Всё о жизни
Стихи без глаголов
Вежливая медленность маршруток
Злая неуклюжесть мерседесов
Страшная начитанность блондинок
Буйная фантазия старушек
Лёгкий поцелуй велосипеда
Сладострастье боли под лопаткой
Странная прическа рогоносца
Мягкость электрического стула
Честность государственной газеты
Бескорыстие свиньи-копилки
Аппетитность колбасы без мяса
Красота последних книг Донцовой
Виртуозность женщины-таксиста
Наглая застенчивость мигрантов
Вежливость мужчины с автоматом
Добрая улыбка педофила
Чуткая находчивость таможни
Скучная улыбчивость нудиста
Праздничный порядок на дорогах
Бешенство железной табуретки
Злобное предательство домкрата
Мудрое бесстрашье идиота
Сладкая наивность бюрократа
Ласковая нежность вышибалы
Громкое раскаянье садиста
Безупречность вкуса людоеда
Грация и шик Армагеддона
Блеск и нищета всего земного.
Чудак
Вспоминая Адия Кутилова…
Во мне живёт один чудак,
Его судьба – и смех и грех,
Хоть не понять его никак –
Он понимает всё и всех.
Смуглее кожи смех его,
И волосы лохматей снов.
Он создал всё из ничего –
И жизнь, и слёзы, и любовь!
Из туч и птиц – его костюм,
А шляпа – спелая луна.
Он – богосмех, он – смехошум,
Он – стихонеба глубина!
Чудак чудес, в очках и без,
В пальто из птиц, в венке из пчёл,
Он вырос ливнем из небес,
Сквозь небо до земли дошёл!
Он благороден, как ишак.
С поклажей грешных дел моих
Он шествует, и что ни шаг –
И стих, и грех, и грех, и стих!
Он состоит из ста цитат,
Он толмачом переведён
С наречья звёзд, что днем горят,
С наречья будущих времён!
Он стоязык, как сладкий сон,
Как обморок стиха без дна.
Смеётся лишь по-русски он,
А плачет – на наречье сна.
Пророк вселенской чепухи,
Поэт прекрасного вранья,
Он пишет все мои стихи,
А после – их читаю я!
Он – человек, он – челомиг,
Он пишет строчки моих книг,
Он в голове живёт моей
И делает меня сильней!
Мадригал балерине
В ритме призрачного танцевальса,
Изменяясь, блистая, шутя,
По мирам и по сценам скитайся,
Беглый ангел, девчонка, дитя.
Ты танцуешь на сцене, как в храме,
В танцевейной лучистой пыли,
И пронизан тугими ветрами
Перекрёсток небес и земли.
Страшный суд твой и вечные муки –
В каждом жесте заломленных рук…
Ты одета в блестящие звуки.
Свет вбирает тебя, как паук.
Танцевальство твоё необъятно,
И клубится столбами в судьбе
Свет, сплочённый в движенья и пятна,
Над тобой, сквозь тебя и в тебе.
Ты безмерна в своём первозданстве,
И звучат на ином рубеже
Продолжение мысли в пространстве,
Продолжение тела в душе.
И, пространствуя, волею тёмной
Одевается в танец и звук
Образ жизни, смертельно огромной,
В каждом жесте заломленных рук.
Вдохновение
…Оно приходит словно ниоткуда
И сразу всем становится для нас.
Оно – тревога, трепет, вера в чудо,
Доступное для наших душ и глаз.
И вот – ты пишешь, и бумаги груду
Ты переводишь за какой-то час.
И ты прямей становишься и выше –
Прямей дождя, сильнее муравья.
В твоей душе звучит всё тише, тише
Та мысль, что жизнь – не чья-то, а твоя.
И ты стихом – не кислородом – дышишь
На грани бытия и забытья.
И ты готов всю жизнь бродить по кругу,
Ища одну, но верную строку.
Петлёй сомкнется круг – и нет ни друга,
Ни дома, ни удачи на веку.
Ты – рыцарь без удачи, без испуга,
Так радуйся, судьба! Merci beaucoup!
И вот уже грузнее стала поступь,
Ведь тяжесть мира – на плечах твоих.
Ты с губ сдираешь песню, как коросту,
Ты мал, как атом, и как мир, велик.
И всё на свете так легко и просто –
Кабак, вино, петля, предсмертный крик…
…Пиши, строчи, иди во тьму тропою,
Которую ты должен описать,
Любуйся, как и жизнью, и тобою
Жестокая играет благодать,
Ведь это – всё, что можно звать судьбою,
И это – всё, что счастьем можно звать!
Небесный цирк
1
Огромный купол, гулкий и пустой,
Куда приходит сумрак на постой,
Где в полутьме огонь рисует знаки, –
Сюда стремится ум в вечерний час.
Здесь щедрый Праздник собирает нас,
Здесь, как артист, танцует луч во мраке.
2
Как будто слово, линия звучит,
Когда гимнастка сквозь простор летит.
Взвихрённый свет её чуть видит, робок.
Пронизаны огнём и плоть, и кровь.
Здесь Время отдыхает от трудов,
Здесь лишь Мечта работает, как робот.
3
И Хитрый Глаз над куполом суров.
Пронзая взором сей Великий Кров,
Он пишет, как стихи, меня – поэта,
В глубь жизни обратившего свой взгляд,
Когда мгновенья пчёлами летят
На скрытый в вышине источник света.
4
Здесь – мы взошли на высший пик времён!
Обозревая твердь, и явь, и сон,
Мы видим – по краям воздушной ямы,
Порой сходясь в единое гнездо,
Порой цветя колючею звездой,
Свет ртутью разлетается багряной.
5
Я радуюсь игре лучей с туманом,
В которой, может, сам игрушкой стану.
Водоворот обмана, зла, добра,
Зверей, людей, огней круговращенье,
И жизнесмерть, и смертовоскресенье –
Игра, игра… жестокая игра.
6
Игра, я – твой! Себя я вновь узнаю
В гимнастке, что летит из пушки к раю.
Живого тела слиток золотой,
Мерцающий над тёмною ареной, –
Ты – образ человека Перемены,
Творца игры – жестокой и святой.
7
Добра и зла не знает сей уродец –
Бесстрашный, юркий цирковой народец.
Юродство, бесовство, обман в крови –
И детский смех, и свет лучей искристых,
И риск, и страх, и хохот сил нечистых,
И низверженье вниз с высот любви…
8
Да, в цирковой подзвёздной Одиссее,
Где тело, овладев душою всею,
Даёт ей трудный, роковой урок, –
Земной урок бескрылости крылатой, –
Здесь Ева и Адам не виноваты,
Здесь первородный грех пошёл не впрок.
9
И ты, гимнастка, жаркая от зноя,
Мелькающая солнечной иглою
Под куполом, сшивая тень и свет, –
Ты превратилась вся в клубок событий.
В нём на одной из спутавшихся нитей –
Груз всех земных падений и побед.
10
В лучах мелькают тело, ноги, грудь, –
На них присело Время отдохнуть,
Как на качели, чтоб взлететь повыше.
Она ваяет телом, как резцом,
Скульптуру света, – светом мы поём,
Мы свет багряный, словно песню, слышим.
11
Господь, за что её Ты бросил в Лимб?
Кольцо арены – словно круглый нимб,
Простёртый, чтоб могла она разбиться.
Страх высоты – коварный, хитрый бес…
Но сквозь круги ступенчатых небес
Она летит – стремительнее птицы.
12
Нырнёт во тьму, прозрачнее медузы, –
И темнота расходится, как шлюзы…
Вот слиток тела есть, а вот – исчез,
Как золото, расплавленное ловко…
Она висит, как гирька, на страховке, –
Судьбе бескрылой злой противовес.
13
Звучит во всех суставах звёздный туш.
Жизнь – это свет, и дрожь, и трепет душ.
Грех допустим – исключены ошибки.
Весь путь её – по роковой черте:
Её, почти предсмертной, высоте
Известен вес восторга и улыбки.
14
Здесь перед нами встала на пуанты
Судьба земли, разъятая на кванты.
Глухой глагол времён, металла звон, –
Он просто по-иному оркестрован,
Чем похоронный звон, он здесь раскован,
В весёлый детский хохот обрамлён.
15
Скрывает лица маска – как могила.
Когда б мы раньше знали, что за сила
Таится в маске, как она крадёт
Нас у себя, – не стали бы смеяться
Над клоунами, мы, – лжецы, паяцы,
Играющие роль за годом год.
16
И вновь дрожит в лучах неутомимо
Сердцебиенье вечной пантомимы,
Которой имя – Жизнь, источник мук
И радостей, набухших, словно колос,
Когда движенье обретает голос
И тяжесть мира обратилась в звук.
17
Лети, лети, бескрылая, крылато,
Над космосом, на атомы разъятом,
Сквозь нашей жизни блеск и темноту,
Над шабашем чертей, гуляк и звуков,
Над морем вздохов, шёпотов и стуков,
Лети, лети – переступи черту!
18
Игра, игра – мятеж, налитый светом,
Ад, к небесам хлопками рук воздетый,
Орбита сцены, брачное кольцо
Земли и неба, плоти и полёта,
Левиафан в обличье Бегемота,
Последний Ангел, прячущий лицо!
19
Летя под вечным Куполом, как атом
В небесном цирке, на хлопки разъятом,
Я верю в верность твоего добра.
Последними мытарствами проверен,
Я твоему огню и мраку верен,
Игра, игра… жестокая игра!
В храме
Храм, как колодец, тих и темён, –
Сосуд, воздетый над землёй
В простор, что страшен и огромен,
Где плещет тьма – живой водой.
И в сумрачном колодце нефа,
Где ходят волны полутьмы,
Мы черпаем любовь из неба –
Мы взяты у небес взаймы.
И тьма волнуется, как море,
Где раздробил себя Господь
На звёзды в сумрачном просторе,
Чтоб сумрак плоти побороть.
В Твоей тиши душе просторно.
Там глубину находит взгляд,
Там сквозь меня растёт упорно
Столетий тёмный вертоград.
А рядом – нищие, калеки,
Юродства неувядший цвет.
Осколок Божий в человеке
Сквозь плоть свой источает свет.
В неверном пламени огарков
Темнеют лица стариков,
Пророков, старцев, патриархов
Из ста колен, из тьмы веков.
Древнее Ноя, Авраама,
Древнее Авелевых стад –
Они от века люди храма,
Лишь ими град земной богат.
И, возносясь под самый купол,
Воздетых рук стоперстый куст,
Что Господа едва нащупал,
Пьёт полумрак всей сотней уст.
Но – выше дня и выше ночи
Безмолвствуешь над Нами Ты,
Ты – сумерек нетленный зодчий,
Пастух вселенской темноты.
Твой дух под куполом витает,
Превыше человечьих троп,
И вещий сумрак возлагает
Свои ладони мне на лоб.
Как тяжело Твоё прощенье,
Быть может, гнева тяжелей.
Но Ты – наш Царь, и Ты – Служенье,
Ты – кровь, Ты – плоть, и Ты – елей.
Ты – голубая вязь страницы,
Ты – тот псалом, что я пою.
Облек Ты ближе власяницы
И плоть мою, и суть мою.
Тебя я строю, словно птицы –
Гнездо. Стою в Твоем строю.
И в людях, не смотря на лица,
Твой ток вселенский узнаю.
Ты, не уставший с неба литься
В немой простор моей страницы –
Господь! Прими мольбу мою.
Горький мёд
…Чтоб вековечно собирали пчёлы
Мёд Одина, хмельной и горький мёд.
Л.Мартынов
Мёд Одина, хмельной и горький мёд!
Тебя искали воины, пророки,
А находили – те, кто пишет строки,
В которых жизнь известна наперёд.
Мёд Одина! В нем – горький хмель высот,
В нём – город, рынок, улица, деревня,
В нём – правда, жгучая до воспаленья,
А кто его вкусил, – тот чужд вселенной,
И кто его простит! И кто поймёт!
Мёд Одина, хмельной и горький мёд!
…Всё дальше, дальше проникает взор
В земную плоть, в пороки и в пророков,
Он не боится сплетен и упрёков,
Всё – вопреки, и всё – наперекор!
И речь кривится, на губах дрожа,
И набухает в жилах кровь-тревога,
И горбится, пророчится душа,
Как чёрный ворон на плече у бога.
И в сердце потаённый скорпион
Яд мудрости неслышно источает,
И пусть душа пока ещё не чает,
В каких созвучьях отзовётся он!
Ведь я – не человек, а только взор,
Который Бог во тьму вещей простёр –
Всем вопреки, всему – наперекор!
Я обретаю сам в себе права
На слово, на пророчество и кару,
Но тотчас снисхожу из торжества
В глухую ночь немеркнущего дара.
Дар принесён! Постигни смерть и муку,
Чтоб ощутить, сам этому не рад,
Как небо, обернувшееся звуком,
Нам проникает в мышцы, в кровь, в талант;
Как, всей вселенною в ночи вспылив,
Господь течёт потоком метеорным
В ладони нищим, хитрым и упорным,
Кто понял непростой Его мотив.
Сквозь сумрак быта я звучу темней,
Чем в сердце индевеющая стужа.
И пустота, укрытая во мне,
Не принимает пустоты снаружи.
Чужую примеряя слепоту,
Я рифмой вижу лучше, чем глазами
Ту музыку, что гибнет на лету
Сквозь пустоту, зовущуюся – нами.
И я, слагая строки про Него,
Жду в темноте имён, сродни могильной,
Когда бумага вспыхнет от того,
Что я пишу на тишине стерильной,
Ведь там, где замерзает тишина,
Стоит Господь, Дающий Имена.
И всё – наперекор, и всё – вперёд!
На сильных мира плавится порфира,
Когда они, законов правя свод,
Вычёркивают ангелов из мира.
Их вычеркни – и станешь сам нулём,
В который вписан мир, лишённый Бога.
Ты – ноль, вещей далёкий окоём,
В ночи ночей безвестная дорога.
А я – пишу, на раны сыплю соль…
Чернильница бездоннее колодца!
Я чувствую, как головная боль
Из одного виска в другой крадётся,
Дрожит рука, кружится голова,
И всё вокруг – смешно, грешно, нелепо…
На языке – слова, слова, слова,
А дальше – только небо, небо, небо.
Я не надеюсь, что меня спасут
Все те, кому я помогал на свете, –
Поэт – чудак, насмешник, божий шут,
И кто его поймёт! И кто ответит!
Я не ищу в сердцах людей сродства, –
Мёд Одина не знает кумовства.
Я только повторяю назубок
Слова мои простые – ВЕК, БЕГ, БОГ.
Поэт – лишь звук, звучащий мозг планеты,
И кто его поймёт! И кто ответит!
Минуют нас и слава, и напасти, –
Я сам в себе, не в них обрёл права.
Для нас – отрава, а для прочих – сласти,
От них грешно слабеет голова.
Да минут нас и слава, и напасти, –
Безвкусные и приторные сласти!
А я иду своею тропкой длинной
Среди всемирной звонкой чепухи
И собираю щебет воробьиный
В серебряные, звучные стихи.
Я собираю говорок базаров,
Весёлый треск вселенской суеты.
В нем – Слово, и Пророчество, и Кара,
И плеск ручья, и шорох пустоты.
Поговорим о том, с чем я знаком,
О том, что было ведомо немногим, –
О странном привкусе под языком.
О боли под лопаткой. И – о Боге.
Всегда чужой живым, всегда живой,
Я вписан в круг небес вниз головой.
И я пишу, – поймите, господа, –
Для тех, кто с небом не играет в прятки,
Кто тишину Последнего Суда
Услышит между строк, в сухом остатке.
Сдвигая облаков небесный фронт,
Я вижу мир, прозрачный и весёлый,
Где вечно собираем мы, как пчелы,
Мёд Одина, хмельной и горький мёд!
