ШЕКСПИРИАНА
Рванина мудреца шуту
Пойдёт – утешит мудрость Лира.
Речь закипает – в пустоту
Провалов не допустит мира.
Убитый Гамлет встанет вновь –
Поклоны публике привычны.
Тяжёлая Макбета кровь
К трагедии ведёт логично.
Рёв Калибана, как протест –
Мол, почему таков по жизни?
Присущ героям многим жест
В Шекспириане, как в отчизне.
Отчизна эта велика.
Мальволио вновь одурачен.
Оставить с носом дурака
Легко, последний будет мрачен.
Сон в летнюю пройдёт – и ночь
Пройдёт, улыбкою играя.
Мы прогоняем духов прочь:
Не улетают, жить мешая.
Жить напряжением стиха,
И суммой сложных персонажей,
Коль смерть горазда: Ха-ха-ха –
Всегда в любом издать пейзаже.
* * *
Как-то незаметно золотая
Осень в зиму перешла, и вот
Снег пушистый с листьями мешая,
К цели сколь тропа меня ведёт?
Иллюзорность всякой цели!
Чудно
На перчатку мне снежинка пав,
Кипенного ювелира труд и
Мастерство покажет. Добрый нрав.
На берёзе сеть листвы осталась,
Ныне убелённая она.
Детский сад проходишь, и – как радость
Деток снежно-белая возня.
* * *
Он вызвал Мефистофеля, использовав
Старинных формул цифровой набор.
-Условия ты знаешь. – Чёрный взор.
-Я знаю. – Вслух сказал. О! много пользы во
Подобном знанье, мыслил про себя:
Мол, я не подорвусь на тайной мине
Мгновенья, что реальность серебря,
Покажется прекрасно больно, мило.
Просил успеха – получил успех.
Просил изделий – получил изделья.
Просил, врага чтоб подняли на смех,
Пожалуйста – и пух летит, и перья.
А через месяц так напился он,
Что ляпнул про мгновенье, что прекрасно.
Банален человек. И не резон
Болтать, что мироздание нам ясно.
ВИЛЬГЕЛЬМ ЗАВОЕВАТЕЛЬ
Посвящённый в рыцари в пятнадцать
Лет активней взялся управлять.
Сумма связей, сложных комбинаций,
Сети заставляет созидать.
Рыцарство агрессию сплошную
Подразумевает – мир велик.
Завоёвываю – существую,
Прост и прям прошедшего язык.
Мятежи давить необходимо,
Дипломатии крутить круги.
Чтобы стали мы подобьем Рима,
Или жизнь – без соли пироги.
Жоффруа Мартелл строптивый очень –
На Анжу поход сулит успех.
Запечётся кровь, и цветом ночи
Станет…
Проливая, сумму вех
Новых ставит он – Завоеватель.
В Англию плывут его войска.
Сил и хитрости отменной хватит,
Власть громоздка, давит, велика.
И надзор над церковью насущен,
Первенствовать чтобы не могла.
Встретили Вильгельма в небе кущи?
Или адская взяла смола?
ИНДЮК И «ПЕРПЕТУМ-МОБИЛЕ»
Дуется индюк – отсюда сопли
Лезут из тугого естества.
Индюку не мир кругом, а вопли
Глупости, и праздные слова.
Думает себе – организую
Я перпетум-мобиле – горазд!
Для чего иначе существую
Я, раз мой тяжёл телесный пласт?
Ну – корпеть, то камешек приладит,
Круглыми крылами хлопоча,
То кривую палку…
Будь неладен
Мир без драгоценного луча
Вечного движения! – зверей он
Собирает: волки, зайцы, лис
Хитро улыбается: скорее
Запускай — давай же, не телись!
Хлопнуло и бахнуло, и – брызги,
Щепки не собрать.
Рекут: Эх ты!
Разошлись.
Нет, значит, правды в жизни,
Только сгустки вечной суеты.
И надутым пуще стал индюк,
В поражения вступивши круг.
* * *
Вечный праздник нужен каждому –
Шарики воздушные летят.
Саночки ли детские скрипят –
Цвету верить синему и красному
Рад любой… А больше ничего
Человеку, в сущности, не надо.
Праздника чтоб было торжество,
Да и жизнь была б подобьем сада.
* * *
Как будто солнышко держал в руках,
И солнечной дорога мне казалась.
Идти легко, и ждёт меня размах,
Так отчего сегодня лишь усталость?
Где сбился? Где ошибся, повернул
Когда я не туда, седобородый?
Жизнь плещется вокруг, но этот гул
Сиюминутности отмечен пробой.
* * *
Я понял – я поле
Битвы не зримых сил.
Не в моей, осознал я, воле
В том участвовать, что вместил.
О, ведь я романтически вижу
Обилие копий и лат.
И некто мне выписал визу
Туда, где я быть не рад.
Попробуйте так поживите,
Полем, попробуйте так.
И горько плывёт по орбите
Моей несуразности мрак.
* * *
Месяц ярок меж ветвей,
Чёрные качнулись резко
Над судьбой кривой моей.
Месяц знает, что есть бездна.
Яркой стружкой золотой –
Кто столярные работы
В высоте вершит с такой
Силой власти и свободы? –
Месяц стружкою златой
Кажется, чернеют ветки.
Ночь, ведущая покой.
Доверяет жёлтой метке.
* * *
Трал переулков, брошенный на город,
Улова никому не посулит.
Сравнение сети нейронной довод,
По сути, в пользу. Голова болит.
Снег свеж, шуршит, и сеть ветвей чернеет.
Соблазнов сети, жалко, не видны.
И каждый проживёт лишь, как сумеет –
С мотивом радости и отзвуком вины.
ГИБЕЛЬ ПОМПЕИ
Крыши плоские домов,
Чаши ваз, цветы душисты.
Быт приятен, и не нов,
А мечтанья золотисты.
Продавец воды кричит с утра –
Утро палево и розовато.
Храма возвышается гора,
Изукрашена весьма богато.
Всё обычно, в лавках чудный хлеб,
На базаре сыр тяжёлый, птица.
Пищей жизни просто насладиться,
Ну а унывающий нелеп.
Мрак свинцов и чёрен наползёт.
Грозно оживающий Везувий
Смерть огнём и лавою несёт.
Люди сразу суммою безумий
Дадены… Отец хватает дочь,
Тащат вещи, лава смертно льётся.
Беспросветная приходит ночь,
Гаммой вечности она даётся.
С храма падают скульптуры –
Как
Человеки стонут, разбиваясь.
Быстро было. Только пепел, наг,
Всюду лёг, над жизнью издеваясь.
И сокрыл он жизнь любивших нас.
НА КАЛКЕ
Многочисленная конница монголов,
Шлемы, из пластин тяжёлых панцири.
Войны – будто следствие глаголов
Адских, их звучны чрезмерно партии.
Калка зеленеет серовато,
Кровью будет крашена водица.
И разводы потекут богато,
Замочив истории страницы.
А в Ливонской хронике возможно
Изучить с подробностями дело.
Честь победы на кого возложена?
Не ответишь стопроцентно, смело.
Тел нагромождение и схемы
Войск перемещений – клин серьёзен.
Копья в мясе застревают, темы
Жизни смяв. И каждый воин грозен.
Ад переогромлен. Чья победа?
Воды Калки крашены, рыжеют.
Люди, уходящие от света,
Душами стенают и болеют.
КОНЕЦ МЕЛКОГО ЧЕЛОВЕКА
Поздним вечером скрипел по снегу
Мелкий служащий, он шёл домой.
Кроме ужина, хотелось человеку
Ванну, телевизор и покой.
В подворотне – страшная старуха,
Щёки – будто мыла два куска,
Ротовая щель, кусочек уха
Пухлый выглянул из-под платка.
Что же испугало? Человечек
Привалившись к стенке, чуть дышал.
Резко ощутил, как он конечен,
Мерно оползал и оседал.
Смерть в лицо увидел…
Через сутки
В морг пришла жена. – Да, это муж.
Опознала. Суета столь жутко
Закрутила, холодна к тому ж.
Мелкий человек – и от испуга
Умер, но вселенную унёс,
Даже он – вселенная: из круга
Жизни явно в новый круг пророс.
Даже он – вселенная, поймите,
И пренебрежение из сердец,
Заурядное сегодня, выньте,
Равнодушье выньте, наконец!
* * *
Как будто бабушка: Удовно?
Склонившись спрашивает вновь.
Неграмотность столь превосходна,
Сколь золото — её любовь.
Как будто возвратился в детство,
Ещё никто не умирал.
Тропа потерь – твоё наследство,
А не волшебный минерал.
* * *
На задворках Речи Посполитой
Саблей помахать не довелось.
Мировая перевита ось
Нашей агрессивной повиликой.
Сколь течёт мальчишество в крови
Пожилого человека, столько
Не познаю тайны мира, солью
Данные в прощенье и любви.
В панцире конкистадор влечёт –
Будто им сходил когда-то, было,
С корабля… Поскольку жизни плот
Собственной так скучен, как могила.
Вот тогда фантазии идут,
Видимость судьбы не изменяя.
Снова солнца шайба золотая
Дня обозначает мне маршрут.
* * *
Сказок грустных и добрых много,
Только зимняя всех добрей.
Ибо к Новому году дорога
Позначительней всяких идей.
Тут снежинка любая, как фея,
Ёлка видится целой страной.
И стеклянного котофея
Взгляд прищурен, зелёный такой.
Что сулит Дед мороз даже взрослым?
Дети выросшие они,
Что живут в мире плоском и косном,
И банально их строятся дни.
Сказка зимняя дивно мерцает,
Соболиный оттенок суля.
И не важно, что всех ожидает
Терпеливая наша земля.
* * *
Глядел в окно ночное, изведён
Бессонницей, и за спиной услышал:
-Что зря глядеть? Обычный чёрный фон,
Ну и лучи луны текут по крышам.
Он обернулся: на диване шут,
А кожа беловато-серебриста.
И — засмеялся резко, и вот тут
Язык свой красный высунул так быстро.
-Уж лучше, знаешь, в зеркало гляди,
И монстриков своих, смотри, изучишь.
Проснулся с липкой массою в груди,
Да мало ли в кошмаре что получишь!
День проходил по всяческим делам,
Одна контора, а потом другая.
В компанию под вечер шёл – да там
Развеюсь, мол, раз пьянка золотая.
-Привет! – Привет! – Все веселы – уже
Приличен градус. У окошка некто.
Сам выпил рюмку, дрогнуло в душе,
В окошке резко колыхнулась ветка.
-А мне приснился, знаете ли, шут.
Тот у окошка повернулся резко.
-Не этот ли? – Они хохочут, ржут.
Он из квартиры мчится, всё известно.
Бежит по снегу, не надев пальто,
Но комкая его. А дома просто
Шут стол накрыл. – Поговорим зато, —
Сказал – и язычок покажет остро.
Вздохнул. Пальто швырнул. И сел за стол,
Готовый слушать шутовской глагол.
* * *
Он друга с пистолетом у виска
Застал. И тихо произнёс: Не надо.
Друг руку опустил. Черна тоска.
-Как ты вошёл? – Ты сам дал ключ. – Ну, ладно.
Сидел ещё, смотрел на пистолет,
Потом положен был на стол. И – пили.
И обсуждали темы прежних лет,
Когда надежды молодыми были.
* * *
Зрелость – акклиматизация должна бы
К жизни, кажется, пройти уже.
Квакают отчаяния жабы
Снова отчего ж в твоей душе?
Верно, мне четырнадцать осталось –
Это телу лишь под пятьдесят.
Я растерян, мысли растерялись,
И во многом, знаю, виноват.
Акклиматизация всё длится,
Верно, до смерти она пойдёт.
Дней такие траурные лица
Что ничто сей траур не сотрёт.
* * *
Из лабиринта коий век
Не может выйти человек.
Один из рода в нём искал
Астерия среди зеркал
Своей судьбы. Сразить алкал.
В Египте переусложнён
Так лабиринт! И к Нилу он
Выходит, где жесток Себек –
Под стать судьбе.
О, лабиринт, который плоть
Скрывает, нам известен хоть
Отчасти – сложен всё равно.
От личной психики темно –
Она сложнейший лабиринт,
В нём динозавры, древний Рим,
И византийских лестниц ряд,
Павлины райские блестят.
Ну а небесный лабиринт,
С ветвями звёзд, презревши риск,
Герой стремится изучать,
Коль звёзд не можем созидать.
Так лабиринтами бродить
Века, но тайны не раскрыть –
Тотальной тайны бытия,
Где все, где Гамлет, ты и я,
Где сумма сумм зерна людей,
И не страшны пуды смертей…
* * *
Розоваты в ноябре закаты.
На асфальте тощий снег – и он
Сверху бересклет напомнит – раз ты
В бездну стиховую вовлечён.
Ветви бересклета… Лучше дрока.
Дрок имперский к шлему прикреплён.
Сколь узлов, ассоциаций сколько
Скручивать и ведать обречён.
Розоваты в ноябре закаты.
Воздух угасает, как больной.
Но и темнота вполне занятна
Силою своею шаровой.
* * *
Насколько мучает былое,
Настолько не отменишь – от
Него танцуя, золотое
Танцор едва ли обретёт.
Но…много ли танцоров знаешь?
У нас всё больше пеший ход.
И опыт – ежели теряешь,
Отчаянья не трогать плод.
Былое собственное тщишься
Раскаянием изменить.
Так, зацветающая вишня
Означит ягодную нить.
ДОМ-БИБЛИОТЕКА
Собранье Лондона лилово –
С его героями дружил.
Над ним – собрание Лескова,
Я в старый русский мир входил.
Вот Гёте светло-синий: десять
Томов – и множество миров.
Стендаль грехи людские взвесит –
Весов надёжней нету слов.
Бальзак массивный, грандиозный,
Тяжёлые тома судеб.
Вот Музиль: сверх-моделью мозга
Роман построен.
Так сумел.
Сервантеса тома желтеют,
И снова едет Дон-Кихот.
Сереет Достоевский, темы
Такие ввёл он в оборот
Реальности – не ожидали.
Синеют Чехова тома,
Густы, но акварельны дали,
Для нас насущные весьма.
Толстого высятся громады,
И Маяковский – красный гром.
Но всё описывать не надо,
Когда библиотека – дом.
