«Машиниста» Джерми вспоминая,
Будто в старый фильм войдёшь легко.
Итальянский мир столь постигая,
Сколь вино вкусней, чем молоко.
В детстве ты смотрел в «Иллюзионе» —
Старом кинотеатре – этот фильм.
Не ввели ещё свои законы
Деньги, было банков мало, фирм.
Фильм о бедной жизни был понятен.
А потом шуршал осенний лист –
Шёл домой, и то, чем был подавлен
Не припомнишь днесь – душой не чист
Слишком по сравнению с мальчишкой,
Посмотревшим доброе кино.
Коль полвека прожил, ясно слишком,
Как же мало всякому дано.
ДВА ЧЕЛОВЕКА В ОДНОМ
1
(стихотворение в прозе)
Ты же изучал физику, писал кандидатскую, замахивался на докторскую…
Ну?
Зачем же ты идёшь в церковь? Неужели не понимаешь, что в нынешнюю церковь бог и не заглядывает – дух его вытеснен фарисейством.
Замолчи. Посмотри, как красиво – обряды, служение… Должна быть и святость в таком месте.
Не смеши самого себя. Ты, веря во все глупости, что церковники пытаются навязать современному человеку, превращаешься в существо – не человека даже – 13 века…
Перестань, а? Здесь… устремлённость, мистичность обрядов…
Ты же знаешь физиологию. Ты не можешь не понимать, что кусочек хлеба и ложечка вина не могут превратиться ни во что, кроме…
А вдруг?
Никаких вдруг. И вообще – там не то написано. Там сказано – ешьте плоть-хлеб-суть моего учения и пейте кровь-вино-сущность моих слов: то есть следуйте моему, Христа, примеру. Попробуй-ка следовать ему сегодня.
А священники?
Ты не видишь, что они даже пробовать не хотят следовать Христу…
Два человека – в одном, кандидате физических наук: человек 21 века, ещё работающий на кафедре института, мечтающий о скорейшей пенсии, ото всего уставший – от работы, надежд, планов, мечтаний, безденежья, бессмыслицы жизни, и второй – ветхий, древний человек, которого тянет к вере в чудо, а где его ещё найдёшь?
Не чудо, конечно, но обещание оного…
Два человека спорят в одном – внешне низкорослом, морщинистом, потёртом жизнью, опять идущим в храм, так и не разобравшимся в этой кошмарной двойственности…
2
Ты же физик, для чего идёшь
В церковь, где всё ложно и фальшиво?
Замолчи, опять свою поёшь
Арию нелепо, не красиво.
Неужели полагаешь ты,
Что обряды улучшают мысли?
Коль они подобной красоты,
И душою стать возможно чистым.
Перестань! Работа над душой
Посложнее догм, любых обрядов.
Надо много, чтоб из не большой
Стала ярким, совершенным садом.
Ветхий человек сидит внутри
Человека нашего столетья.
Не сойти бы, что ни говори
Тут с ума…
И кто людьми так вертит?..
ИГРУШКА СЫНА ФАРАОНА
1
Сын фараона с кораблём играет
Игрушечным, — чудесный, невелик.
В компьютере о том сейчас читает
Мальчишка, не листавший разных книг.
Насколько превосходит фараона
Познаньями мальчишка самого?
Фонтан журчит довольно благосклонно
К кораблику, не потопив его.
2
(стихотворение в прозе)
Двенадцатилетний сын фараона в полагающемся головном уборе и специальной юбочке, перехваченной на талии золотым ремешком, играет с моделькой ладьи, сделанной мастером с истинным мастерством.
Он играет у фонтана, весьма благосклонного к игрушке, и вода сияет лёгкой синевой.
Крохотное рулевое весло поворачивая, мальчишка управляет судёнышком, и фигурки гребцов можно двигать, чтобы, совершая движения, они шевелили вёслами.
Отец, высокий и плавный, редко совершающий резкие движения, подходит к сыну, опускает руку ему на плечо.
-Пора в зал, сынок, — говорит он. – Сейчас придут сановники, будут повествовать о государственных делах.
Мальчишка, забыв кораблик, идёт рядом с отцом, стараясь выглядеть, как он, важно.
…на мониторе компьютера двенадцатилетний мальчишка двадцать первого века читает о сыне фараона, думая, как выглядела тогда моделька ладьи.
Он любит мастерить разные штуки, любит склеивать модели из пластмассовых деталей, и, набирая в поисковике – ладья древнего Египта – думает, сможет ли смастерить подобную.
Он гораздо умнее – этот мальчишка – фараона, слушающего доклады сановников, хотя и не может знать многого, что знал фараон, всё же получавший блестящее тогдашнее образование.
Бритоголовые жрецы всегда стоят за троном, стоят и пока мальчишка копирует в свой альбом древнеегипетское судно, думая, какие материалы использовать для сборки.
…в капле времени отражается сумма событий — так, будто они происходят одновременно, но это – шутка фантазии, во все времена присущей мальчишкам.
Фонтан журчит, благосклонный к модели, ибо не потопил её, хотя и плавает она на боку, покачиваясь в благовонных, легко синеющих водах.
* * *
Дворцы мерцают, больно зыбки,
Взлетают корабли дворцов.
Великолепные улыбки
Непостижимых здесь миров –
Здесь, на земле, где длится гамма
Логичности и суеты.
И отчего же плачет мама?
Хоть поседел, не знаешь ты.
Из корабля выходят двое.
Кругом – зелёные пески,
Как будто расплескалась хвоя
Извечной грусти и тоски.
Цивилизация была тут,
Но всё нарушили они –
Огнём, и ложью, и булатом
Испорченными были дни.
Фантастика… Как изменились
В мирах различных города!
Конвейер улиц… Или милость –
Домов сияющих среда?
Чем фантастичнее, тем лучше –
Иначе жизнь нельзя принять.
…меня убил когда-то лучник,
Теперь – не страшно умирать.
* * *
Выковыривая из батона
Мякоть, уткам в пруд кидаешь хлеб.
Осень обещает краски фона,
Будто бред уныния нелеп.
Утки подплывают, собираясь
У бетонных пруда берегов.
Очищаешь хоть на время разум
От обилья образов и слов.
* * *
Приличный человек – со всех сторон.
Считают добрым, мягким, он такой
И есть, всегда прийти на помощь он
Готов, и любит книги и покой.
Откуда ком в душе – тяжёл, колюч?
Тут ярость, страхи, зависть, и т. п.
К освобождению найдёшь ли ключ?
Приличному неведомо – тебе.
* * *
Тополь облетел, не пожелтев,
Точно на микрон реальность сбилась.
Октября сколь цветовая милость
Отменяет скуку, зависть, гнев?
Странные спросонья зацветут
Мысли, поле мозга не меняя.
Осени легко даётся труд,
Ведь зовут недаром – золотая.
…ПОСЛЕ СКАНДАЛА
(стихотворение в прозе)
Тогда, после скандала, в котором участвовали трое его близких приятелей, двое из которых уже ушли, он ходил, пришибленный, думая – через полгода отойду, может быть.
И полгода эти казались сроком огромным, наполненным разной разностью…
Ему не было и 30…
Теперь, почти в пятьдесят, вспоминая – не скандал тот, стёршийся, конечно, а свои ощущения, он замирает внутренне, банально мучаясь вопросом, куда делась жизнь?
Двое ушедших узнали уже…
Он вспоминает бабушку, сидевшую у дачного оконца, хотя сидела редко, ибо даже в преклонном возрасте постоянно делала что-то; бабушку, чья жизнь полна была тяготами: война, эвакуация, трое детей, муж погиб на фронте…
Она глядела в окно, на дорожку, усыпанную щебёнкой, и говорила: Вот думаю, сколько мне осталось… Десять лет, может? Мало. А пять… Да…
Всё мало, ба, всё мимолётно, мгновенно, не за что зацепиться, и никто не расскажет, почему банальность подобных ощущений, мучающих всех, так тяжела, зачем ко всей – сплошной – тяготе жизни – навязана и она ещё…
СЧИТАЕМ ВМЕСТЕ
1
(стихотворение в прозе)
Помнилось – в туалете детского сада говорили: А в школе будут цифры с одного учить. А я с папой свободно в пределах 10 считаю…. А я – двадцати.
Вспомнилось чётко, будто вошёл в тот разговор – нынешний, пожилой, поздний отец.
Книжка тяжело пестрела, раскрытая на коленях, и тепло прижавшийся к нему четырёхлетний малыш выдувает радужный шарик звука: Папа, хоу ишо…
-Ну, давай. Смотри – сколько розовых осьминогов?
-Один, два, три, — малыш загибает пальчики.
-Так. А теперь фиолетовых?
Их тоже оказывается три.
-А теперь, малыш, к трём надо прибавить три…
Кажется, отец ощущает нежное розовое напряжение янтарного мозга малыша.
Тот растопыривает пальчики на обеих руках, бормочет:
-Пять, да?
-Нет, малыш. На правой ручке ты поднял три пальчика. И на левой тоже три. Считаем вместе. Получилось — шесть.
-Шесть! – вспыхивает радостью малыш.
И отец вписывает фломастером цифру в клетку.
Книга толстая, пёстрая, интересная, мальчишка забывает про мультики.
Темнота начинает сентябрьскую ночь.
Пора ложиться спать.
2
-Сначала розовых считаем
Дракончиков, сынок, давай.
Бормочет. — Пальчики сгибаем,
Ну. Сложно? – Три. – И прибавляй
Лиловых, что считали раньше.
Внимательно глядящий мальчик
На пальчики – как их сложить?
Четыре годика всего лишь.
Иль напряжением неволишь
Свой мозг, малыш?
Тебя учить
В дальнейшем жизнь сама возьмётся.
…отец вдруг вспомнит свой детсад,
Мальчишек, радостное солнце.
Малыш к отцу прижаться рад.
Пестра распахнутая книга,
Она толста, она пестра.
Ни боли мальчик чтоб, ни крика
Не знал бы. Только свет добра.
Красива и массивна книга.
ИСКАТЬ АЛЬТЕРНАТИВУ
(стихотворение в прозе)
-А русский у нас ведёт колоритнейший дядька – Земцов.
Отец смотрит на сына, которому сын друзей семьи повествует о своих походах в университет, подготовительных, для поступления.
-Надо же, это ваш, наверно? – адресуется отец.
-А зовут Юрий Владимирович? – спрашивает сын приятеля.
-Ага.
-Это наш словесник!
-Интересные пересечения, — подытоживает отец.
Семья в гостях у семьи, выросшие ребята играли в шахматы (а когда-то были машинки, индейцы, как полагается), заговорили о будущем, тут вошёл отец…
Земцов был действительно роскошен, колоритен: могуч телесно, громогласен, прекрасно чувствующий и знающий литературу, тогда ещё звучавшую в социуме – речь ведь о восьмидесятых.
О том, что умер рассказал англичанка – много лет спустя, единственная учительница, с которой некоторое время после школы поддерживал связь.
Приятель тот… у него жизнь вполне сложилась, а у тебя…
Лучше вспоминать Земцова, умершего очень давно папу, случайный разговор.
Когда – по ощущениям – реальности нет – приходится искать альтернативы.
* * *
Итаки камни – мускулы судьбы,
Избыточна она у Одиссея.
Война – не философская идея,
Но кровь идущей сквозь века тропы.
Итака золотится, как мечта,
Коль воплощенье оной под вопросом.
Харибда, Сцилла… ну какой философ
Представит, как страшна в крови вода?
В Аид спустившись, выжил Одиссей,
Осечку и Цирцеи дали чары.
Царя Итаки мучают кошмары,
Гипнос играет душами людей.
Итака – суть пути. Плыви, поэт,
Прикинувшись царём, в свою Итаку.
Без помощи богов не сделать шагу,
А сделав, угодишь в дурной сюжет.
Плыви, поэт, Итака где-то ждёт.
Пусть женихи пируют беспробудно,
В тягучий праздник превративши будни.
Плыви – столь сладок возвращенья мёд.
Жаль, жизни мёд добыть смертельно трудно.
* * *
Абстрактной башни верхотура —
Из облаков архитектура,
Однако, выше облаков.
Идеи-звёздочки мерцают,
И жить животно помешают,
Дав суммы самородных слов.
Менты забили, озверевши
Бомжа, кричавшего им вещи
Их оскорбившие. Банкир,
Пустивший по миру народа
Бессчётно – сходится насколько
С абстрактной башней данный мир?
Сияет, тем не мене, башня,
День нынешний и день вчерашний
Не очень-то беря в расчёт.
Надёжнее слоновой кости,
И вековечнее, чем косный
Мир наш сует, скорбей, забот.
* * *
Петь в хоре в школе, и лежать в больнице
Седобородым будучи уже.
Реальности представишь ли границы?
Иль изменения в своей душе
За жизнь сумеешь чётко обозначить?
С приятелями пить который день,
Слагать стихи, тем жизнь свою иначить,
С избытком знать, что означает лень.
Всё в капле будто собрано единой,
На части совершенно не делимой,
Но кукиш вновь показывает тень.
ФРАНЦУЗСКИЙ ДИПТИХ
(стихотворение в прозе)
1
Система жизни, укреплённая столом Флобера, литература, переиначенная, изменённая трудом – столь же героическим, сколь и будничным, естественным, упорным, как бур, вонзающийся в слои почвы.
Текст должен выглядеть как великолепная стена, на которую смотришь снизу, и чей взмыв уводит взгляд в небеса; текст должен быть прозаически-прост, и поэтически ярок, великолепен, как пирамиды, которыми, водрузив на мощную голову феску, Флобер любовался в Египте; между фразами не должно быть даже крохотного зазора, чтобы острый нож любой критической претензии погнулся при попытки быть воткнутым; шпалеры слов, их виноградники, их гобелены…
Божественная линза глагола просвечивает людские души, облечённые в тела с такою точностью, что персонажи, встав со страниц, перемещаются в нашу жизнь.
Неужели вы не болтали с Бюваром и Пекюше?
О, они совсем не нудные старики, хотя и начётчики, они интересуются многим, ибо надо же старикам чем-то жить.
Вам не хотелось отношений с Эммой Бовари?
Флобер, подарив её миру, не отдаст её никому.
Ибо поэт – поэт прозы, поэт психологической точности – знает меру мер, и то, как сияет она золотом…
2
В ночи оживает денный кусок текста, и Бальзак, выброшенный катапультой творчества из сна, едва накинув халат, разворачивает рукописи – их слои, их века, их шагрень, жадность и страсть, и рукописи пьют его, неистового дерущего словесами страницы; и образы бьют из них, как колокол мысли и страсти…
Красивейшие женщины будут играть с молодыми поэтами, причём выигрыш невозможен вовсе, ибо игра руководима силами, безвестными человеку.
Старик подарит пергамент, исполняющий желания, но принесёт ли это хоть каплю мёда – того, что добывать стоит с болью труда?
Мощь разворачивающихся панорам переливается факельными огнями и китайскими фонариками, вспыхивает таинственными огнями вечности (хотя какой там… человеку ничего неизвестно о литературе Атлантиды, также как и о том, была ли она!) – и всё же вечности! Её огнями, столь знакомыми титаническому Бальзаку, столь безвестными множеству его персонажей…
* * *
Каштан – как сердце яшмы –
Поднять с травы? Иль нет?
Каштановые чаши
Наполнит зыбкий свет.
Фантазий безнадёжность
Доказывает жизнь,
Запутанность и сложность
Какой давно трюизм.
Каштаны отливают
Красивым светом грёз,
Какой не допускает,
Что в жизни всё всерьёз.
* * *
Крик детский на одном конце площадки,
А на другом – закручен лабиринт,
Игра клубится, то есть всё в порядке,
И ход игры мотается, как бинт.
…как на кустах те шарики зовутся,
Что в детстве набирал, потом давил?
Они опять белы, но не вернутся
Дни детства… Сколь о том бы не просил.
Крик стих, смех закипает постепенно,
Затягивают сумерки, что есть.
Лишь видимое в жизни несомненно,
Другое всё – предположений весть.
* * *
Похмелье налог
На жидкое счастье.
С собой диалог
Чужого участья
Не требует. Так.
Нелепой с похмелья,
Ценою в пятак
Жизнь (вспомни веселье…),
Предстанет… Увы,
Такая, как знаешь.
В сон лучше уйди,
О том и мечтаешь.
* * *
От высокого дома, где жил
В коммуналке, свернёшь в переулок.
Вот и садик, в который ходил,
Парк былого хорош для прогулок.
Парк условен, но скверик весьма
Обаятелен – осенью ближе,
Коль всегда бередила весна,
И тяжёлою зимняя крыша
Представлялась… Дворец пионе-
ров обходишь, себя вспоминая –
Рисование, плаванье мне
Открывались, весьма привлекая.
Сохлый лист хрустнет,
Жёлтый слетит
С ветки, прошлое тянется долго.
Мне известны и горечь, и доля –
Больше ведать судьба не велит.
ОКТЯБРЬСКИМ УТРОМ
(стихотворение в прозе)
Октябрьским утром скорая у соседнего подъезда вызывает пристальный, но и призрачный интерес – поскольку вышедшему под пятьдесят, и обстановку больниц, хоть попадал всего дважды, запомнил хорошо – до последней детали, до резиново длящегося времени.
Пар изо рта, рыжеют ягоды рябины, на ветках склонившись почти к двери, и три ступеньки ведут вниз…
Человек обходит дом, видит соседа, загружающего микроавтобус, — подрабатывает водителем в какой-то конторе, уютно расположившейся на первом этаже…
Человек вглядывается куда-то за двор – пышный, хотя и редеющий осенью, тополиный двор, потом возвращается, пробует звонить по мобильному…
Так.
Человек обходит дом с другой стороны, минует скорую, уже не думая, о чужой болезни, и тут вибрирует трубка: оказывается жена с малышом уже ждут у подъезда, обошли с другой стороны.
В поликлинику ходили, и малыш захотел перед садом взять с собой машинку…
Вот он – компактный, маленький, до странного содрогания души родной; вот поднимаются на лифте, и, к удивлению отца, малыш берёт маленькую, гоночную, а не огромный пластмассовый экскаватор; снова двор, всё ещё стоящая скорая, а отец, наклоняясь, везёт малыша – ленится тот, или правда устал.
Группа на музыке:
-Ты знаешь где, малыш?
-Зяю…
Переодевает быстренько, идут по лестнице, потом по коридорам, изгибающимся причудливо.
Слышно пение из-за двери, хлопки ладошек, и малыш быстро присоединяется ко всем…
…когда отец заходил в подъезд, скорая всё ещё стояла – приметил краем сознанья, но особенно не думал о худом…
ДЕМИДОВЫ
Демид Климентьевич Антуфьев
Из государственных крестьян.
Блеск рода видится ль? А тут вам
Нищ, нету золотых полян.
Три сына, и один выводит
К началу блеска и высот.
Работа, деньги – путь к свободе.
Восторг царя фузею ждёт,
Никитой сделанную…
Дальше
Всё медленно, вне суета,
И с той энергией, где фальши
Не может быть оттенка даже.
Растут заводы без тщеты…
Растут, изделия родятся.
Кладут основы городам
Демидовы, чтоб возвышаться
Могли в грядущем – здесь и там.
Уже их род – аристократы,
Раз куплен титул – быть сему.
Демидовы и Сан-Донато.
Дела сиятельны, и факты
Сих дел не сгинули во тьму.
РАЙСКИЕ МЕСТА ЗЕМЛИ
Кань-сюр-Мер в проулках и цветах,
Бибери – английская деревня –
Колорит уютный, вместе древний –
Все мы у истории в руках.
Ротенбург, где черепичных крыш
Сумма обещает сердцу сказку.
Иль австрийский Хальштатт – будто тишь
Озера организует связку
С темой счастья…
Гокаяма во
Снежном серебре тиха, что хокку.
Хамнёй – тоже снега торжество,
Сказка, ныне отданная холоду.
Эгисхай – французские цветы.
Сиракава блещет новогодне.
На картинках только видел ты:
Рая в образе земном черты
Суммой мест даются превосходно.
* * *
Мозг – биологический компьютер –
Вирусами злобы повреждён.
Удаётся ли убрать кому-то?
Но другие получает он:
Зависти, тщеславия, гордыни,
Вирусов бессчётно на земле.
Искаженье векторов и линий
Радостно свинцовой, вечной мгле.
* * *
Розовая на котельной
Полоса, зелёная за ней.
Роща нарисована с предельной
Силой ремесла и без затей.
Столь народ неоднороден, пальцев
Сколь не повторяется узор.
Судьбы есть героев и скитальцев,
Вектор вверх ведёт, и вниз, в позор.
Цветовая гамма неба в теме
Осенью заката – пестрота.
Жив народ разнообразьем: тени
Наползут на свет. Уйдёт мечта.
Густота пластов народа сложно
В общность сведена живой рудой.
Спекулировать вполне возможно
Сей невероятной густотой.
Проходя котельной мимо, каплей
Будучи всеобщности, таким
Мыслям отдан, цвет покуда красный
Дан закатом сложно-золотым.
ХОЛОДАЕТ
(стихотворение в прозе)
Склоняющиеся над детской, дворовой, футбольной площадкой берёзы и тополя роняют мелкое золото листьев, устилая мягкий покров.
Малыш и малышка кидают кольцо; малыш старше, у него получается лучше, малышка отбегает к бортику, разгоняется, пробует так – кольцо бьёт о борт, рикошетит к бабушке.
-Вот как, — говорит она, неуёмно игравшая с малышами. – Прямо лисичке. А теперь лисичка Андрею бросит.
Мальчик, чей пожилой отец стоит у бортика, ловко ловит кольцо.
Они соседи.
Отец малыша выходит за территорию игры, закуривает.
Две тётки неспешно шествуют мимо:
-И вот Меншикова сослали, а Ганнибала не тронули, кристально честен был, — повествует одна другой.
Пожилой отец, вспоминая, как бабушка малышки изображала лисичку, бегая с ребятками, улыбается в усы.
Фонари загораются.
Холодает.
РОЗОВАТОЕ СНЕЖНОЕ СЕРЕБРО
(стихотворение в прозе)
Выйдя из метро, несколько ошалел: настолько огромный пейзаж безвестного ему района отличался от сухого рисунка карты.
Пространные улицы и гудящий проспект, и снега лежат, синея и белея, глубоки.
Спрашивать неохота, вообще не любитель лишнего общения, и… двинулся, подчиняясь интуиции, наугад, перешёл проспект, и – вдоль домов, однообразно-высоких, набитых скарбом жизни и судеб.
Шёл долго, буксовал в снегу, на не очень расчищенных дорожках, постепенно в сознание вплывало ощущение: иду не туда.
Он повернул назад, перешёл ещё раз, подойдя к ближайшему дому, убедился, что улица та, и двинулся в другом направлении.
Забор тянулся и тянулся – нудный, красный, завод за которым поднимался громоздко, а с нежно убелённых деревьев срывалось иногда розоватое снежное серебро.
Снег пружинил под ногами, иногда человек поскальзывался на льду, занесённом, точно зализанным, снегом…
Ранние сумерки декабря опускались, и понял, что, не спросив, ничего не найдёт.
Стал спрашивать – сначала дядьку пожилого, потом довольно молодую женщину; но опыт подсказывал, что пожилые вернее ответят.
Уже в темноте, сдобренной мёдом фонарей, нашёл жёлтое трёхэтажное здание, отыскал, поднявшись комнаты редакции, получил журнал.
Всего-то один стишок опубликован.
Человек молод, он не знает, стоило ли тратить столько сил, чтобы получить журнал со своим стишком.
И не представляет – будет ли когда-нибудь иначе.
БЫСТРО…
(стихотворение в прозе)
Мимо детского сада, основательно обновлённого сайдингом, помещавшегося за серьёзной оградой, увитой декоративным виноградом, проходили много раз с женою, возвращаясь домой, и говорила она – Может, самим пригодится.
Пожилые были, он хмыкал…
Он минует здание быстро, будто спеша, а четырёхлетний малыш сейчас играет в другом саду, минует быстро – просто потому, что привык ходить быстро, во всех случаях, хотя идёт всего лишь в лесопарк: пройтись, пока малыша нет…
…он всегда есть: он в тебе, он бьётся твоим пульсом, продолжает твою жизнь, живя своею – какая разовьётся в такую неповторимую, индивидуальную…
Лесопарк знаком, как линии на своей ладони; он знаком той степенью близкого сердцу места, когда всегда можно открыть новый ракурс, новый штришок в течении речки; и утки нравились всегда – вот какие зыбкие, треугольные следы идут за ними, плавно плывущими.
Дёрнулся.
Седовласый человек в дорогом чёрном пальто стоит у осины, глядит на воду; дёрнулся от неожиданности: лесопарк пустынен утром; и фантазия пошла наверчивать винты – мол, обернувшийся господин предложит – без улыбки, конечно – исполнить желания, но только в том случае, если изо всей массы выберет два самых необходимых.
Мимо, дальше; здесь напилили деревьев, но стволы уже потемнели, побурели, и волшебного аромата свежеспиленной древесины не услыхать; дорожки лезут вверх, ибо рельеф тянется к небесам, и на одной из дорожек буро желтеет нечто, слегка клубящееся… О! вариант песочного человека! Или некая потусторонняя сущность: Не страшно? Спросит, и он ответит – нет.
Он – не выросший мальчишка, отец четырёхлетнего мальчугана, с которым играет и гуляет, преобразуясь, точно плоть становится зыбкой, возвращается в детство…
И так сложно порою разобраться в ощущениях, что захватывает дух.
ФЕЙРВЕРКИ
Пестрота легко взлетающих,
Распадающихся в воздухе,
Синевой спонтанно тающих,
И не знающих о возрасте.
Красно-жёлтое мерцание,
Линии белеют яркие.
Сад – и сада увядание
В небе явлено.
СЫЩИК
Частная работа. И её
Исполняет виртуозно, мастер.
Вечером рагу, к нему ещё
Виски, ну а в трубке крепкий кнастер.
Наблюдать, выслеживать, и фак-
ты сопоставлять, рискуя, в общем.
Любит риск, и никогда не ропщет,
Ибо страх для сыщика – пустяк.
* * *
Приятное кино – не нагружает,
О жизни не заставит размышлять.
Хозяйка не спеша картошку жарит,
Супруга с гостем будет угощать.
Иль нет?.. Зачем в кино пошёл? Довольно
Давно не посещал, и вот… пошёл.
И улыбнёшься над собой невольно,
Припомнив счастья детского глагол,
Сверкавший золотистым интересом
К представленному в кинозале… Так.
Доверив жизнь каким не знаешь безднам,
Подумал – чепуха разгонит мрак.
И смотришь пустяковую картину,
Потом выходишь в осень, на бульвар.
Лимонные цвета, ещё кармину
Доверены, и ветхий воздух стар.
* * *
По радио – раскаты ржанья,
Междусобойчик дан для всех
Потугою на оправданье
Реальности. Противный смех.
Как будто кухня чья-то резко
На обозрение дана.
А пошлость серая дана,
Как вечно алчущая бездна.
Привыкли все. Таков режим
Действительности очумелой.
Юнец лопочет перезрелый,
Хихикает девица с ним.
* * *
Осознанье: папы больше нету
После похорон прорежет мозг,
Индивидуальную планету
Обездвижив юноши… И морг
Вспоминая и детали косные
Яви, плачет, горечью дыша.
И в пределах собственного космоса
Так страдает юная душа.
* * *
Флакон изысканно-старинный,
В нём снадобье мерцало, иль
Духи? Историею длинной
Своей флакон, включённый в быль,
Её едва ли изменяет,
Зверей фантазий разбудив.
Быть может, яд ещё вмещает
В себя остатком, посулив
Когда-то смерть… допустим, князю.
Изящна и красива вещь,
Вниманье привлекает разве
Зря? Но флакон едва ль зловещ.
