. Старый ты стал, вот и отвык от чудес… А они еще на нашем свете случаются. Да я самый что ни на есть настоящий дед Мороз и сейчас это докажу!
Он небрежно махнул широким рукавом и на столе, где до этого стоял Гаврила, мигом расстелилась скатерть-самобранка с различными кушаньями и лакомствами! А посреди всего этого изобилия – сверкающий пузатый самовар, увешанный связками баранок. Он весь исходил паром и пыхтел словно живой. Вдобавок ко всему этому, невесть откуда взялся здоровенный ушастый медведь, пустившийся было вприсядку, грозя поломать всю мебель, но дед Мороз громко шикнул на него и тот сразу же унялся. Недолго думая, он завалился за холодильник и тотчас захрапел на всю ивановскую.
С Лексеичем тоже произошли разительные перемены. Он как будто бы помолодел, подобрел, морщины его разгладились, а стан выпрямился и расправился. На нем, как влитой сидел черный смокинг с накрахмаленной манишкой. Из бокового кармана свисала цепочка золотого металла от карманных же часов, луковица которых слегка выглядывала наружу. В руках нервно подрагивала тонко инкрустированная трость с набалдашником слоновьей кости, а на голове красовался цилиндр идеальной формы. И довершала картину огромная сигара, которую Лексеич судорожно сжимал зубами, с недоверием глядя скошенными глазами, на тлеющий огонек на противоположном толстом конце. Во всем его облике не было бы ни сучка, ни задоринки и выглядел бы он как настоящий буржуй-капиталист, если бы взгляд случайно не упал ниже ватерлинии. Да-а, с обувкой вышла явная неувязочка. Вместо лакированных черно-белых штиблетов с острыми носками на Лексеиче красовались лыковые лапти сорок последнего размера, да к тому же сношенные до такой степени, словно их бывший обладатель гнал Наполеона до самого Парижа и в них же вернулся обратно в родное Пупышево. Дед Мороз на это недоразумение лишь виновато развел ладонями и сочувственно пожал плечами.
Не менее удивительные превращения произошли с Гаврилой. Причудливая фантазия неведомого дизайнера обрядила его в новенький плисовый пиджачок из-под которого выглядывала украинская рубаха с нарядной вышивкой. На бедрах топорщились широченные полосатые галифе, заправленные в хромовые сапожки, а на макушке восседала зеленая кепка, лихо завернутая набекрень, из-под которой выбивался кудрявый чуб. С виду он был настоящий ухарь, и как и положено подобным удальцам, которых хлебом не корми, а дай показать свою лихость и молодечество, восседал он не где-нибудь, а прямо на самом верху трубы, тянувшейся от самовара. Между прочим на дне ее тлели самые настоящие уголья, и Гавриле грозила бы неминучая смерть, кувыркнись он вниз. Но какая-то неведомая сила чудом удерживала его на самом краю. Небрежно свесив колени наружу, таракан мастерски раздвигал меха трехрядной гармошки и упоенно пел прокуренным баском деревенские частушки. ”У попа жила собака, поп ее любил”… ”Из-за леса из-за гор, ехал дедушка Егор”…
Глядя на него, Лексеич так и покатился со смеху. А тут еще и частушки пошли одна озорнее другой… ”Не ходите девки замуж за Ивана Кузина, у Ивана Кузина”…
Словом успех был полный.
Но однако ж Гаврила вовсе не разделял веселья хозяина и его внешнее состояние никак не соответствовало внутреннему. На самом деле он не умел играть ни на одном музыкальном инструменте, а пальцы и руки его сейчас каким-то непостижимым двигались так, словно он всю жизнь только и делал, что наяривал на гармонике. Но это еще ничего. Помимо его воли из его глотки вылетали довольно-таки похабные частушки, которых он раньше и слыхом не слыхивал. У Гаврилы было такое впечатление будто в него вселился какой-то бесенок, который пел и играл вместо него.
Незамутненная часть сознания Гаврилы с ужасом посматривала вниз, туда, где рдели темными пятнами тлеющие угли и готова была выть от ужаса, лишь бы побыстрее закончилась эта жуткая пытка. Словно услышав его мысли, дед Мороз перестал прихлопывать в ладоши и осторожно снял таракана с трубы. Чары тут же развеялись и Гаврила снова почувствовал себя цельной и неделимой личностью. Но из-за пережитого волнения цельную и неделимую личность пробила неудержимая икота. Вдобавок ко всему в животе будто заиграл полковой оркестр под управлением довольно-таки неопытного дирижера. Особенно не в строчку играл контрабас, который никак не мог попасть в лад со всеми остальными, отчего чуткое ухо Гаврилы, в котором еще оставались крупицы недавней музыкальности, пришло в окончательное расстройство. Гаврила слегка понурился и тут в поле его зрения попало уникальное творение древних мастеров лыкоплетения. И все это на фоне достижений индустриального и технического прогресса, олицетворяемого остальным прикидом Лексеича. Это выглядело так несуразно и нелепо, что все существо Гаврилы охватил поистине гомерический хохот.
– Ай, да лапоточки! – надрывался он. – Никак с самого Микулы Селяновича!.. Га-га-га…
В животе у него и так уже бушевала революция, а теперь словно бы взорвалась сверхновая. Раздался такой ”БАБАХ!”, которому мог бы позавидовать любой изготовитель китайской пиротехники. Во всяком случае сами бы китайцы уж точно позеленели бы от зависти. На несколько секунд в воздухе словно зависла черная дыра, в течение которых вибрирующие звуковые волны терзали ушные мембраны присутствующих, но потом очарование Большого Взрыва исчезло, и все вновь стало серым и обыденным. Первым опомнился ушастый медведь. Он испуганно выглянул из-за холодильника, осторожно повел носом, невольно скривившись при этом и, мигом оценив обстановку, проворно схватил со стола связку баранок и уволок их в свой угол.
Понемногу стали приходить в себя и остальные.
– Ап-чхи! – громогласно дал знать о себе дед Мороз и одобрительно поднял большой палец вверх. – Вот это я понимаю, Гаврила Степанович! Словно добрую понюшку табака вкусил я ноне. Да такого ядреного, что меня аж до самых печенок пробрало!
– Да чего уж там, – смущенно потупился Гаврила. – Вот у нас такой Пузан был, так тот мог без остановки минут десять маршевую дробь выколачивать. Такие бывало представления устраивал… куды мне до него!
Молчащий до этого Лексеич осторожно кашлянул в кулак и вопросительно глянул на деда Мороза. Тот без слов его понял и вмиг у присутствующих очутились хрустальные стопки с ледяной водкой. Ушастый медведь тоже было потянулся из-за холодильника с протянутой когтистой лапой, но дед Мороз пребольно осадил его посохом.
– Смотри у меня! – пригрозил он. – Знаю я тебя шелудивого! Напьешься и опять начнешь буянить. Как ты на прошлом годе у одного моего знакомого архиерея ворота утащил, не забыл еще?! То-то же… Сиди у меня смирно и не высовывайся, пока не позовут. Понял?!
Медведь недовольно что-то пробурчал, но с глаз скрылся. Дед Мороз поднял свою рюмку и провозгласил:
– С Новым годом вас! С праздничком!
И не говоря больше ни слова, он единым махом опрокинул рюмку в бородатый провал рта.
Хозяева, несколько удивленные лаконичностью тоста, последовали его примеру. Едва они успели нацепить на вилки по огурчику, как дед Мороз засобирался.
– Пора, пора мне братцы дальше. Многих еще мне надо навестить в эту праздничную ночь, так что не обессудьте уважаемые. А это, – широким жестом обвел он богато накрытый стол, но уже без скатерти-самобранки, – вам подарок от меня. Ну, не поминайте лихом!..
С этими словами дед Мороз открыл холодильник и, склонившись, шагнул в него. Дверь с треском захлопнулась и все стихло. Лексеич, несколько обалдевший от такого оборота, секунд пять стоял истуканом и лишь потом снова распахнул агрегат. Никого! Ушастый медведь тоже куда-то подевался и лишь одинокая надкусанная баранка, сиротливо лежащая в уголке, напоминала о его недавнем присутствии.
– Я что пьян или все это мне снится?! – ошалело проговорил Лексеич и присел прямо на пол. Взгляд его при этом упал на разносолы и он несколько раз ущипнул себя за руку.
– Гаврила, – слабым голосом позвал он. – Ты где?
– Чаво? – отозвался тот с набитым ртом. – Чаво тебе надобно старче? Ну что ты там застрял, давай скорей сюда, а то все остынет.
– Как?! – не на шутку удивился Лексеич, не потерявший еще способности удивляться. – Как ты можешь спокойно есть, когда на твоих глазах происходят такие поразительные вещи?! Это ж прямо чудеса какие-то творятся!..
– На то сегодня и Новый год! Ну что, еще по одной?..
Поздней ночью, когда все в доме крепко спали, в подъезд забежал бездомный пес-бродяга. Обделав кой-какие свои мужские делишки, он внимательно обнюхался по сторонам чутким носом и, не заметив ничего подозрительного, взял да и угрелся возле облупленной батареи. Ранним утром он, никем не тревожимый, сладко потянулся, широко зевнул и, с наслаждением отряхнувшись, побежал себе дальше. Вместе с пылью из его густой шерсти на пол десантировался целый полк блох, которые тут же развернули походные знамена, на которых было изображено подобие свастики, и под грохот барабанов двинулись на завоевание новых территорий. ”БУМ-БАМ, БИМ-БОМ”, – сотрясало подъезд от громовых раскатов, гудела земля от равномерного перестука сотен ног, дрожали перил от одновременного напора бесчисленных рядов. Но увы… Никто не проснулся и не вышел поинтересоваться причиной такого неимоверного шума. Спят, спят еще доверчивые жильцы и совсем не подозревают об опасности, нависшей над их безвинными головами. Судьба-злодейка, только что избавив их от одной напасти, тараканов, словно в насмешку приготовила им еще более худшую участь в лице огромного вражеского воинства, по сравнению с которым соседство с тараканами показалось бы раем земным. Блохи же между тем приближались ко второму этажу в поисках подходящей квартиры, с которой можно начать всеобщее вторжение. Ох и возроптали бы людские сердца при виде этих мелких драчунов и забияк с насупленными рожами и выпирающими квадратными челюстями, таящим в себе острые клыки, вожделеющие теплой живой плоти. О, за какие такие прегрешения придется заплатить мирным жителям столь тяжкую дань бритоголовым захватчикам! Отчего никто из них не встрепенулся в этот момент и, сбросив с себя сонную одурь, не встретил бы агрессоров у порога во всеоружии различных дустов и химикатов.
Но нет, удача сопутствует врагам и они продолжают победоносное шествие. Еще пара пролетов и они разбегутся в разные стороны по всем щелям и закоулкам, и тогда даже сам черт не выколупает их оттуда.
– Здорово мужики! С праздником вас!..
Воинство замерло и как по команде обернулось в сторону двери, обитой желтыми рейками. Прямо перед ней стоял незнакомый таракан и, широко улыбаясь, обводил всех счастливым взглядом.
– Здорово, говорю! Вы никак в гости или так, по делам? – не унимался таракан и многозначительно щелкнул себя по кадыку. – Нынче на опохмелку всем найдется, как никак праздник все-таки!
Ряды бритоголовых пришли в легкое замешательство и, раздвинувшись, выпустили вперед мрачного хромого типа. Хромой был заметно побольше и покрупнее других, плечи его были неимоверной толщины, но однако ж и он был раза в два меньше Гаврилы. Он подошел к таракану и, дыша ему прямо в пуп, сквозь зубы процедил:
– Нет нам никакого дела до людских праздников! Мы сами по себе! Понятно я говорю или тебе может попроще объяснить?!
При этих словах передние шеренги подались вперед и угрожающе зашевелились.
У Гаврилы, а это был он, винные пары мигом улетучились из головы.
– Да что вы братцы, – быстро заговорил он, – ей богу сразу все в штыки воспринимаете, слова вам не скажи! Я же к вам с открытой душой, а вы меня за это на куски порвать готовы! Я может, хотел вас в гости пригласить, у нас со вчерашнего много еще чего осталось, а то в такую рань и поговорить не с кем. Хозяин еще спит, а я, если можно так выразиться, единственный представитель мелкой домашней живности на всю округу. Вот и скучаю поэтому иногда.
– Единственный, говоришь? – задумался хромой главарь. – Это очень хорошо. Значит никто у нас под ногами путаться не будет.
– Это в каком смысле? – не понял Гаврила.
– А в таком. Мы теперь будем здесь полновластными хозяевами. Отныне и вовеки! И никакой другой инородной швали рядом с собой не потерпим! А люди будут теперь жить по нашим порядкам и законам. Вволю мы попьем их кровушки, это я тебе говорю, великий и ужасный Вельзевул Гамадрил!
– Великий и ужасный… – машинально повторил Гаврила и в растерянности прислонился к косяку. – Это что же получается, вы к нам совсем не с добрыми намерениями пожаловали?!
– Гы-ы-ы!… – громыхнули в один голос чужаки и теснее обступили таракана. – Еще и ты попляшешь под нашу дудку таракашка несчастный! Гы-гы-гы-ы…
”Вот вражье семя!” – так и хотелось крикнуть Гавриле, но он сдержался. Вместо этого он, как ни в чем не бывало, хлопнул по плечу ближайшего блохаря и расплылся в широчайшей улыбке.
– Какой вопрос братцы! Тутошние жильцы, те еще помидоры! Они моих товарищей потравили всех до единого, так чего же мне о них печаловаться, скажите на милость! Да вы мне только скажите и я весь к вашим услугам! Так что да здравствует великий Зевнул Коня Скормил! Ура!!!
– Ура! – грохнула была толпа, но тут же осеклась, повинуясь, резкому взмаху атамана.
– К-как ты меня назвал?! – угрожающе прорычал он и его всего передернуло от клокотавшей в нем ярости. – Какой я тебе Зевнул Коня Скормил! Я прямой и непосредственный наследник по отцовской линии Блоха Первого Великолепного и зовусь я, Вельзевул Гамадрил! Так и только так! А ну, повтори…
– Вель-зе-вул Га-ма-дрил, – повиновался Гаврила и еще раз произнес, только наоборот. – Гамадрил Вельзевул.
– Вот так-то уже лучше, – смягчился главарь. – А то городишь тут всякое. За такое непочтение к нашей персоне, тебя следовало бы подвесить за ребро, ну да ладно. Мы тебя прощаем на первый раз. Помощники нам и в самом деле нужны. А скажи-ка ты мне, в какой тут квартире больше всего детей проживает?
– А с какой целью вы этим интересуетесь?
– Как с какой?! Нам слаще нет на свете, чем детской кровушки попить. Да ведь на то мы и блохи. И вот ты нам укажи такую квартирку. С нее-то пожалуй мы и начнем нашу власть устанавливать!
У Гаврилы ухнуло сердце и в бешеном ритме начало отсчитывать секунды, оставшиеся до ответа.
– Ну же! – нетерпеливо подстегнул его Вельзевул.
Что же делать? На их лестничной площадке в трех квартирах из четырех имелись детишки и страшно было даже представить, что с ними сотворили бы эти безжалостные кровопийцы! Ужас! Нет, Гаврила такого никак не мог допустить! Но на ум ничего не приходило и он решил выиграть время.
– Слушай дружище, – обратился он к Вельзевулу. – Такие дела с кондачка не решаются. Тут надо все хорошенько обмозговать, да прикинуть, что к чему. Покажу я тебе допустим дорожку к рыбным местам, а потом раз… и ты меня после и знать не знаешь! Нет, ты не думай, я тебе верю, но как-то не хочется остаться с носом. Одно дело – на словах договориться, другое – тот же договорчик письменно скрепить. Понимаешь? Я тоже хочу свой кусок пирога урвать. А за это я вам весь расклад выложу по интересующему вас вопросу. Я же все местные ходы-выходы досконально знаю. Так что прошу ко мне.
– Мгм. А негодяй ты, как я погляжу, изрядный! – прищурился Вельзевул на Гаврилу.
– Какой уж есть, – панибратски подмигнул тот.
– Нравишься ты мне, – продолжал Вельзевул, – и вижу, пользу большую ты можешь принести. Хорошо, пусть будет по-твоему, уговорил ты меня. Часом раньше, часом позже, но этот дом все равно будет моим.
– Даже не сомневайся, – поддакнул Гаврила. – Сейчас договорчик по-быстрому состряпаем и, – он прищелкнул пальцами. – Нас ждут великие дела, сэр!
Гаврила развернулся и юркнул в узкую щель под дверью. Следом за ним полноводным ручьем туда же втянулась вся вражеская армия.
Таракан повел блох прямиком на кухню. По дороге он напряженно искал в уме способы избавления от них, но ничего, кроме как взорвать их всех гранатой в голову ничего не приходило.
На кухне блохи не проявили никакого интереса ни к баранкам, валяющимся тут и там, ни тем более к алкоголю. Но вот самовар, пузатой громадой возвышающийся посреди стола, их чрезвычайно заинтересовал. Они оравой сгрудились вокруг его блестящих боков и наперебой принялись восхищаться своими отражениями, причудливо увеличенными в несколько раз, словно в кривом зеркале. Громче всех гоготал Вельзевул, с восторгом тыкающий кривым пальцем в свою харю, расплывшуюся почти на треть самовара.
– Смотрите, – надрывался он, – какой я великан! Да вы все мне и в подметки не годитесь, мелочь пузатая! Я если захочу, вас всех одним ударом прихлопну, не будь я Вельзевулом Гамадрилом!
Гаврила выпил для храбрости стопочку и протолкался к нему. Когда он встал рядом с Вельзевулом, то совершенно заслонил его свой фигурой, поскольку тот рядом с ним выглядел не более чем тщедушным мальчишкой. Теперь вместо лысого квадратного черепа с шишковатыми наростами во весь самовар ухмылялась физиономия Гаврилы. Вельзевул недовольно покосился на него и попытался оттереть его в сторону плечом. Но не тут-то было. Гаврила даже бровью не повел.
– Эй ты! – насупился Вельзевул. – Чего стоишь. Где договор твой?
– А?
Гаврила отвлекся от созерцания своего неповторимого облика и задумчиво потер подбородок, заросший недельной щетиной.
– А, договор. Да это минутное дело, так что не извольте беспокоиться. А я вот о чем думаю уважаемый Гамадрил. У вас так идеально выбрита голова, что меня прямо завидки берут. Ведь у нас с Лексеичем не бритва, а прямо скребок какой-то. Одно мучение бриться им. Так что не могли бы вы поделиться секретом, как вы так изумительно полируете свой несравненный череп.
– Да нет тут никакого секрета, – самодовольно ухмыльнулся Вельзевул. – Ну-ка поди сюда, – подозвал он своего заместителя. – Вот смотри.
Он набрал полный рот слюны и смачно сплюнул на затылок склонившемуся заму. Затем растер все это по всей голове и принялся проворно сбривать остатки растительности своими острыми клыками. Вжик, вжик, вжик… Через минуту-другую все было кончено. Череп сиял, что новенький пятак.
– Класс! – прицокнул языком Гаврила.
– А хочешь тебя так же?
– Нет, пожалуй. Я пока воздержусь. Волос он ведь греет, а у нас тут далеко не Сочи!
– Ха. А нам, бродягам, любой мороз нипочем. Ведь мы считай до этого дня на улице жили и, как видишь, все в полном здравии, ни у кого даже насморка нет. Так что закалка у нас у-у-ух!
– Угу, – уважительно протянул Гаврила. – Вас поди и на Северный полюс отправь и там вы не пропадете?
– Не пропадем! – уверенно подтвердил Вельзевул. – Подберем себе подходящего белого медведя, взнуздаем его и будем как сыр в масле кататься.
– Да-а. Уж на что я, таракан, морозоустойчивый мужик, но куда мне до вас! Но я готов биться об заклад, что в нашем холодильнике вы не протянете и пяти минут!
– Ой ли! – снисходительно сморщился Вельзевул. – Да я в этой развалюхе неделю проживу и не чихну даже.
– Тебе верю. А вот парням твоим такая задача точно не по плечу.
– Ерунда! – отмахнулся Вельзевул.
– И совсем не ерунда, – не отставал Гаврила. – Уж если молодцы твои на такое способны окажутся, то я готов работать на тебя бесплатно до конца дней своих. А я своему слову хозяин.
Огонек неподдельной заинтересованности промелькнул в глазах Вельзевула. Но все же природная подозрительность взяла вверх и он прямо спросил:
– А тебе-то во всем этом какой интерес?
– А такой. Если не смогут блохари твои это испытание пройти, то тогда, чур, хозяина моего не трогать! Кому хотите кровь пускайте, только не ему.
Вельзевул немного подумал, прикидывая, нет ли здесь какого подвоха, но пари было слишком заманчивым и он согласился.
– Идет. Но только пять минут и ни секундой больше! Не будь я Вельзевулом Гамадрилом!
По его команде блохи, все до единой, перескочили на холодильник. Немного погодя, к ним присоединился и Гаврила. Вельзевул наверху уже заканчивал короткий инструктаж.
– Теперь дело за тобой, – обернулся он к таракану.
Гаврила наклонился и, кряхтя, отогнул край резинового уплотнителя, прижимающего дверцу к стенке.
– Первый пошел…
Блохари, сгрудившиеся у самого края холодильника, один за другим попрыгали в образовавшееся отверстие. Когда последний исчез в темнеющей бездне, Вельзевул вслух начал отсчитывать секунды. Раз, два, три, четыре… Но Гаврила перебил его.
– Помоги мне Гамадрил. Мне тут пальцы прищемило.
Когда тот подошел Гаврила приказал ему.
– Берись за этот край и тяни его к себе, а я в другую сторону. Да смотри осторожнее.
Тот поднатужился и со всей силы потянул уплотнитель на себя. Щель стала еще больше. Внезапно Гаврила схватил свободной рукой Вельзевула за шкирку и попытался столкнуть его в дыру. Это ему почти удалось, но в последний момент тот успел выставить локти и удержаться на краю. Тогда Гавриле пришлось буквально запихивать его вовнутрь. Несколько утомительных мгновений продолжалась их безмолвная борьба, но в конце концов домашние стены помогли таракану одолеть врага. Вельзевул с яростными проклятиями полетел вниз.
Гаврила разжал пальцы и резина с чмоканьем намертво прилепилась обратно к стенке. Он выпрямился и утер едкий пот, так и норовящий набежать на глаза.
– Не знаю ребята сколько вы там выдержите, – пробормотал он, – но недельку-другую я вас там точно промариную. Не будь я Гаврилой Степановичем!
Из недр холодильника послышался нарастающий перестук. Кто-то там отчаянно барабанил по внутренней стороне панели. Гаврила приложил ухо к дверце.
– Эй, браток! – надрывались изнутри. – Пошутил и баста! Слышишь?! Давай выпускай нас отсюда, если жить хочешь!.. Эй ты…
Гаврила злорадно ухмыльнулся и выпил еще стопочку водки.
– А я и не шучу нисколечко. Попались голубчики, так что сидите теперь и не рыпайтесь. Уж вас-то я точно переживу. У-у, фашисты недобитые!..
Он хлебнул еще и занюхал баранкой.
– Ой мороз, мороз, не морозь меня. Не морозь меня, мового коня-я-я…
На кухню зашел заспанный Лексеич.
– Ты чего это с утра пораньше песни горланишь? – удивленно вопросил он и тоже насыпал себе полный стопарик. – Никак напохмелялся здесь уже без меня?
– Есть маленько, – подтвердил Гаврила. – Пока тебя соню добудишься, я бы уже всю бутылку оприходовал.
– Ну? – усомнился Лексеич и, не торопясь, выцедил прозрачную жидкость. – Ох, хороша! А где же у нас тут огурчики. Никак в холодильнике, – и он потянулся к дверце.
– Не трожь! – испугался Гаврила и, растопырив руки, встал на пути Лексеича.
– Ты чего?! – не понял тот. – Чем же я закусывать буду?
– Вон баранки лежат на столе, ими и закусывай.
– Чудак, кто же баранками закусывает, когда холодильник битком набит.
– И все равно, не трожь! Ты Лексеич, как я погляжу, привык жить одним днем, а ведь год еще только начался. И чем мы будем по-твоему всю зиму питаться? Святой водичкой? Нет хозяин, давай-ка лучше до поры до времени побережем наши припасы, а то ведь так нам с тобой и на черный день ничего не останется. Ты вон лучше пока самовар вздуй, чайку хоть попьем. И слышь, к холодильнику пока ни в коем случае не прикасайся, я тебя как друга прошу. Договорились?
– Ну что мне с тобой делать.
– Договорились?!
– Договорились, договорились, Гаврила. И что это тебе за вожжа под хвост попала, не пойму я.
– Так я же ради тебя стараюсь, чудак ты человек. Сам же потом меня благодарить будешь.
После чая Лексеича разморило и он отправился досматривать утренние сны. А Гаврила снова прислушался к холодильнику. Голосов оттуда уже не было слышно, а доносилось лишь какое-то шебуршание, словно мыши скребутся в овине. Так продолжалось до самой ночи пока Гаврила не отправился спать. Наутро шебуршание не утихло. ”Вот живучие твари”, – удивился Гаврила и отправился завтракать поднадоевшими баранками.
Так продолжалось несколько дней, пока чуткое ухо таракана не уловило, наконец, ничего подозрительного. К этому времени баранки уже комом стояли в горле и Гаврила со Степановичем чуть ли не волком выли, хрустя опостылевшими хлебобулочными изделиями. Слава богу хоть чая было в достатке, а иначе было бы совсем худо.
Гаврила подозвал хозяина к холодильнику.
– Открывай, – дрогнувшим голосом велел он и с тревожным ожиданием примостился в сторонке, готовый к самым любым неожиданностям.
Дверца настежь распахнулась и… ничего.
Недра холодильника не подали никаких признаков жизни. Они были так же необитаемы как красная планета Марс.
– Ты чего весь как на иголках? – хмыкнул Лексеич и принялся доставать с полок тарелки и банки. – Что за ерунда! – выругался он, когда с посуды во множестве посыпались беленькие мерзлые комочки. – Морозилка что ли прохудилась? Вот незадача.
Он принес веник и аккуратно смел крошки в совок. И хотел было выкинуть их в мусорное ведро, но Гаврила остановил его.
– Давай-ка лучше в унитаз. Так оно вернее будет.
– Как скажешь. Да оно пожалуй и лучше. Зачем мокреть лишнюю разводить!..
И только когда бачок смыл в никуда остатки некогда грозного вражеского воинства, Гаврила окончательно успокоился.
Дом был спасен от ужасного вторжения!
С каждым днем Гаврилу все больше и больше одолевали мысли о никчемности и бесполезности своего существования. К чему ему его нынешнее относительное довольство и достаток, когда его собратья где-то в чужедальней стороне бродят быть может еще в поисках подходящего пристанища. Атмосферный столб всеми своими граммами, килограммами и тоннами все сильней и сильней давил на него, пропорционально душевным мукам, которые испытывал он, находясь вдалеке от своего племени. Он все больше тосковал по былым товарищам, и сейчас наверное, даже бы Цыгана встретил с распростертыми объятиями. Что уж тут говорить о Стеше. Та снилась Гавриле почти каждую ночь и постепенно в сердце таракана поселилось устойчивое твердое чувство. Если до поры до времени он не был до конца уверен в нем, то сейчас, когда перспективы обретения возлюбленной стали близки к нулю, Гаврила уже ничего так не жаждал на свете, как вновь увидеть ее. Так уж устроена мужская психология и ничего, блин, с этим не поделаешь.
Такие мысли одолевали Гаврилу каждое утро и каждый вечер и, наконец, он решился отправиться на поиски друзей. Задача, как он понимал, ему предстояла архитрудная, но он был преисполнен решимости до конца осуществить задуманное. Пусть следы ушедших затеряются на первом же перекрестке, у него достанет сил и энергии обойти хоть полсвета, но рано или поздно найти своих соплеменников, либо лечь костьми на этом пути. С таким настроем Gаврила и отправился в дорогу в конце января.
– Лексеич, – втолковывал он на прощание хозяину. – Пойми ты меня дорогой ты мой человек, что не могу я сиднем сидеть на одном месте, словно медведь в берлоге, пока друзья мои где-то там далеко ищут свою долю. Мне без них никак нельзя, так что я должен во что бы то ни стало отыскать их и разделить с ними их участь… Да, ты мне тоже друг но это совсем другое. В ответе я перед богом за всех наших тараканов и не будет мне прощения в этом мире коли брошу я их.
– Ой, Гаврила не к добру затеял ты это мероприятие. Может ближе к лету начнешь поиски, а? Смотри какой минус на дворе.
– Не-е. Тогда следы совсем затеряются, лучше двинуть прямо сейчас пока они еще тепленькие. Да и не смогу я больше ждать, душа вся извелась уже. Ну, бывай!..
