Серуньчик, Лидочка и это сладкое слово «халява»

художник John Pitre.
Алексей Курганов

 

Серёга Картошкин – журналист, что говорится, от Бога. Он ещё и двух лет не проработал в сельхозотделе местной городской газеты, а на рынок если и ходит, то только за семечками. Остальную сельскохозяйственную продукцию ему привозят из хозяйств прямо на дом.
— А чё такого-то? – совершенно искренне удивляется он, когда некоторые сильно упортые в морально-нравственном отношении товарищи начинают укорять его и совестить. – Я чё, выпрашиваю, что ли? Сами привозят, сами дорют!
После чего обиженно шмыгает совершенно не простуженным носом. Дескать, нашли чем уесть! Сами-то, небось, тоже хрен чего упустите! Моралисты тра-та-та! Кругом одни лицемеры!

Нет, его не сразу определили на сельское хозяйство. Сначала даже культурку предлагали, но какая в их уездном, тихом, сонном, мирном, сугубо обывательском городке может быть культурка? Самое большее, если местный художник Стечкин по пьяни и от хронической половой невостребованности намалюет на огромном холсте такую же огромную бабу с тремя сиськами и до того задумчивым взглядом, что зрители смущаются и стараются быстрее покинуть место встречи с этим человекообразным монстром.
Из других случающихся культурных событий можно отметить регулярные драки в местном ансамбле домбристов и балалаечников. Дерутся не домбрами и балалайками, а традиционно, кулаками – но исключительно из-за творческих разногласий. Последняя сшибка была, помнится, из-за Брамса. Домбрист Кузякин не совсем правильно интерпретировал его «Немецкий реквием», за что и получил в ухо от балалаечника Будко, человека непримиримого по отношению к пропагандистам нетрадиционных музыкальных трактовок.

В общем, культурная жизнь в городишке эН если и била ключом, то в прямом, рукоприкладном смысле, и Серёга, будучи от рождения суровым реалистом, сразу понял: культурка ─ место кислое. Культуркой, грубо говоря, не нажрёсся. Но что весьма примечательно, серегина супруга, Лидочка работала как раз по этой культурной части секретарём-машинисткой в местном краеведческом музее. О, это была та ещё Лидочка! Она до Серёги имела опыт брачной жизни с неким городским бизнесменом по имени Вадик. Но Вадик трагически погиб – и не от пули или ножа безжалостного киллера, а от огромной сосульки, свалившейся ему аккурат на голову с крыши местного Дворца культуры, возле которого он поджидал свою любимую Лидочку, чтобы сходить вместе с ней на оперетту «Летучая мышь», привезённую из областного центра. В результате падения сосульки посещения мыши не состоялось. Лидочка проплакала целый день, потом ещё один, сдуру решила нанять знакомого киллера Володю, чтобы он убил дворника, который, сволочь такая, вовремя не сколол ту злосчастную сосульку. Но Володя в ответ на её предложение сначала вытаращил глаза, потом оскорбительно заржал и, в конце концов, сообщил, что он пока ещё не опустился до того, чтобы убивать дворников. Рассудил он, в общем-то, правильно: Лидочке этого дворника надо было не убивать, а наоборот благодарить: Вадик при жизни был жадноват и всегда урезал лидочкины аппетиты со свойственными ему бизнесменскими беспощадностью и бесцеремонностью. Теперь же она стала богатой вдовой, потому что все вадиковы вклады, активы и дивиденды достались именно ей. Сгоряча и опять же сдуру Лидочка хотела сама продолжить вадиков бизнес, но его партнёры сразу же дали ей понять, что делать этого ей категорически не нужно. Иначе им придётся обратиться к услугам всё того же мастера Володи. Лидочка все моментально поняла, мужнин бизнес этим самым партнёрам моментально продала и, чтобы забыться от тоски, устроилась работать вышеназванной секретарём-машинисткой. Там же, в краеведческом, она и познакомилась с нашим Серегой, который зашёл поболтать с заведующим краеведческим сельскохозяйственным отделом.

— Какая красотка у вас здесь появилась, — сказал Серёга знакомому. – Прямо розанчик!
— Хочешь познакомлю? – предложил знакомый и познакомил. Через три месяца ухаживаний Лидочка милостиво дала «добро» и они расписались. Вадик остался в прошлом – а что поделаешь! Живым, как говорится, надо жить! Так что всё правильно!

Наступил тысяча девятьсот девяносто первый год. Времечко было расчудесное! Колбаса из магазинов исчезла уже давно и основательно, зато жизнь буквально кипела политикой. Каждый считал себя мудрецом, каждый имел собственную точку зрения, каждый знал, куда мы все идём и где в результате этого расчудесного похода окажемся.
Сразу после новогодних праздников Серёга и Лидочка получили письмо от Зайонковских. Зайонковские ещё в самом начале перестройки уехали в Америку и теперь периодически присылали письма, в которых не без сарказма, но тем не менее снисходительно-восторженно писали об их теперешней жизни, совершенно прозрачно намекая на то, что жить в Америке очень даже неплохо, в отличие от России, в которой «места тихие и ловить нечего». От такого чтения Серёга непонятно кривил губы, а Лидочка губы почему-то надувала.
На этот раз Зайонковские отбросили все дипломатические экивоки и прочие условности. Приезжайте, писали они. В любом случае не прогадаете. Мы вчера смотрели по телевизору новости из России, и Сонечка долго плакала. Эта страна обречена постоянно жить в… Далее следовало очень грубое слово на букву даже не «жэ», а «пэ».
Серёга озабоченно сдвинул брови.
— А что? – сказал он куда-то в пространство, хотя Лидочка была рядом. – Может, и на самом деле?
— «На самом деле»! — передразнила его Лидочка. – А на что мы там будем жить?
— Вэлфер – произнёс Серёга загадочное слово. – Пособие по безработице. А потом что-нибудь придумаем.
— Чего ты придумаешь? – не согласилась Лидочка. – Или думаешь устроиться там журналистом? И не надейся.
— Это почему же? – обиделся Серёга. – Я, между прочим, профессионал.
— Ага, — скривила губы Лидочка, — Бумагу марать. И свинину тебе там на дом никто возить не будет. Там не возют.
— Я, между прочим, ни у кого ничего не прошу, — насупил он брови.
Лидочка в ответ махнула рукой: не надо этой старой песни! Пой её перед доверчивыми пионерами, а не перед ней, любимой!
— И знаешь, почему у тебя там ничего не получится? – продолжила он безжалостно разрушать его иллюзии. – Потому что ты – не какой-нибудь Джон или Смит. Ты — Серуньчик. Именно что. Серуньчики там не приживаются.
— Ага, — язвительно буркнул муж .- Менталитет другой.
— Вот именно! Именно что серуньчиковый.

В этот вечер они не то, чтобы поругались (из-за чего ругаться-то?), но всё же повздорили. Потом был ещё вечер, ещё… Никуда они не уехали. Серёга до сих пор работает в газете, а Лидочка периодически то пилит его или, наоборот, хвалит за то, что никуда не поехали. Непредсказуемая женщина! Но свинину любит.


опубликовано: 29 октября 2016г.

Серуньчик, Лидочка и это сладкое слово «халява»: 6 комментариев

  1. Прочитала с удовольствием. ЛГ живые, можно представить каждого таким, какой он задуман автором. И тема интересная, злободневная, семейная и совсем не семейная, а общенародная. Молодец, Алексей! Удачи Вам!

  2. Два имени собственных, вынесенные в заглавие рассказа Алексея Курганова «Серуньчик, Лидочка и это сладкое слово «халява», сразу же знакомят читателя с его главными персонажами. Серёга Картошкин — хват. «И двух лет не проработал в сельхозотделе…, а продукцию привозят из хозяйств прямо на дом». Да… А уж что журналист «от Бога», это точно. И язык у него соответствующий: чё, дорют, уесть, хрен… Последнее если не скажет, то подумает-то точно. Культурный, словом. Его было как раз на культурку и направили. В смысле, поработать. Однако в местном захолустье «культурка — место кислое». А хочется хлебного, например, «в сельхозотделе местной городской газеты». И пристроился ведь Серёга Картошкин. Да ещё и жену себе там нашёл «прямо розанчик», богатую вдову «городского бизнесмена по имени Вадик». Сошлись они на взаимных чувствах, в том числе, на любви к свинине., и стали жить-поживать. И ни в какую Америку не поехали, как Зайонковские. У Лидочки хватило ума остаться и мужа своего, «между прочим, профессионала», журналиста, не пустить туда. Менталитет не тот.
    Дойдя до этого места в рассказе, то есть практически до финала, читатель понимает, что именно он, менталитет, «именно что серуньчиковый», как раз и является третьим персонажем, а может быть, и главным. Он проявляется во всём: в образе городишка Н, в его бандитских буднях и куцых выходных; в языке персонажей и автора, причём нарочито сниженном языке; в образе жизни серых, скучных людей, высказывающих претензии на нечто большее, нежели серые, скучные дни. Почему-то одновременно вспоминаются » длинный серый дощатый забор с гвоздями из «Дамы с собачкой» Чехова и «Люди из захолустья» Малышкина. Объединяет эти работы всё тот же менталитет. И тянется связующая нить — в литературе и в жизни.

    1. Вот за что, Ольга люблю и уважаю УМНУЮ критику, так это за НЕОЖИДАННОСТЬ мыслей. Честное слово! Да, я пишу исключительно про обывателей, ничего постыдного в таком социальном статусе не нахожу, а из вашего текста понял, что пишу не об абстрактных персонажах, а о конкретных людях. Спасибо!

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте как обрабатываются ваши данные комментариев.