Звенела и ухала за окном мартовская капель. Бугристый снег выступами выпирал еще кое-где в затененных местах, но весна вовсю уже вступала в свои права. Прохожие ловко перемахивали через лужи, затопившие все улицы и тротуары, но никто и не думал жаловаться на это весеннее половодье. Весна есть весна. Время надежд и конечно же любви. Первыми об этом во всеуслышание заявили коты, собирающиеся по ночам под самым окном и заводящие свои концерты, длящиеся до рассвета.
Гавриле смертельно надоели их любовные игры, которые с регулярностью заводились ровно в полночь. Главным и неизменным участником этих баталий был невероятно тощий черный кот с располосованным ухом. Несмотря на свою худобу он был словно свит из стальных мышц и сухожилий и всегда выходил победителем в поединках. Но все-таки главным его оружием было поразительно низкое контральто, с которого он начинал свои предварительные словесные дуэли с другими претендентами за благосклонность какой-нибудь местной примы. Немногие из них могли выдержать самые высокие вибрирующие ноты, издаваемые разъяренной глоткой Черного Шамана, а большинство просто-напросто спешило покинуть место сражения, едва заслышав эти леденящие кровь вопли.
И в силу этих своих природных качеств этот самый Черный Шаман стал постоянной головной болью Гаврилы и чуть ли не главным его врагом. Гаврила возненавидел этого кота больше всего на свете и каждую ночь мысленно желал ему попасть на стол к ветеринару, который путем несложной хирургической операции сделал бы из него вялого и покладистого Кота Котофеича.
Вот и сегодня Шаман завел свою извечную песнь, буквально метрах в двух от окошка и похоже решил вести свою партию до самого занавеса. Гаврила обреченно закрыл глаза и приготовился выступить в роли ”благодарного” слушателя. Ария под условным названием ”Декамерон” началась. Все участники были Гавриле хорошо знакомы, каждое ее отделение он мог бы расписать по минутам, даже не заглядывая в либретто. Вот сейчас должен быть сольный выход соседского Барсика и точно. Секунда в секунду Барсик включился в общий хор и слаженная какофония диких воплей, которым и в подметки не годились всякие там Витасы, огласила окрестности в радиусе двухсот метров. А так как Гаврила находился, условно говоря, в партере, то кому как не ему было оценить величие и мощь этих звуков! Что самое интересное его соседку, моль, совершенно не тревожили эти неурочные концерты и она знай себе сладко похрапывала в своей постели. ”Я дама старой закалки, – так она объясняла свой нерушимый сон, – и не позволю всяким там негодным домашним животным нарушить мою частную жизнь. Не дождетесь!”
А вот Гавриле каждую ночь приходилось терпеливо ждать, пока все певцы не выдохнутся и не разойдутся по своим домам. Вот только Черному Шаману некуда было идти, он был бездомный кот. И поэтому он еще долго после ухода основных исполнителей, фыркал и ворчал под окном, что конечно тоже не добавляло положительных эмоций растрепанным нервам Гаврилы. ”Хоть бы кто-нибудь из местных котов побил его что ли, – думал он. – Может он после этого успокоится или по крайней мере станет тише себя вести”. Но нет. Никто из дворовых забияк не решался оспорить у Шамана чемпионский титул, а если кто и бросал вызов, то в основном это были изнеженные домашние увальни, под влиянием весны, возомнившие себя великими бойцами. Такие могли продержаться раунд-другой, а потом позорно сдавались на милость победителя. Гегемония Шамана была неоспорима.
Однажды к хозяйке квартиры приехала погостить сестра. Это осталось бы рядовым событием, но гостья в нагрузку к своей шумной и громогласной персоне, привезла с собой большого и пушистого ангорского кота, с чудным именем Нафанаил. Сестра хозяйки в нем просто души не чаяла и так и заявила прямо с порога: ”Ты уж прости меня Светка, но без своего Нафанаила я просто жить не могу. Так что придется тебе малость потесниться. Но ты особо не переживай, Нафанаил мальчик добрый и смирный и никаких хлопот тебе не доставит”.
И впрямь. Нафанаил был до того ленив, что целыми днями мог флегматично валяться на диване, накрывшись своим поистине королевским хвостом. В его добродушной физиономии не проглядывало даже капли лукавства, а спокойный уравновешенный характер дополнял его внешние достоинства. Его можно было таскать с места на место словно тряпичную куклу, валять на полу, – ничто не могло нарушить его спокойствия и созерцательности. Вот какой кот пожаловал в гости в самый разгар кошачьей любовной лихорадки.
В первую же ночь, когда певцы еще только пробовали свои голоса перед предстоящим выступлением, Нафанаил заинтересованно приподнял тяжелую голову и внимательно прислушался. Да, сомнений быть не могло, под окном шла самая настоящая разминка и кое-кто пробовал уже выводить первые рулады. Нафанаил весь встрепенулся и перепрыгнул на подоконник. Минутная и часовая стрелки застыли по стойке смирно и Черный Шаман взял первую ноту…
Пару минут Нафанаил сидел на месте, а потом взял и сиганул в открытую форточку. Видимо он тоже был завзятым меломаном. Появление неожиданного участника внесло дисгармонию в слаженный коллектив, и Гаврила впервые за последнее время уловил диссонанс в тщательно отрепетированном шоу. А потом вообще пошли разброд и шатание. Гаврила нахмурился и приподнялся на локте. ”Что-то тут не так”, – подумал он.
А дело было в том, что Нафанаил, мягко спрыгнув на землю, поспешил познакомиться с ближайшими ”музыкантами” и оказать им знаки уважения. Но поскольку первой скрипкой в этом оркестре был Черный Шаман, то все просто молчком отходили в сторону от Нафанаила, ожидая реакции маэстро. И она не замедлила последовать. Узрев перед собой неизвестного белого кота, Шаман выгнул спину дугой и как черт зашипел на него. У дамочек, стоявших поодаль, учащенно забились сердца в предвкушении очередной победы своего нынешнего кумира. Но Нафанаил и не думал драться. Он просто шел навстречу к своему визави с самыми лучшими и мирными намерениями. Когда между ними осталось буквально пару шагов, нервы Шамана не выдержали, и он отпрянул назад. И тут же зашипел еще сильнее. В его глазах поведение незнакомца скорее походило на психическую атаку, чем на попытку дружеского знакомства. Нафанаил недоуменно остановился, но потом ему видно что-то пришло в голову, и он снова двинул вперед. Шерсть на затылке Черного Шамана встала под прямым углом, клыки угрожающе оскалились наружу, хвост принял отчаянно вертикальную позицию. До нынешних пор все кто наблюдал Шамана в подобной позе даже не рисковали приблизиться к нему, настолько страшен был его внешний вид. Но этот невесть откуда взявшийся незаурядный кот видимо не боялся ни бога, ни дьявола. Он лишь неуклонно семенил навстречу и даже и не думал сворачивать со своей прямой дорожки. Как в замедленной съемке мелькали перед взором Шамана короткие ноги Нафанаила, продолжающие свой неумолимый бег. Левая, правая, левая, правая… И опять – левая, правая, левая, правая… И самое страшное было то, что морда противника не выражала абсолютно никаких эмоций. Сердце Шамана разорвалось на тысячу осколков и он с отчаянным мяуканьем бросился наутек. Все. Это было его Ватерлоо! Проиграв у всех на глазах бой, даже не начав его, он сложил с себя не только чемпионские полномочия, но и благосклонность местных красоток, которые тут же не преминули воздать почести новому герою. Ничего не понимающий Нафанаил поначалу растерялся, попав в такое блестящее окружение, но улыбки красоток, как известно, воспламеняют даже самые неприступные мужские сердца. И Нафанаил размяк…
Короче, домой он вернулся только через неделю. И все это время Гаврила спокойно спал по ночам, освобожденный от хлопотной обязанности быть главным музыкальным критиком кошачьих концертов.
Однажды Нафанаил почивал себе спокойно в корзине для грязного белья, никого не трогая и не доставляя никому никаких неудобств. Кто знает какие мысли неспешным потоком вились в его голове, может он вспоминал свои недавние победы, одержанные на любовном фронте, а может просто мечтал о скворчащей сосиске, исходящей дразнящим запахом, а может и еще чего. Но был он как всегда флегматичен и по философски невозмутим. И тут как раз хозяйка решила затеять небольшую стирку. Для этих целей у нее всегда имелась под рукой автоматическая стиральная машинка с труднопроизносимым названием, но тем не менее отлично стирающая, как российские так и зарубежные вещи, в том числе и китайские. А так как подобного ширпотреба полным-полно в любой среднестатистической квартире, то естественно, что и в той корзине, в которой устроил себе лежбище Нафанаил, более половины шмоток было из этой могучей, некогда братской, страны. Тут надо еще заметить, что срок ношения этих шмоток варьировался от одной недели до нескольких, в силу некоторых технологических особенностей, применяемых китайскими товарищами, так что ассортимент носильных вещей постоянно видоизменялся, благо цена их соответствовала качеству. Но будем справедливы, пару тройку стирок они все же выдерживали. И вот…
Затеяла хозяйка стирку и принялась зашвыривать в открытую дверцу кофты, джинсы и тому подобные предметы обихода, включая и нижнее женское белье. В пылу хозяйственного настроения она не заметила беднягу Нафанаила, возможно приняв его за пушистый свитер, и забросила его в круглый зев чуда современной техники. Нафанаил при этом как всегда не проявил никакого беспокойства и как ни в чем не бывало, разлегся на джинсовом сарафане, подложив под голову женский лифчик. Через некоторое время дверца захлопнулась и в недрах машинки послышался низкий нарастающий гул. Потом откуда-то стала натекать теплая водичка, вскоре добравшаяся почти до подбородка. Но и это не привнесло в непоколебимую душу Нафанаила ни капли тревоги. Внезапно мир стал изменяться прямо на глазах. Началось все с того, что ванна, смутно видневшаяся за толстым стеклом, вдруг стала поворачиваться вокруг своей оси и уже через мгновение встала под прямым углом. Нафанаил хотел было удивиться, но в этот момент почувствовал, что съезжает вниз словно с ледяной горки. Он хотел еще больше удивиться, но и до этого дело не дошло. Его подбросило, потом еще… Причем в этот раз он пребольно ударился лбом о потолок, который до этого был полом, если можно так выразиться. А потом началась какая-то бешеная свистопляска, словно он угодил в бушующий круговорот…
А хозяйка, включив машинку, расчесала перед зеркалом свои глупые кудряшки и беззаботно ускакала к соседке, с которой они еще вчера условились посмотреть обновки, купленные той на том же китайском рынке.
Гаврила раздумывал над одним особенно сложным узором, когда его исцеленного слуха достигли дикие кошачьи вопли. Это было так неожиданно, что Гаврила подумал, уж не начались ли у него галлюцинации. На всякий случай он приложил руку ко лбу, но нет. Тот был холодный и сухой. А вопли между тем не прекращались ни на секунду. ”Неужто Черный Шаман решил взять матч-реванш, – удивился Гаврила и глянул на окно. – Да ведь рановато еще для боя. Билеты должно быть еще не все раскуплены”. Он отложил в сторону шитье и спрыгнул на пол. И только тут заметил, что вопли доносятся не с улицы, а из ванной. Он поспешил туда и прямо у порога сразу же понял в чем дело. Центрифуга как раз в это время набрала максимальные обороты, машинка вся затряслась, словно ее била тропическая лихорадка. Вопли утихли и время от времени в круглом окошке на доли секунды появлялось тоскующее лицо Нафанаила, крест-накрест перехлестнутое бретельками лифчика. При всем своем желании Гаврила ничем не мог помочь Нафанаилу. Тот был надежно защищен внутри от внешнего воздействия, подобно исследователю морских глубин в подводном батискафе. Только тот в отличие от него не испытывал никаких неудобств, а Нафанаилу сейчас приходилось переносить колоссальные перегрузки. Будь на его месте Черный Шаман, тот давно бы испустил дух, но Нафанаилу помогали его природная уравновешенность и медлительность. Нервы его не успевали реагировать на быстроменяющиеся события и он просто не мог адекватно реагировать на них. Слава богу, что хоть иногда машинка переходила на малые обороты, а потом и вовсе останавливалась. За эти короткие мгновения передышки Нафанаил успевал отдышаться и привести свои расстроенные чувства в порядок. Он никак не мог понять, что с ним происходит и это его незнание тоже помогало ему в нелегкой борьбе за выживание. Но вообще-то, главное в подобной эпопее, – это качественный вестибулярный аппарат, которым по всей видимости Нафанаил обладал с рождения. А иначе как бы он дожил до того момента, когда хозяйка, вернувшаяся из гостей, принялась выкладывать из бака выстиранное белье. Еле живой он на мгновение завис в наманикюренной руке и тут же почти без чувств, шмякнулся в тазик, стоящий рядом. При этом он слабо мяукнул и этим привлек внимание хозяйки. Та пригляделась внимательней и в ужасе схватилась за щеки.
– Боже мой! – вскричала она. – Да ведь это Нафанаил!
– А кто ж по-твоему! – в сердцах сплюнул Гаврила, стоящий у ванны. – Кот в сапогах, что ли?
– Ах ты бедняжка, – продолжала причитать хозяйка. – Да как же ты бедненький мой оказался там? Вот горе так горе!
Она вытащила кота из тазика и сразу же стала заметна метаморфоза, произошедшая с Нафанаилом. Его некогда белая шерсть приобрела несмываемый голубоватый оттенок, за который надо сказать отдельное спасибо тем же китайским товарищам, и теперь его окрас практически ничем не отличался от цвета джинсового сарафана, извлеченного вслед за ним.
Нафанаила тут же уложили на большую подушку, вкатили львиную дозу снотворного и для верности укутали еще теплым пледом. Не будем упоминать здесь о той сцене, которую вечером закатила сестра хозяйки, узревшая своего любимца в подобном виде, но вскользь заметим, что с тех пор Нафанаил стал постоянным участником всевозможных кошачьих выставок, на которых он неизменно брал призовые места. И все из-за своего редчайшего, и в чем-то даже благородного окраса, который приводил в восхищение самых искушенных судей и специалистов. Что ж ведь сказал кто-то из великих, что –
красота требует жертв!
Как-то у Гаврилы после нескончаемой череды однообразных и утомительных будней взыграло ретивое. До того ему захотелось напиться, что он отдал бы последнюю рубашку, лишь бы забыться в алкогольном угаре и уйти прочь от снедающих его переживаний. Рубашки у него правда не было, но была смекалка и расторопность бывалого пьянчужки, который хоть из-под земли достанет желанную бутылку. Напрасно отговаривала его моль от этого намерения и поучающе выговаривала избитые истины о вреде алкоголя. Гаврила был непреклонен. Для начала он облазил все шкафы и ящички на кухне, включая и холодильник, но как и ожидалось, везде он натыкался на признаки того, что в этой квартире трезвость – норма жизни. Даже запаха и того не было, хотя чуткий нос таракана мог бы уловить даже одну молекулу винных паров на кубический метр, имейся она в наличии. ”Ну что ж, – решил он. – Расширим географию своих поисков”. Тут его внимание привлекли голоса снаружи, и он перебрался на подоконник. Прямо под их окном на бетонной приступке расположились два бича. Перед ними шеренгой стояли несколько склянок со стеклоочистителем ”Льдинка”, и один из бичей занимался сейчас тем, что аккуратно переливал спирт в пластмассовую бутылку. Затем он принялся разбавлять его водой. Второй бичара, постарше годами, внимательно следил за этим тонким процессом, время от времени вставляя короткие комментарии.
– Так… Еще чуть-чуть… еще… Стоп! А теперь взболтни ее хорошенько.
Видно он был большим знатоком этого дела, потому что его товарищ точно следовал даваемым инструкциям. Весь процесс занял не более трех минут, после чего спирт был готов к употреблению. Как уже можно было догадаться, Гаврила давно уже был рядом и с нетерпением поглядывал на молодого, когда же он начнет банковать? Но тот для начала прикурил замусоленный бычок и в одну глубочайшую затяжку добил его до конца. В ответ на недоуменный взгляд своего напарника он пояснил:
– В этом и есть самый смак. Сначала затянуться до головокружения, а потом сразу хлопнуть стакан и все… Понеслась душа в рай!
– Ну, ну, – усмехнулся пожилой бич и одним движением располовинил спирт по кружкам. – Держи, ангел небесный.
Гавриле не досталось ни капли. Пожилой разливал так мастерски, что даже брызг не было, а пили бичи так, что после этого в их кружках можно было смело устраивать экскурсии на тему ”Пустыня Сахара и ее обитатели”.
Гаврила в сердцах выругался и решил подождать еще. Благо шеренга еще только началась.
А у бичей потек неторопливый разговор-разговорчик.
– Весна, – протянул молодой. – Значит лето близко.
– До лета еще дожить надо, – не согласился пожилой. – Сейчас самая такая пора, что какой-нибудь грипп или простуду подхватить, как два пальца в нос засунуть.
– Ерунда, – отмахнулся молодой. – Главное – перезимовали! Я иной раз уж думал, что крякну от таких морозов, но нет. Выкарабкался-таки. А все она, бутылочка, спасала!
С этими словами молодой подхватил крайний бутылек и принялся его баюкать словно младенца. Пожилой некоторое время наблюдал за ним, а затем приготовился снова разводить спирт. Гаврила встрепенулся.
Но и на этот раз удача обошла его стороной. Бичи свое дело знали туго.
Из подвального окошка вылез Черный Шаман. Прищурился от яркого солнышка и сладко потянулся.
– А Шаман, – обрадовался молодой. Ну-ка иди сюда, кыс-кыс-кыс…
Кот неторопливо подошел к нему и безбоязненно вспрыгнул на колени.
– У, чертяка, – умилился бич и запустил грязную пятерню промеж вздрагивающих ушей. – Хороший Шаманчик, хороший. Помнит меня, – обратился он к старшему. – Сколько раз я его подкармливал. От себя отломлю, но Шамана без обеда не оставлю.
– И на что он тебе сдался, – брезгливо сморщился пожилой бич. – Еще заразу какую от него подцепишь…
– Не-а, он чистый. Правда Шаман. И почто ты животных не любишь Евсей, не пойму я? Вроде нормальный мужик, а иной раз в тебе такая злоба проглядывает, что кажется в тебе два человека сидят – один хороший, один плохой.
– Животных говоришь не люблю. А ты на себя посмотри. Сколько мы с тобой барбосов переловили да переварили, это ж не счесть! И почти всегда в этом твоя заслуга была, у меня-то ноги совсем худые, ты сам знаешь. Так что заканчивай Шнурок свою демагогию.
– Так то была военная необходимость, – парировал Шнурок. – А иначе бы мы с тобой с голоду подохли в нашем колодце. А так не-ет, у меня ни за что на беззащитное животное рука не подымется.
Бичи еще немного поболтали между собой, а затем оприходовали следующий пузырек.
Гаврила трезвый и злой, как черт, стоял рядом с ними и неприязненно поглядывал на Черного Шамана, блаженствующего на коленях у Шнурка. ”Вот ведь животное, – думал он. – С него все, как с гуся вода! Вот бы сейчас сюда Нафанаила, он бы показал, кто в доме хозяин”.
Но Нафанаил к сожалению выбыл уже из адреса со своей полногрудой хозяйкой и поэтому некому было дать укорот оборзевшему Шаману.
– Может в кино сходим? – вдруг обратился Шнурок к Евсею.
– Да, неохота что-то, – лениво отозвался тот. – Лучше давай вечерком в ресторан зарулим. Хоть поедим толком.
– Ох надоели мне эти деликатесы-шмикатесы, – скривился Шнурок. – Мне бы простого русского борща, да редьки со сметаной…
Евсей фыркнул и принялся поджигать обрывок какой-то бумажки. Когда она загорелась, он бросил ее прямо в морду коту. Шаман взвился от внезапной боли и, подпрыгнув метра на полтора, отчего Шнурок едва не опрокинулся навзничь, с ревом помчался вдоль дома, оставляя за собой запах паленых усов.
Евсей от смеха даже встать не мог.
Шнурок рассердился не на шутку и с кулаками подступил к товарищу.
– Ты чего творишь?! – голос его дрожал от негодования. – С ума спятил, покрышка старая!
– Ой, не могу! – надрывался Евсей. – Как… Как он тебя!… Оох, держите меня семеро…
– Во дурак, честное слово! – сплюнул Шнурок и уселся обратно. – Видно совсем у человека крыша протекла! И как я с ним еще уживаюсь.
Евсей наконец успокоился и присел рядом. Все еще продолжая вздрагивать от смеха, он дружески похлопал товарища по плечу.
– Слышь, Шнурок. Ты не обижайся на меня. Ей богу не хотел я этого, но… Глянул я на этого котяру и вдруг меня как будто бы током шибануло. Что же, думаю, за несносное животное такое! По обличью видно, что плут еще тот, а ему все, как с гуся вода! Ей-ей, такие мысли мне в голову пришли. Как будто бы мне их какой-то внутренний голос подсказывал. Ну я и решил проучить этого пройдоху.
– Да ну тебя! – отвернулся Шнурок от Евсея. – Навешал лапши на уши и думает, что я ему поверил. Нехороший ты человек, очень нехороший. Ну тебя, пойду-ка я лучше в кинотеатр, там как раз сеанс должен закончиться. Десяток-другой бутылок точно насшибаю.
– Как хочешь. А вечером приходи на задний двор ресторана, я с Палычем договорился. У них сегодня банкет какой-то будет официальный, так что на тарелках много чего останется. Нам Палыч вынесет.
– Лучше бы он то, что в бутылках остается, вытащил бы.
– Не будь таким наивным, братуха. Кухонные рабочие тоже люди!
Шнурок ушел и Евсей тоже не стал задерживаться. Он сложил оставшиеся бутылечки в рюкзак и был таков.
Гаврила проводил его долгим, невыносимо печальным взглядом и отправился к себе. Все его надежды на выпивку лопнули, как перезревший дикий огурец. Таракан может быть и еще где-нибудь пошерстил, но у него отчего-то заболела голова, и он счел за лучшее, завалиться на боковую. И вскоре он храпел громко и протяжно, и снилась ему та самая заветная бутылка.
Разбудила его моль.
– Слышь, Гаврила, – тревожно шептала она. – Проснись, ну проснись же…
– А? Что такое? – Гаврила спросонья никак не мог понять в чем дело. Вокруг была тьма египетская, пропахшая дымом жертвенных кострищ во славу фараона.
Гаврила шумно втянул воздух носом и остатки его сонливости моментально улетучились.
– Пожар?!! – вскинулся он и мгновенно очутился на ногах. – Бежим!
– Куда ты! – схватила его за руку моль. – Ты сначала посмотри…
Вдвоем они выскочили из шкафа и тут глазам Гаврилы предстала пренеприятнейшая картина.
На спинке дивана лежали раскаленные докрасна щипцы для завивки волос, отчетливо видимые в темноте, и распространяли вокруг себя чадящее зловоние. Ворсистая обивка под ними давно уже тлела мерцающими искорками и вот-вот должен был заняться поролон, который понемногу начал уже оплавляться.
– А где же хозяйка?! – оторопело обернулся Гаврила к моли.
– К подружке своей умчала. Та ей позвонила, вот она и сорвалась, сломя голову. Даже щипцы забыла отключить. Вот ротозейка!
Да, положение было действительно серьезное. С минуты на минуту должен был начаться пожар, а поскольку в этой квартире куда не ткни, всюду были ковры и паласы, и это не считая мягкой мебели с подушками и подушечками, то не трудно было представить какое знатное огненное зарево полыхало бы здесь к приезду пожарных.
– Гаврила, ну сделай же что-нибудь! – умоляюще вцепилась в таракана моль. – Это же мой дом, о боже!
А что мог сделать в данной ситуации Гаврила? Вытащить шнур из розетки, даже при всем своем желании он бы не смог. Силенок бы не хватило. Подобраться к тлеющему поролону – тоже никак. От щипцов исходил такой невыносимый жар, что даже в пяти шагах от них начинали опаляться брови.
Гаврила еще раз окинул взглядом место происшествия и принял какое-то решение.
– Скорей тащи сюда скрепку. Они на книжной полке лежат, – крикнул он моли и бросился наверх. Добежал до розетки, с нее перескочил на вилку и вытащил свой кинжал. Попробовал пальцем его остро отточенное лезвие и принялся взрезать твердый неподатливый шнур. Мгновения проходили за мгновениями, Гаврила трудился, не покладая рук, но дело двигалось чрезвычайно медленно. Внизу уже начало потрескивать и пошумливать, а шнур был перепилен еще только на половину. Вот наконец началась и изоляция. Тут процесс пошел несколько быстрее. ”Только бы моль не подкачала”, – думал Гаврила и на миг обернулся, ища ее взглядом. Та еще находилась только на полпути к нему, с трудом волоча за собой тяжеленную скрепку. ”Ну давай же, быстрей”, – мысленно подстегнул ее Гаврила и снова принялся за работу. Да, если бы кинжал не был сработан на совесть – хвала Ибрагиму! – ему бы ни за что не удалось добраться до проводов, скрытых под жестким надежным панцирем. Теперь они двумя толстыми змеями струились у ног Гаврилы и оставалось только закоротить их. Для этой цели и требовалась скрепка, но моль только начала взбираться на диван. А вокруг тлеющего поролона уже начал дрожать воздух, верный признак того, что он вот-вот вспыхнет. А моль еще к тому же сорвалась вниз, не сумев зацепиться за следующий выступ. ”Эх, не успеет!”, – скрипнул зубами Гаврила и только поспешил ей на помощь, как нога его зацепилась за обрывок шнура. Таракан потерял равновесие и, распахнув руки, начал медленно заваливаться прямо на оголенные провода.
– …аврила!!! – донесся снизу отчаянный крик.
В мозгу таракана калейдоскопом пронеслась вся его жизнь, закончившаяся мгновенной мыслью ”Прощай, Стеша!”, и тут его тело соприкоснулось со всеми двести двадцатью вольтами, бегущими в проводах. Уши Гаврилы еще слышали жуткий треск, тело еще не успело скорчиться от смертельного соприкосновения, но в глазах у него уже вспыхнули тысячи солнц и грешная душа его со скоростью света помчалась по темному туннелю, в конце которого была такая же темнота…
Очнулся Гаврила только на десятые сутки. Сознание медленно выплывало из густых обжигающих черных волн и вспыхивало короткими искрами, на миг выныривая из той бесконечной бездны, в которую оно было погружено. Искры вспыхивали, но силы их было недостаточно, чтобы пробудить истерзанный разум и вовлечь его в русло миротечения. Но с каждым разом искры становились все ярче и ярче, жар от них становился все сильней, и постепенно тот разбитый плот, на котором находился едва тлеющий огонек жизни Гаврилы, выносило все ближе и ближе к спасительному берегу.
Но едва сознание пробудило тело от небытия, как действительность напомнила о себе страшной, всепоглощающей болью. Казалось боль гнездилась в каждой клеточке существа, и каждый его атом был наполнен раскаленной лавой. Боль ястребом кружилась перед глазами, прерывала дыхание, наполняла слух тупым дребезжащим гулом…
– Ы-ы-ы-ы-ы…. – сутками напролет мычал Гаврила, испытывая неимоверные мучения. – Ы-ы-ы-ы…
На таракана было страшно смотреть. Более всего он напоминал сейчас головешку с двумя впадинами обезумевших от боли глаз. Усики его почти начисто спалило, вместо них торчали какие-то жалкие огрызки, все лапы до единой были обожжены… Моль несколько раз в день с ног до головы смазывала Гаврилу облепиховым маслом, и это приносило кратковременное облегчение. Кроме того, моль поила его каким-то снадобьем, от которого сразу клонило в сон и эти часы, проведенные в объятьях Морфея, тоже на какое-то время избавляли Гаврилу от страданий.
– Ы-ы-ы-ы-ы…
Проходили неделя за неделей, постепенно они складывались в месяц, за ним следовал другой… Нельзя сказать, что состояние Гаврилы за это время не улучшалось, нет, но сам процесс выздоровления шел чрезвычайно медленно. Пускай у таракана был воистину железный организм, но возможности его тоже не безграничны. Ведь незадолго до героического самопожертвования Гаврила перенес воспаление легких, поэтому здоровье его нуждалось в длительной реабилитации. Да и то сказать, как Гаврила выжил после такой ужасной электротравмы, так и осталось величайшей загадкой. Это было настоящим чудом!
Когда Гаврила упал на провода, ток двумя рукавами струящийся в них, моментально прошил его бренную оболочку и два потока соединились между собой прямо в самом естестве таракана. Вследствие этого произошло короткое замыкание, и целый сноп искр взорвался на этом самом месте. Вилка в розетке наполовину оплавилась, электрощипцы окутались удушливым облаком и, вспыхнув на прощание ярким алым цветом, пошли на убыль. Таракана же от удара отбросило в сторону и он, описав крутую дугу, без чувств приземлился на край дивана. Где его и обнаружила моль.
Угроза пожара была ликвидирована, но Гаврила заплатил за это слишком большую цену. Но выбора теперь уже не было.
– Ы-ы-ы-ы…
Забывчивая же хозяйка, обнаружив сгоревшие щипцы, так и не доперла, чем же ей грозила ее легкомысленность и беспечность. Он только вслух посетовала на свою дырявую память, да и только. И на следующий день купила себе новые ”электроподжигатели” производства ”made in China”. Дура, одним словом.
И за эту ее дурость таракан расплачивался два с лишним месяца. Только к середине июня Гаврила окончательно окреп. Хитиновый покров его местами восстановился, а местами его можно было проткнуть как бумагу, настолько он был хрупкий и тонкий. Лапы его тоже поджили, но вот усики навсегда канули в лету. И это доставляло Гавриле самые большие страдания. Ведь таракану они заменяют органы осязания, которыми он исследует все предметы, попавшие в поле его зрения и без них он, как говорится, как без рук. А еще и сам внешний вид таракана у которого отсутствуют эти длинные шевелящиеся антеннки не вызывает никаких положительных эмоций, кроме недоумения и смеха. Гаврила это чувствовал и поэтому страдал еще больше. Но как бы там не было, едва он почувствовал в себе достаточно сил, то решил снова отправиться в путь на поиски друзей. Как моль его не отговаривала, он все-таки настоял на своем.
– Загостился я у тебя хозяюшка, – парировал он все возражения моли. – Пора и честь знать. Да и дела меня ждут, так что не обессудь. Не буду же я у тебя, как Емеля целыми днями на печи лежать, да в потолок поплевывать. Так я ненароком и мхом обрасту, и с места тогда вообще не сдвинусь.
– По мне ты здесь хоть всю жизнь живи, – отвечала моль. – Привыкла я к тебе Гаврила и жалко мне с тобой расставаться, но… видно ничего не поделаешь. Счастья тебе дорогой. Авось и свидимся с тобой когда-нибудь… – и моль смахнула набежавшую слезу.
И снова Гаврила пустился в дальнюю дорогу. Теперь он уже брел не по подземным коммуникациям, а шел под открытым небом, с наслаждением вдыхая чистый воздух, наполненный ароматом зацветающих трав. Он избегал дорог и тротуаров, где в эти пригожие дни было полным-полно движения, и перемещался исключительно по газонам и вдоль асфальтовых дорожек, во множестве проложенных в этом микрорайоне. Всюду куда ни кинь, бурлила здесь своя, скрытая от посторонних глаз жизнь, устроенная по своим законам и разумению. Таракану был внове этот неизведанный и прекрасный мир, в котором было столько внутренней гармонии и красоты, что он удивлялся про себя, как он мог до сих пор существовать в своей холостяцкой берлоге, совершенно не подозревая о том, что на свете существует такое великолепие красок и цветов. А запахи… М-м-м… Да за один глоток такого воздуха, он бы отдал бы половину месячной получки, работай он на заводе. Но, как и везде, мир таит в себе и положительные и отрицательные стороны. За внешним великолепием фасада может скрываться нечто, чуждое нашему пониманию и несущее в себе скрытую угрозу. Повторяю, так уж устроен мир.
Гаврила спрыгнул с высокой травинки, с которой он обозревал близлежащие окрестности и приземлился точь-в-точь на спину какого-то неизвестного животного, которое от неожиданного толчка вздрогнуло и тотчас расправило крылья. Не успел Гаврила оглянуться, как насекомое круто взмыло в воздух и с громким жужжанием понеслось над землей. Таракан едва успел вцепиться в подобие рогов, выступающих перед головой неведомого чуда-юда и с замиранием сердца понесся навстречу неизведанному. Полет был резким и беспорядочным, так что Гаврилу изрядно болтало из стороны в сторону, а временами, когда насекомое резко пикировало вниз, его ноги отрывались от спины и беспомощно зависали в воздухе, подобно реющим флажкам. При этом внутренности его словно выворачивало наизнанку, а к горлу подступал сплошной комок, от которого прерывало дыхание, и страшно кружилась голова. Но таракан не разжимал рук, пуще всего опасаясь, упасть вниз и расшибиться в лепешку. Но рано или поздно на свете все кончается, так и закончился этот кошмарный полет. Насекомое порядком утомилось, таская за собой изрядный груз, и приземлилось на краю какого-то футбольного поля. Гаврила разжал одревеневшие пальцы и без сил свалился на подстриженный газон. Насекомое, а это был крупный черный жук с блестящей спинкой, избавившись от надоедливой ноши, еще немного посидело, что-то недовольно урча, и улетело прочь.
Гаврила закрыл глаза.
– Хо-хо-хо, – вдруг раздалось над самым его ухом. – Вотт этто я панимаю! Этто спорт, достойный настоящих мужчин! Каково, кататься верхом на майских жуках! Супер… What can I do, my friend?
– Чего, чего? – не понял Гаврила и приподнялся на локте. – Что ты сказал?
Он во все глаза уставился на стоящего рядом, черного, как уголь, муравья. Толстые его губы, вывернутые наружу, расплылись в добродушной улыбке, обнажая идеальный ряд ослепительно белых зубов.
– Чем я могу вам помочь? – уже по-русски повторил муравей с ярко выраженным акцентом и улыбнулся еще шире. Габаритами он ни в чем не уступал таракану и если бы не его улыбка, Гаврила бы сто раз подумал, прежде чем вступать с незнакомцем в разговор.
– Помочь?! Да нет спасибо, я уже в полном порядке.
Гаврила встал и отряхнулся. Муравей ни на секунду не сводил с него своего
доброжелательного взгляда и все без конца улыбался.
– О’кей, – поднял он большой палец вверх, когда Гаврила привел себя в порядок. – Значит, вы есть спортсмен?
Гаврила чуть не рассмеялся при этих словах.
– Ну какой я к ядреней фене спортсмен! Физкультурник может быть, но никак уж не спортсмен.
– О, – восхитился муравей и закинул в рот жевательную резинку, – значит, вы тоже есть поклонник здорового образа жизни. Well, well, well! Это оччень, оччень хорошо!
– Пью, курю, – просто ответил Гаврила, тем самым сразу поставив точку восторгам незнакомца.
Но тот ни капельки не смутился.
– Джон, – протянул он руку. – Джон Тепс.
– Гаврила, – пожал крепкую ладонь таракан и поинтересовался: – А откуда ты есть Джон Тепс? То есть из каких краев прибыл?
