Часть 3
— 16 —
— Я хочу, что бы ты устроил меня в клинику к своему другу.
— Нет, — коротко и зло бросил он ей. Арина уже несколько раз повторяла эту просьбу, но он неумолимо произносил свое “нет”, как будто в нем заключался какой-то смысл. Жестко и зло снова и снова.
— Но какой в этом смысл? – в отчаянии воскликнула она. Тысячи и тысячи людей находятся в больницах. Они лечатся, принимают таблетки, делают какие-то процедуры. Ты не можешь лишить меня элементарного медицинского обслуживания. В конце концов, я имею на это право…
— Нет, — снова ответил он. — Тысячи и тысячи лежат там, но не все…
— Что? – устало спросила она.
— Ничего, — отмахнулся он. – Пойми, ты не больна! Ты совершенно здорова! Это мне сказал врач. Просто живешь немного быстрее, чем остальные, но у тебя нет болезни…
— Хватит! – остановила его она. – Давай спокойно поговорим. Я не хочу оставаться здесь. Я не могу больше видеть эти стены, зашторенные занавески, чертовы зеркала. Я хочу, чтобы ты отвез меня в больницу.
— Я тебе кое-что объясню, — произнес он. – Есть лекарство. Врач, тот самый, от которого мы уехали месяц назад, мне о нем рассказывал. Все просто. Это лекарство в тебе, в каждом из нас…
— Чушь какая-то, — перебила она.
— Нет, не чушь! Почему ты не хочешь мне поверить? Ты должна просто поверить и все вернется… Это же так просто.
— Я хочу в клинику.
— Ты хочешь в этой клинике…, — и он замолчал.
— Да, я хочу! – не выдержала она, — я имею на это право, в конце концов, мне распоряжаться своей жизнью. – Потом тихо добавила: — Я не хочу, чтобы ты запомнил меня такой!
Потом замолчала и села на диван, отвернувшись. Он тоже молчал, наконец, произнес:
— Я не отпущу тебя. Я тебя не отдам. Ты не бездомная дворняга, чтобы в подворотне заканчивать свои дни. Тысячи сердобольных родственничков отправляют своих близких в больницы, зная, что они оттуда не вернутся! Неужели ты думаешь, что я способен на это? За кого ты меня принимаешь?
И теперь уже громко продолжал:
— Ты должна помочь себе сама! Ты можешь хотя бы попробовать! Ты имеешь на это право! Не возиться со мной, как с мальчишкой, не уходить навсегда в эту чертову клинику, а подумать о себе!
— Я пробовала… Я пыталась…
— А теперь сделай это. Все просто. Какая-то невероятная штука заключена в одном слове, в четырех буквах, в таблетке по имени “Вера”. Сделай это для меня, в конце концов! Так тебя устраивает? Так ты согласна?
— Да, да, конечно, — тихо и как-то просто ответила она, — для тебя я сделаю все.
Он изумленно посмотрел на нее, не ожидая такого скорого простого ответа.
Она взяла в руки свою сумку, достала оттуда несчастный флакон и проглотила пилюлю. На дне оставалось еще пять таких же маленьких таблеток. Флакон дрогнул в ее руке, и те с грохотом, ударившись друг о друга, зазвенели. Звук напомнил какой-то музыкальный инструмент. Только с каждым днем его звучание будет становиться все тише и тише, пока не умолкнет совсем. И лишь пустой стеклянный предмет останется в руке.
— Нет, этого не будет! – мелькнуло в его сознании. – Этого быть не должно! Не должно и все!…
На следующее утро Петр быстрыми шагами шел по улице, не выбирая маршрута, и только цель путешествия неумолимо приковывала его внимание. Там, вдалеке, золотыми куполами на зимнем солнце светился маленький Храм. Маленький или большой – сейчас это не имело значения. Главное – что это был Храм. Туда и держал он свой путь, туда и понесли ноги, стоило только проснуться и выскочить на улицу. Под ногами скрипел декабрьский снег, он укутывал собой надоевшую серость тротуаров и дорог, скрывал мрачность этого города. Наступало короткое время в году, когда все вокруг замирало в ожидании скорого праздника, лица людей отражали нетерпение и радость в преддверии длинных каникул. Они оставляли свои ежедневные дела, надоевшие, словно вязкая грязь под ногами, в которых вязнут ноги. Но вот уже первый снег, замерзшие белые улицы и надежды на будущее. На небольшой площади кто-то наряжал высокую елку, город готовился встретить Новый год, а потом еще один и еще…
А у них оставалось всего несколько таблеток. И на празднике этом он чувствовал себя чужим. Впервые в жизни его не интересовал снег, наряженные елки, праздник и веселье, подарки к Новому году. И только глаза смотрели вдаль, где стояла маленькая церквушка.
Он вошел внутрь и ощутил себя в каком-то необычном месте. Горели свечи, пахло воском, отовсюду на него смотрели лики святых. В сумеречной темноте их глаза светились особенным блеском, и на мгновение он почувствовал себя необычайно спокойно. Только сейчас понял, как устал за последние дни. Эти глаза были неравнодушны, они с каким-то пониманием и участием взирали на него, и теперь он с трепетом вдыхал аромат этого намоленного места. Суета города осталась за каменными стенами, а здесь — умиротворение и покой. Посмотрел наверх. Церквушка снаружи казалась совсем маленькой, но здесь, стоя внутри, в самом ее центре, он подивился высоте стен и куполу, который нависал над ним. Это было словно другое измерение. Пространство расширялось к самому верху, устремляясь высоко в небо, оно уходило на недосягаемую высоту, и сейчас Петр ощущал себя частичкой неведомого, незнакомого ему мира, частицей вселенной, которая каким-то чудесным образом поместилась здесь, в конце улочки, внутри церквушки. Но теперь это был не маленький игрушечный мир, нарисованный детской рукой, не придуманный, а самый настоящий, и он поражал своими размерами. Его тело замерло и растворилось в удивительной атмосфере неведомой планеты, где воздух был другим, и даже притяжение не давило, пригибая к земле, а эти глаза, смотрящие с икон, не тревожили покой, не принижали, только с пониманием смотрели, зная, зачем он пришел. Он словно был в невесомости, тело стало легким, мысли другими. И на мгновение время снова остановилось. Он чувствовал это, знал, что оставил это время за стенами Храма, на улицах, занесенных снегом, на тротуарах и шоссе, по которым торопливо шли люди и проносились машины. Но здесь все было совсем по-другому… И уже пожалел, что не взял Арину с собой. Но, всему было свое время…
Подошел к месту, где продавались свечи, спросил у служительницы, где находится расписание, и когда проходит венчание. Та ответила, что служба недавно закончилась, а поэтому можно подойти к батюшке и договориться о времени. Потом достала небольшой листик бумаги – это был прейскурант цен. Крещение младенца, крещение взрослого, отпевание и так далее… Глазами пробежав этот длинный список, наконец нашел то, что искал — венчание. Посмотрел на цену. Посмотрел на остальные цены в этом списке. Крещение стоило дороже, чем отпевание, а венчание дороже, чем крещение. В голову пришла мысль, что явиться на этот свет стоило дороже, чем из него уйти. А если ты решил соединить свою судьбу с кем-то, придется заплатить еще дороже. Нет, ему не было жалко этих денег. Не видел бы этих цен, заплатил бы намного больше. Это было естественно для него — пожертвовать на церковь. Но когда ему показали эти цифры, напечатанные на листке бумаги, все стало обыденно и просто. Словно оказался не в святом месте, а в суетном мире, где все измерялось деньгами. И еще промелькнуло в голове – там, в Иерусалиме, в стенах Храма гроба Господнего он не видел никаких прилавков и тем более ценников. Крестики можно было купить лишь на улице, за его пределами, а свечку за здравие он взял бесплатно, та лежала в аккуратной стопочке рядом с иконкой на Голгофе, где и нужно было поставить ее. А здесь прейскуранты и цены… Может, просто нужно быть ближе к Богу, к гробу его Сына, к первоисточникам, тогда и деньги перестанут иметь значение. Вспомнил людей, бегущих с крестами паломников под мышкой и фотоаппаратами на шеях, их безудержное веселье, их топот по древним булыжным мостовым, по которым когда-то шел Он… Впрочем, все эти мысли мгновенно промелькнули в его голове, и он не придал им большого значения. Главным сейчас для него были эти стены, иконы на стенах, высокий купол над головой и вера, которая тогда у стен Старого города помимо его воли, как само собой разумеющееся, пробудилась в нем.
Спустя пару минут, он уже уточнял у священника, когда можно будет прийти на венчание, и тот назначил время — через 2 недели.
— Слишком много пар записалось, — сказал он, — раньше никак.
Тогда Петр посмотрел на батюшку и неожиданно для себя произнес:
— Через две недели моей жены не будет в живых.
Услышав эти простые слова, которые сам только что сказал, подумал, что сошел с ума. Нельзя так просто говорить об этом. Нельзя не верить в иной исход. Но он почему-то так сказал. Сделал это просто, и теперь в ужасе замер, ожидая ответа.
Священник спокойно посмотрел на него понимающим взглядом. Этот человек словно стоял у врат, откуда приходят в этот мир или возвращаются обратно. Он давно привык к такой работе (вернее служению). В этом месте подобные слова для него прозвучали естественно и очевидно, даже обыденно. Немного подумав, батюшка произнес:
— Тогда, завтра!
Он назвал время, объяснив, что нужно сделать перед венчанием, и они попрощались.
Оставалось 5 таблеток. Нет, уже четыре. Утром Арина выпила одну из них и посмотрела на флакон. Он тоже взглянул, потом перевел взгляд на нее. Петр понимал, чего стоит ей скрывать свои чувства, сейчас он словно находился на ее месте. Вдруг в голове промелькнуло: — Как бы он хотел оказаться на этом месте. Он знал, он был уверен, что справился бы с этим проклятием за оставшиеся четыре дня. Просто у нее не хватало сил бороться. Она очень устала за последний месяц, и от жизни, которую прожила за эти дни.
Новость о венчании Арина встретила спокойно. Как будто ей было все равно, и целиком доверилась его воле. И сейчас он чувствовал, что теперь только он может ей помочь. Как помочь? Как ей передать те невероятные силы и сделать чудо? Он стремился подарить ей последние земные радости и верил, что они помогут задержать ее здесь. Только хватит ли у нее сил?… “Просто, нужно верить, и случится чудо”, — вспомнил он слова врача. — Все просто…
Снова скрипучий снег под ногами и дорога по нарядной улице, украшенной гирляндами, с елочными базарами, пестрыми витринами, холодной зимой и скорым праздником, затаившимся в глазах прохожих. Оставалась какая-то неделя, и для них наступит Новый год. Как это тяжело быть в гостях у времени, заглядывая в чужие окна и дома, где идет шумная предпраздничная суета, где люди думают о завтрашнем дне, не замечая дня сегодняшнего. Он для них мимолетен – пролетит, и те позабудут о нем, вступив в новый свой день, в новый год. Только в жизнь другую так просто не переступить. Как это тяжело листать страницу за страницей чужое время, ненароком заглядывая туда, не в силах оторваться. Но это был не их праздник, и поэтому Петр хотел сократить путь и торопил Арину, а та и сама была рада не смотреть по сторонам, только вперед, в конец улицы, где отсвечивали ярким заревом золотые купола.
В церкви служащая попросила несколько минут подождать. Они пришли раньше, и батюшка еще не закончил венчание другой пары. Они встали у входа и теперь смотрели на юных молодоженов, которые проходили обряд венчания. Невеста была в белоснежном платье, и белая вуаль скрывала ее нежное лицо и прическу. Жених был в черном костюме, он тоже выглядел очень молодо, и эти двое представляли собой удивительно красивую пару.
— Почему они десять лет назад не пришли сюда? – подумал он.
— Ходили каждый день мимо. Проходили, пробегали…
Посмотрел на Арину. На голове ее была темная вуаль, которая, закрывая лицо, спадала на темное платье. Ей было всего тридцать лет – совсем девчонка! Юное, дорогое ему существо… Хотя, придти в такое место никогда не поздно, — подумал он.
Какая-то пожилая женщина, услышав последние слова служительницы, и поняв, что они пришли венчаться, перекрестилась и тихо пробормотала.
— Совсем люди стыд потеряли, прости Господи… Такой молодой парень и эта… Все проклятые деньги…
Петр вздрогнул и посмотрел на Арину. Та, по-видимому, не услышала этих слов, и он с облегчением перевел дух. Сейчас для него было важно повести ее к алтарю, дать ей кусочек жизни, дать ей веру в эту жизнь, пробудить ее, вернуть сюда. А где еще это можно было сделать, как не в таком месте…
Арина неожиданно отошла, бросив ему на ходу:
— Пойду, поставлю свечку.
Он хотел было идти за ней, но она жестом остановила его и улыбнулась.
— Я сейчас, ты оставайся здесь.
И уже шла к месту, где знакомая служительница продавала свечи. Петр посмотрел на церемонию венчания. Новобрачных уже вели к алтарю, им надели кольца и теперь освящали их брак, несли короны над головами, а те за батюшкой двигались по церкви. Они шли в свою маленькую жизнь, в семью, которая рождалась у него на глазах, и на мгновение Петр залюбовался. Потом огляделся и уже с беспокойством начал выискивать Арину. Он не видел ее. Потом подошел к служительнице, но снова ее не нашел. Оглядел это маленькое помещение…
Ее нигде не было! Она исчезла! Он снова вспомнил то ужасное ощущение, когда она скрылась с его глаз на ледяной черной горе. И сейчас он снова ее терял. Опять огляделся. Арины нигде не было. Выскочил на улицу. Люди в шумной толчее сновали в разные стороны, машины пролетали мимо. На мгновение показалось, что похожая фигурка скрылась в такси неподалеку, дверца захлопнулась и машина исчезла, она растворилась в городском хаосе, в белом снегу, который засыпал улицы, в праздной толчее. И Арина пропала вместе с ней.
Потом долго носился по улицам, забегая в магазины и подворотни, снова возвращался к церкви, но нигде ее не находил. Она исчезла из его жизни, и теперь, кажется, навсегда.
Дома, на своем рабочем столе, Петр увидел коротенькое письмо. Он заметил его, стоя в дверях, издалека узнавая ее почерк, но подойти не решался. Это было ее письмо. И написала она его, по-видимому, вчера или сегодня, пока они собирались. А оставила его здесь до ухода в церковь. Утром он не видел его — он это помнил точно. Это был ее приговор. Последнее слово, которое Арина оставила ему, и строки светились в сумраке комнаты.
“Я ухожу, как любимая, верная собака. Хозяин не должен видеть, как умирает его пес. Хозяин должен жить, завести себе нового друга и позабыть о прошлом своем питомце. Может быть, иногда вспоминать. Такова жизнь. В этом нет ничего страшного. Если веришь… А о вере ты задумался в последнее время, значит, ты знаешь, что когда-то мы увидимся снова. Только случится это позже и совсем в другом месте. Я люблю тебя. И помни, что ты мне обещал. Ты поклялся, дал мне слово. Ты должен дорисовать мою картину сам… Не грусти, мой Петр… У тебя такое красивое имя…
Твоя Арина.”
Он схватил письмо и ринулся из дома. Она не могла так поступить. Он должен был ее найти. Эти четыре дня — последнее, что у них оставалось. За четыре дня можно прожить целую жизнь, четыре жизни. Он должен быть рядом с ней.
В отделении милиции его встречал молодой вежливый лейтенант. Он неторопливо выяснил причину его прихода и попросил написать заявление. Пока Петр сочинял свой короткий текст, тот без интереса на него смотрел. За свою короткую службу он принял сотни таких заявлений. И вот сейчас сидит перед ним совсем молодой мужчина, от которого ушла жена. Как всегда одна и та же история. Ушла – вернется. Не ребенок, не престарелая женщина, выжившая из ума.
— К заявлению необходимо приложить фотографию, — сказал он.
— Фотографию? – переспросил Петр.
— Да, и желательно свежую.
Петр подумал, что такой фотографии у него нет. Приносить старые было бессмысленно. Только, как это объяснить?
— Как нет? — удивился лейтенант. – Вы кем ей приходитесь?
— Мужем, — ответил он.
— Странно, — вздохнул лейтенант. – Фотографии нет.
— Но, есть письмо, — зачем-то произнес Петр и достал сокровенный листок бумаги, протянув его собеседнику. Тот взял его, долго изучал, потом спросил:
— Я не понимаю, вы ищете жену или собаку?
Петр задохнулся, но, сдержав себя, коротко ответил:
— Жену! Я ищу жену…
Тот снова перечитал письмо.
— Здесь же ясно сказано, собаку…
Петр выхватил письмо из его рук и уже громче произнес:
— Я ищу жену! Что я должен еще сообщить?
— Когда она пропала? – спросил тот.
— Сегодня! Только что! Полчаса назад!
Лейтенант устало посмотрел на него, потом грустно уставился на заявление и вернул его Петру:
— Заявления о пропаже взрослого человека принимаются спустя трое суток.
Петр подумал, что эти три дня равняются 3 годам жизни. Целой вечности. А их оставалось…
Он сидел в оцепенении и смотрел сквозь лейтенанта. Он не мог вымолвить ни слова, не мог пошевелиться. Вдруг услышал спокойный, рассудительный и даже дружеский голос лейтенанта:
— Да не заморачивайся ты так. Нагуляется — вернется. У нас таких случаев знаешь сколько?
Потом посмотрел на него и серьезно добавил:
— Вот только, когда придет — порешайте все полюбовно… Без нас… А то знаешь, как бывает… Чаще всего, тогда нас и вызывают. Только уже бывает поздно. Бытовуха, — произнес он и осклабился.
Петр в ужасе выскочил из отделения и окунулся в огромный город, кишащий со всех сторон людьми, и тот в предпраздничной суете с нетерпением встретил его… Холодный и колючий снег сыпал со всех сторон. Он напоминал белый песок, который водопадом струился с небес и бил ему прямо в лицо.
