ЖИЗНЬ ЖАННЫ
Куски, фрагменты и моменты –
А кровь судьбы не склеит вновь
Жизнь Жанны – областью легенды
Звучит – высокой, как любовь.
О, с ней святые говорили,
Трёхмерность яви одолев.
Её стезю определили.
И празден королевский гнев.
Вот древо Жанны – пламенеет
Плодами света и трудов.
Война увечит, как умеет
Тела и души.
Много снов
О нашем мире мирозданье
Видало. Бездна глубины.
За битвой следует молчанье
Другим неведомой вины.
О, как ликуют мародёры –
Как Жанна их повергнет в стыд.
Церковной власти коридоры,
Прелатов золочённый быт.
Суп из предательства наварист,
На кухне адской выкипал.
Что видно на веку на вашем?
Любой не мал, что миновал.
За боем новый бой – и снова
Пласты истории густы.
И Жанны силой света слово
Бой остановит…Сколь сурово,
Столь правда в оном высоты.
Меч Жанны, чья балансировка
Отменна – легендарный меч.
Её в бою легка сноровка –
Она спасала от увечь-
Я понимаю – так и было.
Я силу не могу понять,
Какая Жанну окрылила.
Знак этой силы узнать.
…горит огнями дом соседний,
Над ним ночная глубина.
Век всякий думал – он последний,
И снова длились времена.
Церковный суд прошит обманом,
Из оного изъять бы ложь,
Какая в мире многогранном
Алмазы копит – в неустанном
Стремленье выиграть.
Изъяном
Жизнь будет – коль во лжи живёшь.
Костёр в сто языков охватит
Сухую девы Жанны плоть.
Врата сакраментальны – хоть
Мучительны.
Но боль откатит,
Что камень – мощная душа:
Ей новые открыты тропы,
Миры в какие не спеша
Восходит Жанна – жалко толпы
Внизу, по-прежнему круша
Явь, катят к чаше катастрофы,
Презрев небес благие строфы –
О том, что правда хороша.
ЛЕСТНИЦА ЛЮТЕРА
Монах проедет на осляти –
Рассчитано и горько пьян.
Он любит каждый свой изъян,
Ему бутылка – вечно кстати.
Вон индульгенциями – раж —
Торгует в рясе и зевая –
Тот, кто пугать всех адом рад,
В него естественно врастая.
Твёрд Лютер, голова свежа,
И мысли – от янтарной силы
Небес, и к оным льнёт душа,
Провидя света перспективы.
Монаху Лютеру невмочь
Терпеть обжорство, пьянство, бредни
Догматов – тут сплошная ночь
Духовная, и век последний.
…как будто видишь – он идёт,
На дверь собора прибивает
Противу индульгенций свод,
Рискует, и об этом знает.
Не убоялся ни костра,
Ни пыток, их ядрёной мощи.
Что боль от них? Она остра,
Но есть же мир небесной толщи.
Небесный пласт, его руда
Душ совершенных, светоносных.
Речения монахов косных,
Их алчность, жизни их — беда.
И что? Такое навсегда?
Конюшням Авгия подобна
Сегодня церковь – грех и хлам,
Грехи пузаты, и подробно
Диктуют то, что делать нам.
Но Лютер церковь раздробил –
Во зло подобное дробленье.
А даровала б сила сил
Возможности для обновленья –
Для измененья церкви…Мощь
Различны направленья имет.
Небесная сияет толщ –
Никто такую не отнимет.
Вершит Библейский перевод,
Душой ликую Лютер – ночью.
И адский житель, адский кот
Увиден Лютером воочью –
Чернильницей в него скорей!
(чернильницу бы ту в музей).
Причины вне системы жизни,
Жизнь кодексом не прочитать.
Биографы порою лживы,
Горазды факты подгонять.
Из двадцать первого представить
В деталях Лютерову жизнь –
Уроки взять, поправки к яви
Вписать, и на разрыве жил
Стремиться к осознанью сути,
Которую не осознать.
…что человек есть смесь в сосуде –
Никто не сможет отрицать.
ЛОГИКА ЛОЙОЛЫ
От объедков пищи очищать
Скучно ль оловянные тарелки?
К этому труду не привыкать
Мальчику по кухне – коли мелки
Чувства, мог тогда б переживать.
Но Лойола, орден основав
И возглавив, противу гордыни
Трудится на кухне, свой состав –
Душу то есть – в пласт введя отныне
Мудрого смирения. Вода
Отмывает утварь без труда.
Храбрый дворянин – Лойола – знает,
Как ужалить шпага может, но
Вера экстатичней, чем вино
Душу опьяняет.
Окрыляет.
Орден невелик пока. В былом
У Лойолы и пути, и битвы,
И сомненья – поострее бритвы,
Или ум скрутившие жгутом,
Или душу трогали огнём.
А духовные ворочать камни
Посложней, чем камни естества.
Только оболочками слова
Видятся – доступная едва
Суть прельщает, и сияет славно –
Не обманет? Ангел разведёт
Два крыла – увидите копыта.
Человек инстинктам живёт,
Жаждой счастья и пластами быта.
Вектором, ведущим вверх, один
Жив из тысяч, или сотен тысяч
Разных, но включая их величеств.
Папа – дома веры господин.
В лоскуты пристало б роскошь рвать,
Жить среди неё – такая ересь.
Вера – это значит рваться через
Данность, высоту осознавать.
Вот Лойола генерал, притом
Вовсе не мечтающий о славе.
Вписанный в духовный дом, а дом
Оный отдан небу, как державе
Истины – она одна притом.
Жить не можно, с истиной лукавя.
Жить нельзя в пределе золотом.
Вера – каждой жизни есть заглавье,
Этого не ведаем притом.
ГЕОЛОГИЧЕСКАЯ ПОЭМА
Кайнозой, Мезозой, Палеозой…Глыбы времени, геологическая архитектоника смысла…Симфония смыслов, недоступная разуму, рассчитанному на горстку лет…Геология, определяющая жизнь мощью пластов земли, сдвигами и разломами…Ящеры, грозно царящие на земле, ящеры – воплощённый избыток плоти, и вместе – воплощённая кровожадность; жаркая и смрадная возня. Гладкая синь глубоких озёр, и медленно переходящие их диплодоки (драконы фантазий ещё не существуют). Как отображены периоды динозавров в Ветхом Завете? В каких стихах живёт зашифрованная информация о них? Плоть земли обновляется – жарой и разъёмами, страшно трещит земля, отделяясь от себе подобной части, деформируясь (мост в аду был разрушен, когда сходил сюда Христос: геолого-метафизический разъём, изъятый из терцин Данте). Перегруппировываются континенты. Динозавры не развивались – какое возможно просветление при разуме размером с крохотную корпускулу земли? (Грецкий орех походит на мозг, но кто же ждёт от него развития?). Вертикальное движение душ (если были они) внутри туш – чудовищно обременены плотью были динозавры – ирреально, фантомно; геология, подчинённая сумме высших воль передаточным механизмом меняет условья существованья земли…
Панцирь слоист и реист – но это панцирь: нынешней земли вокруг; незримый, но реальный панцирь, сотканный излучениями войн, ненависти, злобы – буро-коричневый, цвета греха – и золотистые и нежно-синие струи добра и сострадания лишь на каплю легче делают его тяжёлую суть…
Ещё чуть-чуть и материки станут крошиться, и люди, не совершившие вертикального духовного восхождения, начнут вымирать, как динозавры…
МАМА
Мамино детство калужское
Мне не представить никак.
Семья, полагаю, дружная,
Но война наводила мрак.
Мой дед — мамин папа — в первые —
Пограничник — погиб дни войны.
Представляю его сквозь нервное
Марево тьмы и вины:
Вины и своей, и всеобщей,
Метафизической то есть.
Жизнь нищей была и тощей,
Нищей — но длилась повесть.
У мамы сестра и брат,
В эвакуации с бабушкой
Были сто лет назад.
А после калужский сад:
Дом старый и сад — как набожный:
Помню — как всеми ветвями
Всевышнему он кадил.
Незнаемое столь с нами.
Сколь сердцу хватает сил.
В пятидесятых мама
Учиться уедет в Москву.
Прошлое — штука самая
Сложная — я живу,
Ибо я связан с прошлым.
Пищевой институт —
И мама идёт по тропам —
Тропам учёбы тут.
Певица Матова маму
Прописала тогда у себя.
Код рода не втиснешь в раму,
Историю рода любя,
Будучи благодарным
За то, что ты есть…
Отец
Талантливым был и ярким.
Симфония двух сердец —
У Матовой он учился,
Познакомился с мамой тут.
В 67 я родился —
Матовой в том же маршрут
Завершился…
И вся жизнь мамы
Жизни грешной, моей
Посвящена — иль драмы
Подобье?
Игра теней,
Иллюзий — и я, ничтожный…
Как папа умер давно!
Как незнаньем своим уничтожен
Я очень многого…Но
Как будто смотрю кино
Из жизни любимой мамы —
Великой, дарующей жизнь.
Мама, есть чёрные ямы —
Но выйдем к свету, держись!
ОТЕЦ
Отец, я знал тебя насколько?
Ответ не представляю сам.
И дней моих мелка фасолька:
Суп — из — текущий по усам.
В многоквартирном жили доме
Мы в коммуналке — велика.
Ищу я данных в первом томе
Судьбы — она издалека.
Когда-то здесь жила певица
И знаменитою была.
К ней папа петь ходил учиться —
И опера его влекла.
Жила у той певицы мама —
В каком не помню я родстве.
Тут с папой встретились. Тут яма
Незнанья моего.
В Москве
Тогда сплошные коммуналки…
Отец певцом не стал, увы.
Был физиком, работал ярко,
И знал все улочки Москвы.
И часто мы бродили с папой
Коленчатыми — хороши.
И по асфальту вёл я палкой,
И радовался от души.
И всю страну отец объездил,
И книжником изрядным был.
И рано умер. Сколь исчез он?
Я веру поздно ощутил.
А папа в пятьдесят с немногим
Скончался — было мне тогда
Так мало — девятнадцать.
Строгим
Мой папа не был никогда.
Лежал в гробу, лицо так строго.
Мне девятнадцать. Папа стар —
Тогда казалось. А дорога
Моя в начале. В общем — старт.
Как мало прожил — понимаю
Сегодня — папа! Сколько с ним
Мы не договорили знаю,
Поскольку сам я стал седым.
Он физик был — и он же лирик,
Он путешественник, атлет.
А я — поэт подпольный, мистик.
А папа верил или нет?
Как много с папой говорили,
Раз начал рано я читать.
О вере никогда. Но были
Советские — что тут сказать?
Мои все интересы папа
Так стимулировал всегда!
Монеты, марки. Даже кассы
Театров вспомню иногда.
По «букам» с папою ходили.
Таинственные в полутьме
Мерцали книги. Ту купили.
На лыжах мчали по зиме.
Отец! Ты жив, я ощущаю!
Раз в снегопаде я тебя,
Увидел — было…Понимаю —
Так шутит острая судьба.
Я шёл за человеком — мнилось
За папою: договорить
Мне шанс даётся — будто милость,
И дальше по-другому жить.
Но не было такого шанса.
Шёл снег. Насколь я знал отца?
В пустое серое пространство
Вопрос втыкаю без конца…
