Черт побери! – еще раз, повторил я про себя. Теперь время – совсем коротко! Чем бы, побаловать старика? Попьешь, водички? – предложил я ему. Отец, чуть, кивнул. Отпустив его руку, я рванулся к холодильнику, и достал бутылку минеральной воды. Холодненькая! То, что надо. Хочет пить – И, слава богу! С трудом, сделав пару глотков, отец обессилено откинул голову и закрыл глаза. Устал, значит. Поставив бутылку на столик, я стол рядом с кроватью старика и не торопился уходить. Все смотрел на его белое лицо. Идите, идите, я посмотрю за ним! – привычно кивнула медсестра, заходя в палату.
Перед уходом, я зашел попрощаться к Нине Юрьевне. Ваш брат так и не приедет? – сухо и официально осведомилась она. Наверное, она обязана была задать этот вопрос. Ответил я так же, сухо и официально. Три месяца назад, по просьбе старика, я звонил ему. Отец говорил с ним, просил его приехать. Он обещал. Так, до сих пор едет! Мы не можем больше держать Вашего отца, готовьтесь к выписке! – продолжила заведующая отделением. Хорошо! – последовал ответ. Когда? – На той неделе, не позже среды! А, была пятница. Я кивнул, сухо поблагодарил врача и покинул ее кабинет.
На улице, по-прежнему, ярко светило солнце, но настроение было так себе. Что же, подлечили старика, маленько – и, хватит! На автобусной остановке в сторону метро, я увидел Галю и, обрадовавшись, расплылся в широкой улыбке. Хорошо! Сейчас станет понятно, как надо жить дальше!
Ну вот, только что объявили, что в среду старика выписывают! – доложился я, но тут, же понял, что она знает об этом и без меня. Никак не отреагировала. Только, по привычке, чуть наклонила голову набок. И, что же будет дальше? – поторопил я ее с ответом. – Что дальше – дальше, его перевезут в другой Хоспис, и будут держать там! У нас всегда так поступают с отказниками, — как обычно, безапелляционно, и главное, вовремя, подсказала социальный работник.
Слово “отказники” прозвучало резко и осуждающе. Нет-нет! – заволновался я. Никакого отказа не будет! Передайте там, — и, я махнул рукой в сторону Хосписа, — передайте там, что я обязательно заберу старика! Ну, и правильно! – одобрила Галя. Впервые она дала оценку. Обычно, просто констатировала факты. И, правильно! А то, в другом Хосписе отношение к нему будет уже другое! У нас он, свой человек!
Объяснила! По большому счету, в другом Хосписе старику вряд ли было бы хуже, чем дома. Там, все-таки, врачи, медсестры. Но, тут уже в дело вступали другие, нравственные принципы. Никакого отказа не будет! – повторил я твердо. Заберу старика! Да поняла я, поняла! – улыбнулась Галя. Передам! Компанейский, все-таки, она была человек!
— Ничего, полежит дома, как-нибудь, справимся. А, через три дня снова сюда, на лечение! Через три дня не получится, не раньше, чем через неделю! – последовал ответ. – Эх, возить только, туда-сюда! Ну, пусть будет неделя, продержимся! Попрошу Вас, только, приходить к нам каждый день. Без Вас – не справиться! Посмотрим, что будет завтра, — уклончиво ответила Галя. Так, за разговорами, мы сели в автобус, доехали до метро и, попрощавшись, разошлись в разные стороны.
Минули выходные, наступил понедельник. Против обыкновения, я не поехал навещать старика. Куда торопиться – через день, его все равно выпишут. Увидимся! Неправильно я поступил, неправильно!
Во вторник, как обычно, я позвонил в Хоспис, пообщаться с заведующей отделением, а заодно и узнать – во сколько приедет машина с моим стариком? С узбеками, еще собирался договориться, чтобы помогли его поднять. Накануне, Шарифа, под бдительным присмотром, навела относительный порядок, все вроде, было готово. Ничего, недельку продержимся, потом – снова в Хоспис. Как-нибудь! – утешал я себя.
Почему-то, в то утро я никак не мог дозвониться до Нины Юрьевны, хотя обычно, в это время она брала трубку. Но, в тот раз отвечал незнакомый женский голос. – Ее нет, она на обходе! Перезвоните через десять минут, только перезвоните обязательно. Слово “обязательно” резануло слух. Я насторожился. Вдруг, они подумали, что я отказываюсь от старика? Нехорошо! Я перезвонил через десять минут, через пятнадцать, а все никак не мог переговорить с Ниной Юрьевной. Наконец, она взяла трубку.
Как там мой Дед? – задал я дежурный вопрос, намереваясь, дальше, узнать – во сколько завтра ждать Деда? Примите мои соболезнования, Ваш отец скончался! – после короткой заминки, ответила она. Что-что? – переспросил я, хотя отлично все слышал. Примите мои соболезнования, Ваш отец скончался! – повторила она, чуть громче.
Что теперь следует предпринять, какие мои дальнейшие действия? – спросил я, после короткой паузы. Вам следует сегодня же подъехать к нам, и мы на месте все расскажем, — последовал ответ. Паспорт, пожалуйста, не забудьте! – Не забуду!
В тот, последний раз, я не торопился к Хоспису. Некуда, больше было спешить. Медленным шагом я подходил к знакомому зданию, оставляя в памяти его ухоженную территорию. Открыл калитку.
Негромкая, но душевная музыка играла и на этот раз, и лепестки роз, также лежали на дорожке. Похоже, что музыку включали тогда, когда уходил пациент! – осенило меня. Припомнилось, что когда-то давно, во время былых поездок по Венгрии, я навещал знакомого старого венгра в госпитале для ветеранов. Так он, тогда рассказал, что когда уходил ветеран, над госпиталем взвивался национальный флаг с траурной лентой. Хорошая традиция! Похоже, что и здесь держали марку.
Охранник – сама любезность, проводил меня к заведующей отделением, но не в ее кабинет, а в небольшую часовню внутри здания. Нина Юрьевна ждала там. Присаживайтесь! – она показала на кресло, повернутое к алтарю. Я послушно опустился в кресло, и она присела рядом, напротив меня. Интересно, сюда, наверное, и батюшка приходит? Жаль, для меня не пригласили! Не дожидаясь выражения соболезнований, я сам перешел к делу.
Прежде всего, хочу, уважаемая Нина Юрьевна, выразить Вам глубокую благодарность! – обратился я к врачу. Вам, и всему персоналу Хосписа! За заботу, за то, что так долго держали старика, облегчили его страдания. Прекрасно понимаю, что Вы проявили большую любезность, поскольку, на округ с миллионом жителей приходится всего тридцать коек! Не сказать, чтобы много! Совсем немного! – подтвердила она. Мы сделали все, что было в наших силах. Ваш отец был очень мужественным человеком, ни на что не жаловался! Он никогда ни на что не жаловался! – кивнул я головой. Что послужило причиной смерти? – Интоксикация. — Легко ли он ушел, не мучился? Легко! – подтвердила она. Во сне. Еще в понедельник он был в сознании, но во вторник ему стало хуже, и в сознание он уже не вернулся. Тут, я укорил себя за то, что не навестил отца в последний понедельник его жизни. Все выгадывал, со временем. Прогадал, в итоге.
Затем, перешли к организационным вопросам. В наших силах сделать так, чтобы обошлось без вскрытия – хотите? – предложила заведующая отделением. – Конечно! Зачем терзать старика после смерти, хлебнул он, при жизни, через край! Врач передала бланк. – Пишите! “По настоятельной просьбе родственников…”, — записал я, под ее диктовку. Не было ли у него ценных вещей? – собеседница покосилась в сторону сумки, стоящей на полу, у кресла. Нет, никаких ценных вещей у него не было, — задумчиво ответил я, не прикасаясь к сумке. Брата своего, обязательно предупредите! – напомнила она. – Обязательно! Отправлю ему сообщение – захочет, приедет. Данила давно уже обращался ко мне посредством сообщений. Ну, и я отвечал ему тем же. Душевно попрощался с Ниной Юрьевной.
Дальнейшие хлопоты по организации похорон полностью поглотили мое внимание. Оно, и к лучшему – некогда, было печалиться! Отправил сообщение Даниле. Он тут же перезвонил, и сказал, что приедет. — Обязательно! Деньги у тебя есть? – Есть! Но, не дам! – захотелось еще, добавить. Переговорил и с двоюродным братом – Олегом. Позвонил старому приятелю отца – Вадиму Сергеевичу, пригласил и его. Если кто-то из сослуживцев захочет прийти, проститься – милости просим! – напомнил ему. Про себя же решил, что даже, если появится и Назарова, бывшая начальница старика, то возражать не буду. “Пусть расцветают все цветы!”, — совсем некстати, пришло на ум известное изречение Мао Дзе Дуна.
Ближе к вечеру с работы перезвонили, и незнакомый мужчина – он, конечно, представился, долго расспрашивал – куда следует приезжать, да во сколько начало церемонии? Я объяснил. Ваш отец, ведь, в Ленинграде воевал? – Нет, в Севастополе. Мужчина задал еще несколько вопросов, похоже, писал некролог и, закончив, поблагодарил за ответы. Попрощались.
На ходу, улучив минутку, дозвонился и до Гали, и пригласил ее. Она что-то благожелательно ответила, я не разобрал что – за рулем сидел. Кажется, поблагодарила. Прощаться с Дедом она не пришла. Конечно, таких стариков, как мой, у нее было пруд пруди, это надо понимать!
Пока я созывал гостей, жена занималась подготовкой стола. Ты знаешь, дорогая! – обратился я к ней. Похоже, что подъедут еще и сослуживцы отца. Хватит ли, на всех угощения? Пожалуй, закажу еще и осетинские пироги! – забеспокоилась она. Мы, недавно, их на работе так хорошо поели! Насчет пирогов охватили большие сомнения – надо, ли? Пожалуй, нет – не заказывай! Но, она настояла на своем – закажу, обязательно! Ну, жена у меня очень мудрая женщина, знает все наперед, а потому спорить с ней я не стал. А, напрасно. Изредка, можно и поспорить.
Хлопоты, хлопоты! Но, наконец, кажется, все было готово. В назначенный день – наступила пятница, я усадил жену с дочерью и ее старшим сыном в нашу старую Волгу, и мы направились к ритуальному залу шестьдесят четвертой больницы. Чуть, не опоздали, но все-таки, подъехали вовремя.
Данила и Олег уже нетерпеливо прохаживались недалеко от входа в зал. Хорошая погода стояла в тот день! Солнечная! Красота! Сухо поздоровались. А, племянник-то, Гриша, не приехал проститься со стариком! – отметил я про себя. А, когда деньги нужны были – явился, не запылился! Ну, и бог с ним!
Иди скорее – тебя уже спрашивали несколько раз! – Олег, слегка подтолкнул к закрытой двери ритуального зала. Подойдя к двери, я нажал кнопку звонка. Открыл здоровенный дядька с перебитым носом, — проходите! Зайдя в небольшой по размеру зал, я увидел второго мужчину, таких же габаритов, и тоже с перебитым носом. Крепкие ребята! Не иначе, как боксеры, бывшие. Осторожно перевел взгляд на гроб с телом отца. Так спокойно покоился в нем старик! Казалось, что все боли и мучения, наконец-то оставили его. Впрочем, так оно и было. Скромное убранство, простой черный костюм. В этом одеянии старик навсегда покидал наш мир. Тапочки, вот, положили, все тут! – один из мужчин, с виноватым видом, приподнял тапочки, и тут же положил их обратно. Отошел.
Не отводя взгляда, я смотрел на неподвижное лицо своего отца. Громилы, молча, стояли рядом и терпеливо ждали. Через минуту я, как бы, очнулся. — Да, все в порядке! Можно начинать. – Тогда подпишите, вот здесь! Не глядя, небрежно расписался на листочке. — Подождите на улице, сейчас пригласим! Кивнув, я вышел на улицу, и посмотрел на небо, на солнце. Хорошая, все-таки, погода стояла в тот день! Повезло, с погодой!
Не спеша, подошел к своим братьям – родному и двоюродному. Жена с детьми стояла поодаль. Подойдите! – подозвал я их. Познакомьтесь! Олега они видели впервые. Познакомились.
Однако, где же сослуживцы? Что-то, никого не видно! В легком недоумении, я осмотрелся вокруг. До этого момента я думал, что мало чему могу удивиться в наше время, но я ошибался. И, выяснилось это очень скоро. Поодаль, скромно переминаясь с ноги на ногу, стояли два пожилых мужчины, и с ними женщина. В руках они держали по две красных гвоздики. То, что Вадима Сергеевича не будет – я знал заранее. Он позвонил накануне, извинился, сослался на плохое самочувствие. Так, может быть – они?
Приблизившись, я поинтересовался, — вы, не с нами? Нет, не с вами, — сразу же отказались они. – Извините! Я вернулся к братьям. Помолчали. Чуть, подняв голову и прищурившись, снова посмотрел на солнышко. Стало понятно, что сослуживцев не будет. Отметил про себя очередной наглядный знак подлых правил новейшего времени. Заслуженного человека, сорок лет проработавшего в институте, доктора педагогических наук, ветерана – орденоносца, автора пяти учебников и сотен научный статей, не пришел проводить ни один сотрудник из его родной Академии Образования. Видимо те, кто хорошо знал его – сами глубокие старики, которые еле ноги переставляли, просто не смогли прийти, а молодежь, так и не приучили еще к почтению к старшим. Тогда, чему удивляться? Это объяснение, может быть, и подходило для меня самого, но никак не оправдывало его сослуживцев. Может быть, Татьяны испугались? Где будет эта Назарова через пару лет! Пришли на ум слова из песни Володи Высоцкого, — “…я отменяю воинский салют, не надо мне гражданской панихиды…”. Как раз, про моего Деда! Усмехнулся сравнению. Ничего – время собирать камни, и время разбрасывать камни! – напомнил я себе.
Тем временем, двери ритуального зала широко распахнулись. Проходите! – пригласил один из бугаев с перебитым носом. Зашли в зал. Встали с той стороны, где подсказал смотритель. Помолчали. Возложили цветы и, немного постояв, вышли наружу.
На улице, ко мне осторожно приблизился водитель автобуса – крупный мужчина с красным мясистым лицом. Вы не будете возражать, если я подскажу весь ритуал, и помогу, где надо? – обратился он с вполне понятным предложением. Подскажите! – согласился я, и переместился к братьям. Покурим? Никто из нас не курил, но предложение было понятно. Братья закивали головами. Помолчали. К нам осторожно приблизился один из бугаев с перебитым носом.
Поезжайте! – предложил он. Пока вы не отъедете, следующая процессия не сможет начать процедуру прощания. Действительно, в стороне уже толпились люди, с цветами. Не торопясь с ответом, я посмотрел на открытые двери нашего старенького автобуса, на краснолицего водителя, переминавшегося с ноги на ногу. – Сейчас поедем! Пять минут покурим, и поедем! – вежливо ответил я ему. Я вообще, очень вежливый мужчина! Нет, никто из нас не курил. Мы просто стояли и грелись на солнышке.
Да, вот какое дело! – раздался голос Олега. Расскажи про последние дни старика – ты ведь, положил его в Хоспис? Тут он, аккуратно взял меня под локоть, и сделал попытку отвести в сторону, очевидно зная, про непростые отношения с Данилой. Но я, осторожно высвободился и остался на месте. Пусть, брат послушает, получит информацию из первых рук. В двух словах описал последние дни старика, не забыв упомянуть и о том, как ему приходилось тяжело и как все отдавали дань его мужеству. Отчего он умер? – спросил Данила. – Интоксикация! Видя недоуменные лица братьев, я пояснил. Интоксикация – отравление организма продуктами распада. Они закивали головами.
Ладно! – свернул я беседу. Сейчас автобус поедет в храм на Нахимовском проспекте, на отпевание, а оттуда уже – в крематорий. Потом прошу всех к столу, на поминки. Это я произнес уже для Данилы. Я еду с вами! – воскликнул он. — Конечно! Мы вошли в автобус, и расселись по местам. Гроб с телом отца уже погрузили. – Поехали!
Ехать было недалеко, и вскоре показались сверкающие на солнце золотые купола. Это была одна из тех церквей, которые ускоренными темпами возводили в Москве за последние годы. Красиво, надо признать, возвели, и место выбрали подходящее – на пригорке, у старого пруда.
Внутри с убранством было закончено. В этом я убедился накануне, когда договаривался о службе, а вот, снаружи, еще оставались недоделки. Когда автобус подъехал, рабочие в оранжевых спецовках, азиаты, конечно, как раз обустраивали территорию – мостили дорожки плиткой, устанавливали черный забор из узорчатых решеток. Ну, ничего! Москва, тоже, не сразу строилась, и к шуму работ нам не привыкать.
Мы вышли из автобуса, размяли ноги. Поодаль, заработал отбойный молоток, и сразу стало шумно и некомфортно. Появился служитель, и предложил занести усопшего в храм. Здесь будете проводить ритуал прощания, или в крематории? – спросил он. Здесь! – ответил я после секундной паузы. Как звали усопшего? – задал он, еще вопрос. – Альфред! Мы с братом, Олег да водитель, взялись за гроб, и занесли его внутрь храма. Служитель показывал дорогу.
Внутри храм выглядел довольно богато. Блестящий мраморный пол, с узорами, соответствовал торжественной обстановке. Выносная икона, перед которой установили гроб, поражала богатым окладом. Алтарь весь сверкал золотом, золотая же люстра висела под сводами.
Несколько женщин в платках встали перед подставкой для нот, служитель храма переставлял подсвечники и еще какие-то предметы. Краснолицый водитель автобуса устроился на лавочке, у стены, рядом с какой-то древней старушкой. Внутри храма воцарилась тишина. Все ждали батюшку.
Еще раз обвел глазами убранство храма. Напротив, по ту сторону открытого гроба, в котором покоился отец, стояли два моих брата – родной, и двоюродный. Оба крепкие, солидные мужчины. Профессор и землевладелец. Со мной, писателем, стояла жена врач, дочь школьница, и старший сын жены – студент. Возникла пауза. Я пристально смотрел вокруг – такие картины запоминаются на всю жизнь. Изредка, бросал взгляд на белое и такое спокойное лицо отца. Пройдет немного времени, и больше я его никогда не увижу! Нас, молча, обошел служитель, и раздал каждому по свечке, с нанизанным на нее клочком бумаги. Пауза затягивалась.
На улице по-прежнему бойко стучал отбойный молоток, и стало неприятно слушать производимый им шум. Я снова, с беспокойством, посмотрел на белое лицо отца – выйти, что ли, и настоятельно попросить рабочих прекратить работу? Но, моего вмешательства не потребовалось. Распахнулась дверь, и в храм быстрыми шагами вошел батюшка. Полы его черного одеяния развивались на ходу. Стоило только ему появиться, как шум на улице, как по команде, разом стих. Кивнув служителю, он встал у изголовья гроба.
Хор женщин тихо запел красивую песню, церемония отпевания началась. Батюшка оказался довольно молодым человеком, лет тридцати пяти, не старше, худощавый, и немного выше среднего роста. Зажгли лампадку. Хор, на время замолчал. Откуда-то сбоку, выступила женщина в платке и, чуть повысив голос, четко, нараспев произнесла несколько куплетов молитвы. Затем, перекрестилась, и также незаметно отступила вглубь храма. А-а, это, наверное, та самая женщина, которая читает поминальную молитву – Сорокоуст! – осенило меня. Накануне я заказал поминальную молитву. Неплохое вступление! Безмолвной тенью, нас обошел служитель, и раздал каждому по свечке, с нанизанным на нее листочком бумаги.
Снова зазвучал хор. Пели хорошо, то повышая, то понижая голоса, и мелодичные напевы брали за душу всех присутствующих. Об этом легко было судить по сосредоточенным лицам. Служитель снова обошел нас с зажженной свечкой, и помог зажечь те свечи, что мы держали в руках.
Поравнявшись со мной, тихо спросил, — какое имя следует записать? Имени Альфред нет в святках. Есть имя Альфий. Откровенно говоря, куда следует записать, и зачем, мне не было известно, зато сразу стало понятно, что от ответа зависит очень многое, может быть, даже то, как встретят Деда там, на небесах. Я вопросительно посмотрел на жену, но она не подсказала, оставила решение за мной. Альфред! – шепнул я уверенно. При жизни он был Альфредом, пусть им и останется! Кивнув, служитель отошел.
Батюшка, несколько заикаясь, начал вступительную речь. Впрочем, заикался он только поначалу, но быстро взял себя в руки, и все пошло, как по маслу, как и положено в православном храме. Говорил он правильные слова, может быть, слишком налегал на слово “прощение”, но так, наверное, и должно было быть.
Я прислушался к словам батюшки. Вы прощаетесь сейчас только с телом, но душа усопшего находится среди вас, и смотрит на вас, и оценивает ваши поступки! – тихим голосом говорил он. При этих словах я, чуть было, не закивал головой. Настолько созвучны они оказались моим мыслям!
Вещал он простые, вроде слова, но они, вне сомнения, отзывались в душе каждого из присутствующих в храме людей. Даже водитель автобуса, сидевший у стены и, несомненно, немало повидавший на своем веку, поднялся с лавочки и, сделав несколько шагов к центру зала, остановился, сложил руки на груди и, со смиренным видом внимал монологу.
Пение, с перерывами, продолжалось. Время от времени, к стройному женскому хору подключался и бог весть, откуда взявшийся мужской голос, и вместе они звучали, весьма душевно. Я все боялся, что такая торжественная церемония закончится раньше времени, но батюшка не спешил, уверенно вел отпевание, давая возможность каждому заглянуть в свою душу. Свечи в наших руках все таяли.
Подойдите, и попрощайтесь с усопшим! – предложил, наконец, священник. Первым к гробу шагнул, естественно, я. Иконку поцелуйте! – подсказал батюшка после того, как я коснулся губами бумажки на лбу у старика. Протянув руку, я намерился взять иконку. — Нет-нет! Надо наклониться! – снова последовала подсказка. Наклонившись, дотронулся губами до иконки, и вернулся на место. Подобное действие повторили все люди, стоящие у гроба. Закрыли крышку. Взялись за гроб и, обогнув выносную икону, вслед за батюшкой вышли на белый свет, во двор храма. Погрузили в автобус. Процедура была закончена. Священник быстрыми шагами направился к храму. Спасибо, батюшка! – поблагодарил я его на ходу, и вернулся к автобусу.
Краснолицый водитель старательно обозначал работу, постукивая молотком по крышке гроба. Пару гвоздей вогнал – не больше! – машинально отметил я по себя. У автобуса стояли два моих брата, родной и двоюродный, Данила и Олег. Жена с детьми прогуливалась поодаль. Рабочих вокруг не было видно, и лишь, оставленный ими прямо на земле инструмент свидетельствовал о том, что они где-то рядом, недалеко.
Здесь мы простимся, дальше я не поеду с вами! – объявил Данила, когда я приблизился. У меня деловая встреча! – добавил он, поспешно. Олег удивился и, хотел было, возразить, но движением руки я остановил его. – Поезжай, конечно! Дела важнее всего! Попрощаться с ним по-людски? Да!
Попрощайтесь, Данила уходит! – позвал я свою семью. Приблизившись, они попрощались с братом. Резко повернувшись и, поигрывая ключами от машины, Данила быстрыми шагами зашагал прочь от автобуса. Навсегда попрощались! – четко отметил я про себя. Отец был последней связующей нитью. Впрочем, объявится еще, прибежит делить квартиру. Хотя, там уже адвокаты будут работать.
Большого сожаления от ухода брата я не испытывал. Поведение его было предсказуемо, и другого я и не ожидал. Данила давно уже выбрал свою дорогу. Хорошо, хоть, до церкви доехал!
Его уход был настолько стремительный, что он даже забыл взять фотографии из архива, которые ему подготовил по его же просьбе. Фотографии забыл, догони, пожалуйста, передай! – обратился я к Олегу. Олег, подхватив сумку, бросился выполнять просьбу. Через минуту он вернулся. Догнал. — Я ему говорю – куда же ты? А, он, как вскипел! – мне ехать надо! – доложился Олег. Пусть едет! – последовал ответ. Как-нибудь, без него управимся. Нам тоже пора! Водитель уже завел автобус и нетерпеливо поглядывал в нашу сторону.
Дети, вы с нами не поедете! – это уже, решительно, потребовал я. Старший сын жены, молодой человек двадцати трех лет, охотно откликался на слово “дети”. Дочь, попробовала было, возразить, но я решительно перебил ее, — домой! Дальше сами справимся, а вы стол накрывайте. Стол, конечно, был уже давно накрыт. Поехали!
При посадке в автобус Олег, чуть, придержал меня и, не спрашивая, сунул в карман рубашки сложенную пятитысячную купюру, — возьми, пригодиться! Я, с благодарностью, кивнул в ответ. Деньги оказались очень кстати! Как всегда, впрочем. А, Данила так и не передал денег? – поинтересовался он. Забыл, торопился очень! – усмехнувшись, ответил я ему. А, сам подумал, — не дал! Хорошо, что не взял! Подняв голову, я бросил благодарный взгляд на кресты, над золотыми куполами, и сел в автобус.
Автобус тронулся с места. Дальнейшее действие выглядело уже совсем не торжественно, и я похвалил себя за то, что отправил детей домой. Автобус долго трясся, сначала по московским дорогам, а затем, и по разбитому асфальту за городом. Периодически попадали в пробки, внутри пахло бензином. Наконец, приехали.
На площадке, перед зданием крематория, стояло несколько процессий – люди ждали своей очереди. Едва мы вышли, я обратил внимание на тонкий белый дымок, непрерывно вьющийся над крышей. Неожиданно, из трубы повалили клубы густого белого дыма. Продолжалось это недолго, не больше минуты. Затем, тонкий белый дымок вновь завился над зданием. Ага, понятно! – взял на карандаш это явление. Водитель ушел договариваться, и позвал меня тогда, когда наступила пора подписывать бумаги. Привычно, подписал. Подошла наша очередь. Водитель привлек двух каких-то парней, и они споро переместили гроб в ритуальный зал.
Он показался довольно большим, но каким-то мрачным, полутемным и совсем не торжественным. Церемония прощания там оказалась весьма короткой. По подсказке женщины, ведущей церемонию, мы дотронулись левой рукой до крышки гроба и затем, наблюдали за тем, как за ним, навсегда, закрылись маленькие железные ворота. Один из парней, помогавших заносить гроб, стоял рядом и часто, с поклонами крестился. Его суетливые движения смотрелись, скорее, комически. Не вызывало сомнения то, что парень просто обрадовался внезапно полученным деньгам, и стремился честно отработать их. Я похвалил себя за то, что выбрал правильное решение, простившись с отцом там, в храме, на Нахимовском проспекте.
На улице, я отошел в сторону и, задрав голову, наблюдал за тем, как, пыхнув, из трубы повалил густой белый дым, который вскоре иссяк. Все! Земной путь старик завершил окончательно!
На обратной дороге нас так трясло, стоял такой сильный запах бензина, что я не чаял, когда доедем. Изредка, посматривал на водителя – как он, бедный, выдерживает такие нагрузки! С трудом, постояв в пробках, доехали, наконец, до дома.
За большой накрытый стол мы сели втроем – я, жена и Олег. Чуть позже, к нам присоединились и дети. Пирогов хоть, осетинских, наедимся до отвала! – не сдержался я от замечания. Жена ничего не ответила. Налили коньяк.
Тогда, я поднял рюмку, и обвел взглядом нашу скромную кухню, где еще недавно сидел отец. — За старика, за Альфреда! Помянем достойного человека! – и, резко опрокинув рюмку, выпил ее до дна. Светлая память! – раздались голоса, и жена с Олегом последовали моему примеру. Дальше? Дальше завязался оживленный разговор, и каждый из нас, включая детей, нашел доброе слово для того, чтобы почтить память усопшего.
Отец прожил долгую жизнь, почти восемьдесят три года, и ушел из жизни достойно. И, хотя не удалось провести пышных похорон, как он того заслуживал, но проводили его по-людски, как и положено, и его прах теперь спокойно покоится в одной нише рядом с прахом моей матери. Светлая память им обоим!
Старик прожил ровно столько, сколько и отвела ему опытный врач из онкологического центра. При самых благоприятных обстоятельствах! – добавила тогда Зинаида Ильинична. Значит, благоприятные обстоятельства я старику, все-таки создал.
Эх, Дед, Дед! – иногда, восклицаю я про себя. Пожил бы ты, на Свете, еще хотя бы пару лет! Не знаю, откуда взялась эта цифра, но иногда мне кажется, что прояви я чуть больше внимания и заботы к старику, он смог бы еще протянуть и этот срок. Но, все надо делать вовремя!
Разбирая бумаги Деда, глядя на старые фотографии, я поразился – какой значительный отрезок истории охватила его жизнь! Вот он, совсем еще ребенок, в матросской форме, на корабле. Надпись на бескозырке – “отряд траления Ч.Ф.”. Шла война, и он разделил судьбу тысяч подростков, ставших воспитанниками в воинских частях.
Вот он, уже молодой человек, матрос, курсант военного училища, среди таких же молодых и крепких парней. А, вот — главный тренер по водным видам спорта, тут уже, отец выглядел посолиднее. Дальше – научный сотрудник. Многочисленные конференции, ввод в строй нового спортивного оборудования и спортивных сооружений. Этому отец и посвятил всю оставшуюся жизнь. В последние годы много работал и над своей поэмой – “Кружение”.
Ба! – а вот, и Татьяна! На фотографии она выглядела еще молодой, и даже симпатичной женщиной. И, отец – молодец! На снимке запечатлен момент, когда сотрудники лаборатории отмечают какой-то праздник. Радостные, открытые лица! Наверное, делить, особо было нечего. Как не похожа здесь Назарова на ту гадкую старуху, которую довелось видеть мне, в Академии! Проходит образ мира сего! Среди бумаг отца оказалось столько материала, что хватило бы целому институту! Прояви, Татьяна, хоть каплю чуткости и терпения! Ну, да что теперь говорить.
Без преувеличения можно сказать, что Дед разделил судьбу страны, в которой жил. Вместе со всеми, радовался успехам, огорчался неудачам и, несомненно, вносил свой скромный вклад в развитие общества.
Конечно, имел и недостатки, но он был порядочным человеком. Подлец, а уж, тем более, вор, очень неуютно чувствовали себя в его присутствии. Пока у него были силы, бил он их, безжалостно. Бил, невзирая на должности и на богатство. Доставалось и ему, конечно. От него я научился тому, что подлецов надо всегда бить. И, если какая-нибудь сволочь, хоть бы, и занимающая высокий пост, продолжает жировать, то лишь, только потому, что я пока не добрался до его поганой глотки, чтобы сомкнуть на ней пальцы железными клещами. Впрочем, гораздо важнее подготовить общество к неприятию сволочных порядков. Но, не буду сильно отвлекаться!
Хотя, разговор о том же! В последние месяцы жизни старику приходилось очень тяжело. Отказывалось слушаться тело, усиливались боли. Но, наряду с физическими страданиями, Дед, несомненно, испытывал страдания и нравственные, поскольку столкнулся с черствостью, равнодушием и откровенным предательством. Но, он не жаловался, и только по его глазам можно было судить о том, как нелегко приходилось старику. С большим мужеством он нес свой крест, беспокоился о том, что будет с нами после его ухода. Об этом были его последние мысли.
С его уходом, калейдоскоп людей и событий потускнел. Воцарилось относительное спокойствие, но я знаю, что это спокойствие обманчиво, это – затишье перед бурей!
Розы! Я никогда не видел раньше, чтобы розы так долго стояли! Минуло девять дней, две недели, а цветы по-прежнему смотрелись, как свежесрезанные, притягивали взгляд. Я воспринял это, как добрый знак от Деда, значит, мои усилия, в целом, старик одобрил. И лишь, через две недели появились первые признаки увядания. Цветы простояли долго, и завяли лишь, после того, как жизнь вошла в более-менее привычное русло.
Временами, глядя на портрет отца, стоящий на видном месте, рядом с портретом матери, я ощущаю на себе его пристальный взгляд. Тогда я прислушиваюсь, к тишине, и словно слышу слова, — я в жизни сделал немало, но многого так и не успел сделать! Постарайся, успеть ты, не теряй время попусту! Постараюсь, отец! – мысленно, отвечаю ему тогда. Я постараюсь!
23 декабря 2012 года
