Она так и говорила всегда: «спасибо детям за счастливую старость». Детей было двое. С младшим сыном она жила, но особую любовь она проявляла к старшему сыну, который жил отдельно. Каждый вечер старший сын звонил и спрашивал, как дела. Это было очень приятно, это была каждодневная забота и никакая жизненная ситуация, никакие катаклизмы не могла отменить этот каждодневный звонок. И она всегда отвечала, что у нее все отлично. А как же! Ведь он работает, у него много своих проблем, в семье, на работе. А она, что ж она, она дома, ухоженная, ни в чем не нуждающаяся материально, живет с сыном, который делает для нее все: покупает все самое лучшее, все, что она любит, если нужно — отведет к лучшим врачам. Сын, который всегда рядом, любимый, младшенький. Младший сын нуждается в ее заботе и она радехонька: она не просто живет с сыном, она помогает, она нужна, без нее его быт был бы не так налажен. Конечно, у нее все хорошо. Сколько семей вокруг, где столько проблем у стариков! А у нее? Нет, конечно, она не лукавит, у нее все отлично!
Знакомых вокруг не было, нет, конечно, были соседи. Но что соседи, они простые деревенские люди, о чем с ними можно разговаривать? Об урожае? О цветах? Об их проблемах?
Вся жизнь проходила изолированно от людей, она с мужем как-бы инкапсулировалась в своей семье. Остальные были фоном, чем-то проходящим, как если бы поезд проходил с остановками через какие-то станции, и через какое-то время одна станция сменялась другой, один пейзаж сменялся другим. Конечно, на станциях встречались люди. Иногда станции были большие и остановки долгими. На таких станциях оставались бывшие жены сыновей, внуки. Но в поезде, они ехали только вдвоем, с мужем.
Детей она воспитывала, согласно сложившимся у них с мужем семейным традициям. После работы должна быть тишина, ведь требовался полноценный отдых и ей и мужу – на работе наговоришься, там спрятаться от людей не удавалось. Зато дома, дома можно было отдохнуть. И в первую очередь — от людей. Дети выросли, женились. Появились внуки, но это отвлекало от сложившейся жизни. Когда приходили невестки с детьми, детям хотелось бегать, кричать, хотелось рассказывать о своих детских радостях и обидах. Детство и юность обидчивы, детству нужно внимание. Но в их с мужем жизни, главное была тишина, покой. И вместо разговоров предлагалось послушать тишину, отдохнуть спокойно, посмотреть телевизор. Оставить все проблемы там, за порогом. Они с мужем много работали. И уже, выйдя на пенсию, занимались огородом, садом, цветами. Все получалось, все росло и радовало глаз. Но внуки… Внуки были шумными, их детские проблемы не вписывались в общий уклад жизни и, в конце концов, внуков стали привозить все реже и реже, а потом они и сами не очень хотели ехать к бабушке и дедушке. Тишина… ну что может быть более значимым, более весомым? В тишине слышны пение птиц, стрекот кузнечика. В тишине можно подумать, можно просто отдохнуть. А та бурлящая, эмоционально насыщенная жизнь, со своими всплесками, взлетами и падениями – она оставалась там, за воротами дома. Конечно, хотелось поделиться, особенно невесткам. Им казалось, что жизнь детей, внуков, их жизнь – это бурлящее месиво очень важно, что детская обида ребенка – это серьезно, что радость от удачного выступления на детском утреннике – это важно, что их переживания тоже очень важны и с кем же поделиться, посоветоваться, как не с родителями любимого мужа. Ведь это семья, ведь женщина женщину поймет лучше, и утешит и посоветует. И все останется дома, не выносить же свои проблемы из семьи. Но все это так мелко и суетливо по сравнению с природой, с тишиной! Сыновья это уже знали и, когда они приезжали с семьями, они никогда не делились своими проблемами, и это было замечательно! Так хорошо повозиться вместе в саду, а вечером, уставшими, попить вместе чайку, посмотреть телевизор, выйти во двор и послушать кузнечика. А в жизни детей все бурлило – ведь молодости свойственна активность. Разводы, новые работы, переезды …Но дома родителей всегда покой, всегда уют. В доме у родителей проблемы с урожаем, с домашними делами. Но это же так хорошо! Это тыл, куда можно нырнуть хоть на время от своих куда более серьезных, чем неурожай огурцов, проблем. Дети привыкли. Детям казалось, что так и должно быть. Если уж что-то совсем серьезное и не скроешь, например, развод, да, конечно, родители узнают. А так, ну зачем тревожить своими проблемами? Ведь все равно не помогут, только волноваться будут. И ей с мужем было хорошо. Ведь все суета, главное, дети здоровы, так пусть хоть в родительском доме отдохнут. И спрашивать не нужно, ведь помочь они – не помогут, а детям только лишний раз напомнят об их проблемах. У каждого своя жизнь: у нее с мужем своя, у них- своя. Все хорошо. И на вопрос «как у вас дела?» дети к удовольствию обоих сторон всегда отвечали «отлично».
Прошли годы. Мужа давно уже не было, жила она одна с сыном. Каждый день она готовила ему завтрак по заведенному, теперь уже сыном, распорядку, в будний день к одному часу, по выходным – позже. По будням сын вставал, молча ел и уходил на работу. По утрам вставать было трудно, да и сосредоточиться нужно перед рабочим днем, потому иногда он даже не говорил ей «доброе утро». Нет, он был воспитанным, и это не была грубость или невнимание, просто ел он и допросыпался почти одновременно, а потом быстро убегал на работу. Днем можно было позвонить, но если что-то было очень нужно. Например, купить лекарство или зайти после работы в магазин. Но все по делу и очень кратко, ведь нельзя же отвлекать от работы! Весь день она проводила одна и …ждала сына. Ей, всю жизнь любившей тишину и получившей ее сполна, хотелось говорить. Хотелось внимания к ее мыслям, к ее жизни, к ее советам. Хотелось знать, как там у него, хотелось расширить свой мир, потому что иначе его расширить было уже нельзя. И она думала, читала, вспоминала и … ждала. Чаще всего он приходил, приносил сумки с чем-то ее особенно любимым, надевал наушники и отдыхал. Говорить он уже не мог, да и зачем? Все хорошо, она здорова, а он уже и так наговорился на работе и ему просто необходимо восстановиться к завтрашнему дню. Иногда он приходил, когда она уже лежала и он, чтобы не беспокоить ее сон, в комнату к ней не заходил. А она с замиранием в сердце мечтала и ждала, что он зайдет, сядет на край кровати и поговорит. Она ему расскажет, что сделала за день, пожалуется на собаку, расскажет, что прочла, вспомнит что-то из прошлого. Но сын не беспокоил ее. Так и жили неделями в молчании. Иногда даже неотложные хозяйственные дела она писала ему в записке. А ей так хотелось! Так хотелось рассказать о своих, пусть не таких уж и важных, хозяйственных делах. Хотелось услышать о его сегодняшней жизни, его планах на завтра, просто услышать его голос. Ведь чаше всего она за весь день даже голос человеческий слышала только по телевизору. По выходным, он занимался садом, огородом и это у него отлично получалось – все росло и плодородило! А по вечерам иногда приходили гости, и он живо с ними что-то обсуждал, о чем-то спорил, что-то рассказывал. Им, а не ей. И она мучительно ревновала. Ревновала к его вниманию не к ней, к его жизни, такой близкой и такой далекой от ее.
Старший сын был не такой. Старший сын любил говорить и шутить. Старший сын звонил каждый день и спрашивал «как дела?». И она всегда неизменно отвечала «отлично!». Ей и в голову не приходило поделиться с ним, ведь тогда он будет волноваться. Лучше уж, когда он приедет, не по телефону, вот тогда, за чаем они и наговорятся досыта. Но у сына была своя жизнь, и, хотя он жил совсем недалеко, приезжал очень редко. У него теперь был свой сад-огород, и там все росло и требовало его внимания. А мама, что мама – у нее все хорошо, она ухожена и любима и потому он приезжал очень-очень редко. А когда приезжал, они пили чай и … он уезжал. И он крайне бы удивился, если бы как-то она бы сказала что-то иное, чем «отлично». Иногда, ей хотелось рассказать, как она себя чувствует, или поделиться своими мыслями. Она даже робко пыталась завязать разговор. Но сын сразу прерывал какой-нибудь своей шуткой и тогда, чтобы не беспокоить его, она повторяла, что у нее все отлично и разговор заканчивался. Старший сын считал себя очень внимательным и заботливым, но диалог был утвержден раз и навсегда и выходить за его рамки сыну и в голову не приходидо. Да он бы и не понял ее переживания. У них у каждого была своя жизнь, и беспокоить друг друга не нужно. Главное, что все здоровы.
Ее душа жаждала криков детей, детского смеха, беготни. Ей хотелось варить детям кашу и радоваться тому, с каким удовольствием они ее поедают и, не смыв остатки каши с чумазых личиков, бегут играть. Иногда до боли хотелось поговорить, рассказать о том, как она жила раньше, поделится очень важными мыслями, тем, что она поняла сейчас, прожив такую большую жизнь. Ей хотелось впитывать в себя эмоции других и переживать эмоции самой. Когда это становилось невмоготу, она звонила своему старшему сыну и пыталась выйти хоть на какой-то диалог, но он спрашивал о здоровье и, убедившись в том, что все нормально, вешал трубку. И тогда она тихо плакала.
Старость обидчива. Обидчива к мелочам. Обидчива к невниманию. Старость хочет знать о жизни других, жить их эмоциями, переживать и радоваться вместе со своими близкими. Старость хочет ощущения полноты жизни. И своей нужности. Старость хочет покоя, но не хочет забвения. Старость хочет жизни, поскольку уже понимает, что это такое и ценит каждый прожитый миг.
Она всегда говорила «спасибо детям за счастливую старость». И это было правдой. О ней заботились. У нее были каждодневные звонки сына. Ну кто еще может похвастаться таким вниманием? У нее все было. Хорошая еда, лучшие врачи, любые книги по ее желанию, большой хороший телевизор. А больше всего у нее была так любимая ею когда-то тишина…
2010 г.
