Следы от чашки кофе на бумаге –
Так, сквозь рассказ проглядывает быт.
Глаза его круглы, в них нет отваги,
Одна бессмыслица, она мерзит.
Однако, сочиняешь вновь, упорен,
И кофе пьёшь, — бодрит, чернея, он.
Рассказ – в душе ращенье верных зёрен,
И небу грандиозному поклон.
ПОРТАЛ
Портал, где череду святых
Волна, отхлынувши, ваяла,
Глубинный обнажив массив,
Изъят из общего финала.
Да, он из времени изъят.
Их лиц от врат не увидать нам:
Привыкшим – похороны, свадьбы
Собою часто разбавлять.
Их лица – строгость глубины.
Одежды – водное струенье.
Гляди, исчадие вины,
На мощь духовного мгновенья.
ДЖОН БАРДИН
Полупроводников пространный
Мир вывел на транзистор: ток
В нём управляем – так, державный
Властитель имет сильный тон.
Бардин был тихим человеком,
Верша открытья – из чудес.
Сверхпроводимость стала светом,
Дающим жизни новый вес.
Природа расстаётся редко
Охотно с тайнами, увы.
Один лишь человеку вектор:
Идти вперёд, и с тем узлы
Развязывать, что держат тайны,
Меняя подвигами жизнь.
Научный подвиг не случайно
Важней других, чьи виражи
Порою смотрятся богаче.
Бардин – колосс таких высот,
Без коих жизнь бы шла иначе,
Чем – нам известная – идёт.
МЮНСТЕР
Панорама – зелень, черепица…
Мюнстер, воплощающий уют,
Исключит возможность рассердиться,
Сердятся хотя порой и тут.
Две главы собора Павла светом
Пополняют закрома небес.
Смысловые сгустки видишь в этом,
Мало веря в области чудес.
Город конкурсов и фестивалей,
Где колокола звонят и в дождь.
Коли в Мюнстере не побываешь,
Жизнь свою напрасно проживёшь.
* * *
Виноградины с борта фонтана –
Брызги в нём отражаются так –
Собирает малыш неустанно,
Но собрать не сумеет никак.
Серебрятся весёлые струи,
А взлетают, играя, легко.
И воздушные шлёт поцелуи
Воздух лета, а нежные струи
Брызги сеют вам прямо в лицо.
НА СМЕРТЬ ЮРИЯ МАМЛЕЕВА
Эзотерические дебри
Москвы подпольной, и круги,
В каких рождаются шедевры.
Иль водку пьют под пироги.
Но пироги судьбы серьёзней,
Чем пища заурядных дней.
Коль жизнь философа вне позы,
Печать высокая на ней.
В какие дебри вёл прозаик
Своих читателей порой!
И мог ли этакого Запад
Понять – мол, свой? Почти герой?
Вот эзотерика по-русски –
За глубиною глубина.
Смерть – это не особо грустно:
Жизнь бесконечностью дана.
* * *
Хочу быть добрым… Социум не даст,
Днесь доброта противоречит жизни –
Её густой, материальный пласт
Весь выгодой пропитан и пронизан.
Хочу быть добрым… Коль забьёшься в щель,
То как же доброту свою проявишь?
Стихом что ль? Золотящийся апрель
В банальностях рифмованных восславишь?
Быть добрым, значит, действовать, порвав
Всю сумму пут, что социум навертит.
У доброты на жизнь побольше прав,
Чем у тщеславья, злобы… даже смерти.
НА СМЕРТЬ ГАРСИА МАРКЕСА
Плазма жизни, бьющая фонтаном.
По отполированным камням,
Что сверкают дорогим фаянсом,
Вьётся речка – чистая, как храм.
Изверженье, сок бродильный жизни…
Но Макондо медленно растёт.
И ветвится, радости и тризны
Познавая, грандиозный род.
В дебрях галеон испанский старый
Мхом зелёно-золотым оброс.
Жизнь сама не может быть усталой,
Но всегда идёт. Всегда всерьёз.
И существование по сути
Посложней алхимии самой,
Перед оной тайными пасует
Сильный мозг, наполненный мечтой.
Но растёт Макондо неустанно,
И ветвится драгоценный род.
Мятежи, и войны, и обманы,
Бурно данность двигают вперёд.
Сто лет одиночества уходят
В вечность ветра, рвущего клоки
Прошлого, где мысли о свободе
С приступами смертными тоски.
И тиран, как морок власти, вечен,
Возраст позабывши свой, умрёт.
Код романа столь же бессердечен,
Сколь нам лучевой намёк даёт.
Траур лишь в Колумбии? Не верно!
Он везде, где верят небесам —
Коль сияет слово света вечно,
Правду с красотой даруя нам.
* * *
Словесной сетью ловишь жемчуга
Своих фантазий, или озарений.
Жизнь просто так – не очень дорога,
Банальна свистопляска поколений.
Кто видит сеть? Никто, но это мне
Не важно, ибо вновь её кидаю.
Когда успех – то он подобье дара
Ловцу всего не зримого вполне.
Успех блеснувших строк и лёгких строф,
Фонтаны переливистых фантазий.
И – будто дела нет до катастроф
И чёрных дебрей жизни, непролазных.
* * *
Прыгает и скачет колесо,
Вылетает за пределы лестницы.
Малыши играют, или бесятся?
Вместе, вероятно. Сразу всё.
Старый и закрытый павильон.
И они на лестнице играют.
И вороны с крон деревьев грают.
Я играю, и играет он.
Все мы малыши с игрой своей.
Скучно станет. Лента оборвётся.
Грустно-фиолетовое солнце
Тихо приглушит игру лучей.
ЖЕЛЕЗНОЕ ЖНИВЬЁ
Железное жнивьё пройдёт
Герой-тираноборец разве.
…когда тиран подобен язве
Пространства – крепкого, как йод.
Иным железное жнивьё
Изранит плоть, изранив душу.
Тиран вновь будет гнуть своё,
Тираноборца жизнь разрушив.
О, лжи жнивьё, жнивьё всего,
Что в нас есть худшего ужасно.
Мы пьём, справляя торжество,
Забыв, что жизнь – всегда опасна.
Мы все проколоты и без
Тирана – алчностью, корыстью,
И злым экспериментом – жизнью.
Который ставит старший бес.
* * *
Поэты – блаженные идиоты.
Способные слышать небесные ноты,
Не обращая внимания на реальность,
Где банальность перемешаны и брутальность.
А миру нужны ли такие блаженные,
Песни поющие задушевные?
Ни миру они не нужны, ни небу,
И оправдания их существованья нету.
* * *
Отец, за что меня обрёк
На бездну жизни? ты и мама…
Я вас любил, и сей упрёк
Души моей дыра и яма.
Я сам трагедия, отец,
Коль не реализован в мире-
Хоть не стервец, и не подлец,
И чудно мог играть на лире.
Да звуки эти не нужны.
Ты, папа, умер, безответен.
Вопрос мой – род моей вины,
Коль ум продул мне чёрный ветер.
ШЕРРИНГТОН
В недра мозга погружался Шеррингтон,
Сложно-золотые эти недра
Рассекал, ища ответы, он.
И ответы прозвучали щедро.
И к искусству он привержен был,
Минералы собирал, красивы.
Как разносторонни перспективы
Жизни жизнью мудрой изучил.
Гегельянец постигавший мозг,
О природе человека ведал
Много, поднимавшийся до звёзд
Во прозреньях, до стихии света.
БИТВА НА МОРАВСКОМ ПОЛЕ
Пршемысла Отакара мысли
О битве бодрые весьма.
Священный Рим, как омут смысла:
Втянуть всех жаждет: сколь верна
Стратегия такая? Венгры
Богаты лучниками, плюс
Их кавалерия из верных.
Помилуй, Боже! я боюсь!
Ландшафт равнинный, многотравье,
И тыщи воинов стоят.
Смерть в собственном всесильна праве.
Бой начат утром, вызрел ад.
И левою крыло богемцев
Во схватках с половцами днесь.
Жара расходится. Нет зверства
В сражающихся. Сдохни, спесь!
Фон Капеллан бесчестным делом
В засаду заманил других –
И ярых, и отменно смелых.
И извинялся, даже тих,
Перед своими, раз нарушил
Законы рыцарства.
Жара
Выматывает наши души.
Кровь залила траву с утра.
Священный Рим всё снова вводит
Войска в заматеревший бой.
Густеют синевою своды.
И Отакар погиб второй.
Тела на друге друг, их латы
В крови и символах… Тела
Победой власти здесь распяты.
И Габсбургов колокола
Ещё звучат над миром долга –
Со смыслом, с отзвуками толка.
