Нет нового, Экклезиаст,
Под солнцем яви утверждаешь?
А сколь о мозге много знаешь,
Телесный свой познавши пласт?
Иль астрофизика в цене
Была в твоё седое время?
Во многих знаньях скорбь? Но бремя
Не-знания гнетёт вдвойне.
Нейронов сеть нам объяснит
Столь много, сколь не представляешь,
Когда опять в стихах стенаешь,
Утратив к жизни аппетит.
Всё новое, Экклезиаст,
Под старым солнцем – очевидно.
И вера ветхая постыдна,
Поскольку свет иную даст.
* * *
…а яды обожал земные –
Курить, и алкоголь, и есть.
Он был поэтом, но в России
Поэт давным-давно не весть.
Что миссию не довершит он –
Так нету миссии – психоз:
Тот, что опять разводит пышно
В мозгу кусты словесных роз.
* * *
Новорожденный, новопреставленный…
Морг – напротив родильный дом.
Между ними процесс, озаглавленный
Жизнь – даётся с отменным трудом.
Ожидаешь жену, что ребёнка
Понесла к терапевту. Глядишь
За ограду, и слышится, тонко
Данный плач, нарушающий тишь.
Морг махиною красной напротив
Поликлиники детской. Стоят
Люди в чёрном, с цветами, усвоив
На-сегодня трагический лад.
Закурив, и пуская колечки,
Мыслишь – сколько осталось тебе?
Да и дни впереди, что калеки,
Коль смеяться угодно судьбе.
* * *
Любое место можно описать –
Заборы, палисадники, домишки,
Завод, что крепость, речки благодать,
Вообще – провинциальные излишки.
Дом старый, половиц истёртых скрип,
Мальчишку, что выводит велик утром.
И ощущенье взрослое: ты влип,
Поскольку встречен в данности абсурдом.
* * *
Мы из Византии отплываем.
Ветер надувает паруса.
Лестницы златые вспоминаем,
Рукотворна таковых краса…
Купола и башни Византии!
Хлебная опара куполов,
И кварталы мастеров благие,
Много в Византии мастеров.
Отплываем, сами изменившись –
В чём? сказать бы толком не могли.
Только время – из арбитров высших –
Знает, что ценить среди земли.
* * *
Поверхности нас окружают,
И та, и эта ценит пыль.
А летом воздух столь прожарен,
Что пыль стирать, меняя быль,
Нет вовсе сил…
Стола поверхность,
И тумбочек, и… стар буфет.
И так известна неизвестность
Грядущего, что спаса нет.
ПИТЕР БРАЙАН МЕДАВАР
В работах Медавара солнце
Познанья собственных глубин
Отражено, как рост, чья соль и
Есть связь с огнём первопричин.
Иммунотолерантность мощно
В эксперименте нам дана.
Подход к старенью – мыслей толщи,
Где Дантовская глубина.
Наука – форма чётких красок,
Расплывчатость исключена.
А жизнь – игра различных масок,
И тайный брег, и глубина.
Глубин, морских помимо, много.
Телесные пласты людей,
И вместе – каждого дорога
В пыли, среди цветных огней,
Иль площадей….
Открытий, сколь она полна?
Ту Медавар пополнил сильно,
Меняя наши времена.
ИЗ ЖИЗНИ ЮЛИАНА ОТСТУПНИКА
ЯМВЛИХ
Говорили – духов вызывал,
И ученики пред ним склонялись.
Ямвлих стар, он сух, телесно мал,
И в глазах его – и грусть, и жалость.
Ящеркой на солнце полюбил
Греться, зная многие болезни.
Свет его, тепло его полезней
Снадобий, какие часто пил.
О Едином много рассуждать,
Ни к чему не приходя – у моря
Будет он с учеником опять.
-Жить вне знанья – это наше горе.
Отчий голос как расслышим мы?
В отчее мы возвратимся лоно?
Христианских дебрей беззаконно
Жил среди, душой не зная тьмы.
Много слухов, выдумок о нём –
Он – старик, сидит на плоском камне.
И палим тем внутренним огнём,
Без какого в мире всё бесславно.
ПОРФИРИЙ ОПТАЦИАН
Средь христиан поклоннику Эллады
Оптациану тяжело дышать.
Прикидываться, лицемерить надо,
И изощрённые стихи писать.
Лишён имущества, на остров сослан,
Где кроме скал и коз нет ничего.
Но возвращён, и дальше будет острой
Жизнь, не суля поэту торжество.
Как разводил сады словес узорно!
Фигурные как созидал стихи!
Сквозь оную игру взойдут ли зёрна
Успеха, коль усилья велики?
В прихожих знатных вилл с гробовщиками,
С ростовщиками он заказов ждёт.
Поднявши чудо красоты на знамя
Хотелось жить, — жаль, данность не даёт.
КАЗНЬ ГАЛЛА
Везли в повозке грубой – понял
Куда…
Одежда столь проста.
Изнежен Галл, грязны ладони,
Не мыто тело. Жизнь пуста.
Купанье так любил и яства.
Объявлен смертный приговор.
Солдаты не спасут – так ясно.
А мяснику сказали – вор.
Мясник рубил главу: порою
Тем подрабатывал, умел.
На Галла навалясь толпою,
Держали, хоть и не был смел.
И всё ж, чтоб верные солдаты
Не помешали, мяснику
Сказали: Справишься когда ты,
Спрячь, унеси сию башку.
И галла голову уносит.
Фрагмент истории всего.
И вся она – как будто осень,
В ней – умиранья торжество.
* * *
Иным легионерам стало страшно,
Когда помпезный Константина стяг
Опущен был, и крест низверг отважный
И новый император, церкви враг.
И вот фигуру бога-солнца ловко
Кузнец, им стяг венчая, водрузил.
Вернутся боги!
Солнце ярко, словно
Приветствует провал церковных сил.
-Антихрист! – по рядам легионеров
Проносится. Но счастлив Юлиан.
Он свету верит, радости, а вера в
Распятого – истории изъян.
Однако вера та – непобедима,
Сколь ни была б запутана она.
Жизнь видимая, вероятно, мнима.
А подлинная людям не ясна.
* * *
В порфирии громоздкий шкаф,
Пятью он башнями украшен.
Массивен, тёмен, даже страшен.
И басилевс извечно прав.
А шкаф сиятельный хранит
Его одежды – грандиозны.
У роскоши ведь нет границ,
Сверкают ярко камни, грозно.
Не гнущихся от злата полн
Одежд сей шкаф. Он – слава власти,
Сам будто символ власти он.
Она – ток сласти и напасти.
Шкаф нарциссичен. Сам собой
Стоит, громадина, любуясь.
…а Византия шлёт судьбой
Привет векам, чей норов буен…
Порфирия – роскошный зал,
Шкаф пятибашенный, громоздкий.
Сколь многого не зреть глазам,
Столь многое секрет для мозга.
МАКСИМ ЭФЕССКИЙ
Шатры пространства, лабиринты…
А – только воздух мы узрим.
Максим Эфесский славу Рима
Познал – но внешний дан режим.
Поэтому он Юлиана
Введёт в мистическую сласть,
Лишая страха, как изъяна,
Открывши дверь ему во власть.
Максим Эфесский, как анатом
Явь знает с крепкой стороны.
Не в том грядущий император
Нуждается: свод глубины
Мистерий для него откроет
Максим Эфесский, хитроват.
Реальность сам волшебник строит,
Как речи строит адвокат.
Знал: за покровом яви тайна,
Её нельзя расшифровать.
Но совершенно не случайно
Не страшно магу умирать.
* * *
Сапфиры, украшавшие одежды
Распятого, получит Дионис.
Отчищен мрамор, мы вернулись в «прежде» —
Всё спуталось сегодня: верх и низ.
Из церкви иподьякон — ипподрома
Любитель, и материй, и духов —
Из лавки этаже на первом дома
Несёт флакон наезднице. Таков.
Все таковы, всё смешано в сознанье,
Как воцарился Юлиан. И вот
В загоне чернецы и ариане,
И горек ныне нашей яви плод.
* * *
С мраморного возвышенья Юлиан
На толпу не мытых, волосатых,
Яростью кипевших христиан,
Презирая их, смотрел – разъятых
Собственными распрями…
Вон те
Донатисты, тут цецилиане,
Ариане – каждый в пустоте,
В собственном мыслительном тумане.
Изорвать друг друга в клочья рад
Всякий: братолюбие такое.
Грустно: олимпийцев вертоград
Затопило варево людское.
