Ярусами зелени сияли
Тополя двора – иные из
И домов повыше: вертикали
Мощно вдвинутые в нашу жизнь.
Ветви византийской поражали
Пышностью – такая густота!
Теневые на земле детали –
Путаница их едва ль проста.
Ночью – мощь грозы и шквальный ветер.
Вот и пала пара тополей,
Гибельности сколь постигнув вектор
Смертью столь внезапною своей?
Жалко мокнут в лужах чудо-ветки.
ПО МОТИВАМ ЧЕХОВА
Таракан размером с карандаш,
Пол щеляст. Чиновничьи утехи –
Пьянство в одиночку. И пейзаж
За окном, что исключит успехи
Напрочь – нехорош. Церковный звон.
Где-то дача, вечер густ на диво.
— Пал Петрович что ли? – Ясно он!
Сёмга, сельди, сыр, всё столь красиво.
Иванов сразиться предложил
В преферанс. Для нас поют цикады,
Иль звенят. А спор не вдохновил.
— Нет, Евгений, утверждать не надо
Так категорично… — Хороша
Чёрная смородина – созрела,
— Где, Андрей Ильич, скажи душа
Спрятана – в виду имею тело?
Стар архиерей. И он устал.
Всенощная силы отбирает,
Ныне отбирает. Город мал.
Где-то электричество мигает.
У дьячка был пёс…а звали как?
Пьют опять судейские в трактире.
Для чего сознанье душит мрак,
Не давая посмотреть пошире?
Огонёк в аптеке. Но едва ль
К ней придёт – к аптекарше — любовник.
Не придёт, естественно. А жаль.
И доходов не принёс ей вторник.
А студент по берегу идёт,
Тихий всплеск порадует немного.
Вам смешно! Массивный небосвод
Вряд ли скажет, сколь верна дорога.
Снова дача. Маленький роман
Меж кузеном и кузиной. Что же?
Утренний, конечно, бел туман,
С молоком по цвету сильно схожий.
Вся ль Россия? Колокольный звон.
А подросток дома застрелился.
Жалко всех. Но светел небосклон,
И в глазах у многих отразился.
* * *
На оставшийся гривенник жизни
Счастья много ли купишь, дружок?
Половить бы плотвицы на Жиздре,
Водки сделавши жгучий глоток.
Или парком осенним, вбирая
Впечатленья, в последний разок,
Прогуляться, в нём образы рая
Прозревая — который высок.
Ныне лето. Ночь рушила шквалом
Тополя во дворе, тяжелы.
На машины упали – завалом
Оскорбивши хозяев, стволы.
И пилили частями, тащили…
На площадке спортивной листва.
Холодеют июльские были.
Свет сереет. Стареет Москва.
На оставшийся гривенник жизни
Помечтай, просто глядя в окно,
Вспоминая июльские ливни,
И как ночью роскошно темно.
* * *
Войлок сизо-серых облаков
Чуть раздвинут, синева сияет.
Золото церковных куполов
Массой света сини отвечает.
Видишь у парабриков листва
Смугло отливает старой бронзой.
И вода в Москве-реке жива,
Пусть глядится небо силой грозной.
Снова войлок облачный слоист,
Купола потухли. Ветер тянет
Нитки яви — крепок, мускулист,
А потом вообще промозглым станет.
ВРЕМЯ ОСАДНЫХ ОРУДИЙ
Таран на адовых цепях
Раскачивая, разрушают
Ворота, их разносят в прах.
И город-крепость занимают.
О, время сложных катапульт,
Осадных башен, «скорпионов»!
И на войну всеобщий курс,
И призрачность людских законов.
Оттягивают ворот пять
Солдат огромных, пустят глыбу,
Раскрошит стену, и опять
Метают. Жрали сытно рыбу.
Двойная тетива туга,
Как лук громаднейший машина.
Ей крепость разнесут — врага.
Победы сладкая малина.
Осадный тащат гелиполь,
Мелькают лестницы. Всё страшно.
И жуть от сгустков чёрных воль
Встаёт – огромная, как башня.
* * *
Зачем ты куришь натощак?
Ведь всё, как говорят ништяк:
Жив, относительно здоров,
И для стихов хватает слов,
Обут, одет, etc.
Ещё не кончена игра.
Я не играю, я всерьёз,
И оттого тоска до слёз.
* * *
Обстоятельства – сиятельства,
Подлецы и молодцы.
Разно дышат обстоятельства —
Никогда не мудрецы.
С палками они всё чаще –
Вас лупить по головам.
Ибо вечно настоящее
Неприязненно вот к вам.
Обстоятельства сколь видимы?
Воплотятся в сумме вех.
И из каждой смотрят идолы.
Чей вопрос: Ты – человек?
Остаётся без ответа.
Обстоятельств много, друг.
Друга нету. Мало света.
Много мерзости вокруг.
КОНТРАСТ
Дауна с лицом одутловатым
Мать ведёт гулять. Осенний день.
Облака слоисто-сероваты –
Застят свет, распространяя тень.
Мать страдает. Или же привыкла?
Сыну карамельку развернёт.
Памятник терпению воздвигла
В сердце, где надежда не живёт.
Бедный мальчик не воспринимает
Бытие, где радости и мрак.
Лёгкий ветер тополя качает,
И открыт для посещенья парк.
Рыжий пудель тявкает потешно,
Весело за мячиком бежит.
Даун, существующий безгрешно,
Не узнает жизненных обид.
Он с улыбкой смотрит на реальность,
Губы корчит – не удался звук.
…и проглядывает инфернальность
сквозь картину материнских мук.
…тяжело тебе? Исправен мозг!
Не гневи Создателя, несчастный!
Ты ведь и таким родиться мог
В этой жизни, яростной и страстной!
Вот тогда бы по-другому жил –
Не томили б вечные вопросы,
Не писал бы, и совсем не пил,
На отчаянье не тратил сил,
И не мучил бы себя, философ.
* * *
Малины дикой заросли вдоль речки
Увидев, к ним кидается малыш.
Он весь пока одно простосердечье.
Смеющееся небо – ты услышь
Малютки ликование сплошное.
Крапиву не заметив, он опять
Сорвёт малинки сердце налитое.
Июля суммы, торжество густое
Отец-поэт стремится передать.
* * *
Золотой осенний сад.
Иль разграблена казна?
В этом я не виноват,
Отчего ж томит вина?
Золотые ткани мне
Интереснее плодов.
Вспыхнут иногда во сне
Ветки и гирлянды слов.
Сад мне яблоки дарил,
Облетает ныне он.
Я посланье получил
Из неведомых времён.
Золотой осенний сад,
Тишины стеклянной звон.
Скоро прели аромат
Обоймёт со всех сторон.
Веток резкие черты,
Воздух синевой глубок.
И в саду сидящий – ты –
Слышишь сумму мудрых строк.
БОЛЬ
Болят глаза, и целый мир
До гранул жёсткой боли сужен –
Мой череп ею перегружен.
А за окном царит жасмин.
Я на него хочу глядеть!
Он во дворе – и двор заполнен,
А может боль – большая сеть,
В какую я сегодня пойман?
На яблоки глазные я
Давлю – их выпуклость тугая
Вдруг вспыхивает,
Изменяя
На миг характер бытия.
Потом я комнату свою –
Паркет, играющий янтарно, —
В пределах прежних узнаю.
Уют звучит легко и славно.
Но снова жидкое стекло
Мой бедный мозг переполняет.
Глазные мускулы свело,
И чай спитой не помогает.
Чуть шевельнёшься – и огонь
Густого светлого накала
Плеснёт в виски – прижму ладонь,
И вот уже полегче стало.
Не подчиняясь боли, стих
О жизни собственной слагаю.
И пусть в глазах струится Стикс,
Трудом страданье побеждаю.
КЛИНИЧЕСКАЯ СМЕРТЬ
Был сквозь глаза его продёрнут
Неопалимой купиной
Свет сокровенно-золотой.
Был круг реальности разомкнут.
На скорой помощи везли,
Потом палате колдовали –
В нём что-то резали, узлы
Непостижимые вязали.
И вдруг склонившихся врачей
Увидел сбоку.
И осознал душой своей
Случившегося подоплёку.
По коридору повлекла
Его мистическая сила.
Он понял – будущность светла,
Она не чёрная могила.
Потом – обратный путь. И вот
Он в тело юркнул будто в норку.
И жизнью прерванный полёт
Врачами принят был за норму.
БИТВА У МУЛЬВИЙСКОГО МОСТА
Лабарум развевается над нами.
«Сим победиши» видевший во сне
Привык считать божественными знаки
Такого рода.
Легче ль будет мне,
Легионеру, пасть под крестным знаком?
Максенций никогда не победит.
Мульвийский мост. Великолепно знамя.
Оружие отправит многих в Дит.
Тела.
Преторианцев построенье.
В доспехи помещённые тела.
И Константина точные решенья,
Как совершить победные дела.
Максенций тонет. Вытащено тело,
И голову отрубят мертвецу.
Я тоже был убит. В сраженье тесно
От массы тел. Всё движется к концу.
Лабарум развевался очень пышно.
Мне было легче под крестом принять
Смерть, или нет? не понял. Просто вышло
Под знаком этим сложным умирать.
ТАЛЛИННСКАЯ ЭЛЕГИЯ
Мне грустно, Таллинн, без тебя –
Без черепицы старых кровель,
Без кирхи, что увижу в профиль,
Боясь зайти – ведь грешен я.
Без переулочков твоих,
Где настоящее теряешь.
По сумме зданий городских
Средневековье изучаешь.
Я в Кадриорге видел пруд –
И в нём как сон мерцали карпы.
И мой средь зелени маршрут
Легко без плана рос, без карты.
Мне, верно, больше не попасть
К сереющему сталью морю,
Где ангел крест вознёс – как власть,
Опровергающую горе.
Со смотровой площадки мне
Уже не видеть нижний город.
И память юности в цене,
Когда ты сам уже не молод.
НАТАША РАВВИКОВИЧ
1
Наташа, вспомнишь ли меня?
Наш двор, где бегали, играли?
И детства пёстрые детали
Мерцают, радостью маня.
Двор каменный, мой старый дом,
А это твой – соседний, мощный.
Ну и любой – отменный том,
Судеб, нам неизвестных.
Точно.
А вот Миусы – милый сквер,
И ты кидаешься листвою.
И даже званье – пионер –
Так далеко от нас с тобою.
-А я – твоя весна! – кричишь,
Хоть всюду осень, всюду осень.
А замолчишь – и в сквере тишь.
Домой пора. Темнеет в восемь.
Нас мамы уведут домой.
Ты стала мамой ли, Наташа?
Иль бизнес-леди деловой
Ты стала? Жизнь слоиста наша.
Не представляю какова
Ты ныне… Ты меня не помнишь.
Слова. Опять гудят слова,
За век их множество накопишь.
Кто ты? Учительница? Врач?
А, может, в Штатах обитаешь?
Я шёл дорогой неудач,
Но ты об этом не узнаешь.
Мы переехали.
Жила
С родителями в том же доме.
Весёлой девочкой была,
И – ничего не помню кроме.
Нет, златовласкою ещё
Тебя сейчас припоминаю.
О жизни, и прожив её,
Я очень-очень мало знаю.
Я по Миусам прохожу.
Где мальчик с девочкой гуляют.
И я в слова перевожу
Всё то, чего пока не знают.
2
Кричала – Я твоя весна! —
И листьев пригоршни кидала —
Что осень, пёстрая весьма.
Не беспокоило нимало.
Да: Я твоя весна! – она:
Наташа Раввичкович – было
Кричала… Девочка одна.
Соседка. Память сохранила.
-И я пришла к тебе, пришла! –
Кричит Наташа Раввикович.
Сквер, небеса-колокола.
Ребёнком много ли усвоишь?
Гуляем с мамами. Шурша,
В меня летят, пестрея, листья.
И – не замрёт пока душа,
Поняв, что всё проходит быстро.
3
Девочка. Соседка. Что теперь
Вспомнится? Гуляли и дружили.
В детство снова приоткрою дверь,
Наблюдая золотые были.
Золотые – ибо осень вновь.
-Я твоя весна! – кричит, однако,
Девочка. Она ль моя любовь?
От судьбы не ждёшь покуда знака,
Ничего не зная про судьбу,
И про то, что нам дарует знаки.
В парке помню каждую тропу.
Листья, их узоры-Зодиаки.
Как живёшь, Наташа, как живёшь?
Замуж вышла? родила детишек?
-Я – твоя весна! – кому поёшь?
Не узнать ни из которых книжек.
Девочка.
И весело бежишь,
И кидаешь золотые листья.
В прошлое я закричу – Услышь!
Не услышит.
Осень золотится.
ЛЕОНИД ЛЕОНОВ
1
В густоте Зарядья затеряться
Очень просто, ибо велика.
Каменных мешков едва ль богатство
Интересно будет для стиха.
Здесь торговля с прозою в обнимку.
Фонари плывут в Москве-реке.
Только б рок войны нас, грешных, минул.
В лавке всё славБогу, эх-хе-хе…
И приказчики в тузы выходят,
Если оных не схарчит война.
Серебро надёжно. Много вроде.
Много, жизнь при этом не нужна.
И в былое падает Зарядье –
Сытости существовало ради.
2
Вглубь страницы спуск весьма тяжёл.
Лестницы словесные, крутые.
И на океан ведёт глагол,
А утопии все золотые.
Вор из комиссаров. А размах!
Воровские хазы да малины.
Густоты и плотности картины
Отразятся в сумрачных сердцах.
Воровской жаргон куда тяжёл.
Скутаревский оного не знает.
Просыпается профессор зол,
И во всём искать привык он знаки.
Коль страница будет тяжела
Сутью загустеет, как смола.
3
Мхи словес, густые их леса…
И погрыз лосиный на ольхе
Прочитал, как знак… Когда в руке
Посох – не страшна дорога вся.
Дебри леса! Шаровая Соть!
Скит почти разрушен. Плазма жизни.
Как монаху чёрта обороть?
Черти и умны, и сильно лживы.
Дальше – гуще. Будто все слова
Языка даны в объёме книжном.
Не бывать Леонову престижным,
Ибо нам глубины – дважды два:
Ибо пошлой простотой живём,
Будто сдав высокое внаём.
4
История плотнее жизни,
Но жизни шумно в ней даны.
Купецкий род подобье призмы
Для постиженья глубины.
Архитектура из романов
Любого, как барокко – но
Искать не следует изъянов,
Коль столь высокое дано.
Стиль сказовый порой петляет,
Но сущность текстов окрыляет.
Дремучий древостой красив.
Тома – как постиженье сути,
Её поняв, не обессудьте,
Коль жить нельзя без перспектив.
5
И Пирамида громоздится,
Египта взявши образцы.
В небесный прорасти стремится
Мир – в оном души-мудрецы.
Но с плотью дело нам придётся
Иметь, в виду имея высь.
Духовного не зная солнца,
На чём же многие сошлись?
Тяжеловата пирамида.
Такие открывает виды,
Что отшатнуться бы… Да нет.
Роман-трактат читать продолжишь,
Терпение достав из ножен,
Своей судьбины для сюжет.
* * *
Листья под качелями в июле…
Лодочки их скрючены, желты.
Грустно… Напоёшь ли «во саду ли,
В огороде» беззаботно ты?
Малыша качая, видишь листья,
И не говорит ещё малыш.
Грустно, коль словами не излиться.
А качели разрушают тишь –
Ибо на пестреющей площадке
Никого, раз утро, кроме нас.
Листья, будто слёзы на сетчатке
Отчей расплываются сейчас.
* * *
Я видел адские пейзажи
За тесной изгородью сна.
Из огненной соткались пряжи,
И ждали грешного – меня.
Взмывали башни, низвергались,
И, тени чёрные давя,
Вновь прорастали в нашу зависть,
Предчувствием огня даря.
Я видел райские пейзажи,
Когда, горя стихом, взлетал.
И только полюса расскажут
Сколь истинно, что ты искал.
