Гидрометеоцентр сообщает…
— Нет бОльшего наслаждения, как говорить о странных привычках некоторых наших знакомых. –
Фазиль Искандер, «Праздник ожидания праздника»
Человек, как никакое другое живое существо, раб своих привычек. Вот, например, Луспекаев Прохор Кузьмич, мой знакомый из дома напротив, пожилой мужчина, приятный во всех отношениях. Каждое утро в семь часов он выходит из своей комнаты в общий коридор и спешит к окну, на котором со стороны улицы закреплён градусник.
— Плюс три, — сказал он сегодня за неимением слушателей куда-то в пространство. – Надо же!
Да-да, и обязательно добавляет вот это совершенно непонятное «надо же!». А что означает или подразумевает это «надо же»? Почему «надо же»? Зачем? Для чего? На улице – конец октября. Птички улетели, листья облетели, кошки перестали водить свои ночные любовные хороводы. Чего «надо же»? Всё так и должно быть! Не июнь- месяц, чтобы было плюс двадцать!
Постояв у окна и поняв, что это его очередное утреннее ошеломительное открытие и на этот раз никому и задаром не нужно, он возвращается к себе в комнату и по пути обязательно встречает выходящего из своей комнаты Сергея Борисовича, тоже очень большого и тоже никому не нужного оригинала. Вообще-то его настоящие имя-отчество Сруль Борухович, но попробуйте так его назвать, особенно при людях! Срулю, то есть, Сергею Борисовичу, будет в лучшем случае обеспечен сердечный приступ (это, повторяю, в лучшем случае), в худшем — инфаркт, соседям – весёлый переполох, вам – испорченное (или наоборот, радостное. Это в зависимости от вашего темперамента и вашей противности) настроение. Вот какой чудак этот Сруль Сергеевич! И чего он так катастрофически пугается? Сруль и Сруль! Нормальное имя!
— Как дела, Прохор Иванович? – интересуется Сру.., Сергей Борисович.
— Плюс три, — многозначительно подняв брови, отвечает тот.
— Да, и мне в последнее время крушина не помогает, — соглашается Сру…тьфу, ну, вы поняли. – Надо сходить в аптеку, спросить, может, появилось что-то новое.
Как говорится, кто про что, а вшивый про крушину. У одного вечно болезненная тема – уличная температура, у другого – хронические запоры. Каждому своё, у каждого — своя.
А с другой стороны — милейшие, безвреднейшие люди. Вот, например, морда у Сруля до того располагающая, что с ним постоянно здороваются даже незнакомые ему люди. А по ночам, во время сна, на неё, морду, обязательно заползают тараканы. О, тараканы просто так заползать не будут! Они знают жизнь и знают, на кого заползать, а от кого, наоборот, отползать как можно быстрее и незаметнее! Чтобы не дай Бог разбудить!
_- Вы сегодня в магазин пойдёте? – спрашивает Сруль.
— Обязательно, — кивает Прохор Кузьмич с важным видом. – Хлеба надо купить и сельдь (заметьте, не селёдку, а сельдь! Плюс три температура! Надо же!)
-А нынче яички не знаете почём? – задаёт Сруль очередной провокационный вопрос.
— Куриные? — галантно и с тончайшим юмором уточняет Прохор.
В ответ слышится смешливое покряхтывание: юмор засчитан.
— Тридцать рублей, — отвечает Прохор.
— Надо же! – всплескивает пухлыми ручками любитель яичек. – Ведь совсем недавно были двадцать пять!
( Это у Сруля такая привычка: уменьшать все цены на пять рублей. Если сегодня стоит тридцать – вчера стоило двадцать пять. Если десять – вчера пять. Если вообще ничего не стоит, то и вчера давали буквально даром.)
— Инфляция, — многозначительно замечает Прохор (ну, всё знает, абсолютно всё! И про температуру, и про инфляцию, и про цены на нью-йоркской товарно-сырьевой бирже!)
Вернувшись в свою комнату, он тщательно моет руки и уши (уши у него хорошие: большие, толстые и волосатые), выпивает натощак стакан обезжиренного кефира, переодевается в брюки, рубашку, тёплую кофту на ватине и идёт в магазин. На лавочке у подъезда он встречает Марию Прокофьевну, толстую старушку с командирским взглядом. Мария Прокофьевна кормит голубей. Она кормит их уже миллион лет, каждое утро, вне зависимости от погоды. Если бы все те голуби, которых она здесь у лавочки откормила, превратились в коров, то нашей стране никогда не пришлось бы закупать говядину за границей. Нам хватало бы своего, голубиного. То есть, отечественного.
— Здравствуйте, Мария Прокофьевна, — вежливо здоровается Прохор Кузьмич. – С добреньким вас утречком!
— И вам не хворать, — командирским голосом отвечает старушка.
Прохор Кузьмич достаёт из брючного кармана портсигар и, поддернув брюки, садится рядом.
— Вы разрешите, Мария Прокофьевна?
— Курыте, курыте, — слышит снисходительное. – Вредная привычка. Нет, вы не подумайте чего, это я к слову.
— Целиком и полностью, — с готовностью соглашается Прохор Кузьмич. – Слабость характера. Стараюсь сокращать.
— Я тоже раньше курыла, — подкупленная такой обезоруживающей откровенностью, признается Мария Прокофьевна. – Ох, курыла! У вас какие?
— «Ява».С фильтром.
— А я – Беломор». Но врачи сказали: хватит – и всё. Как рукой. И больше ни разу!
— Железный у вас характер, — уважительно говорит Прохор Кузьмич, вкусно затягиваясь. – Вам бы полком командовать. Или дивизией.
В ответ слышится ироничное хмыканье: а то мы не командовали! А то мы не хороводили! Враги бежали в страхе и падали в ужасе!
— Леденцами спасалась, — продолжает экскурс в своё антиникотиновое оздоровление старушка. — .Монпансье. Помните, такие, в железных коробочках? (Прохор Кузьмич кивает: а как же! Замечательно помню!). Бывало и сосу, и сосу… Слёза на глаза наворачиваются – вот как закурить хотелось, а я всё сосу! Аж язык стёрла об эти монпансье, чтоб их черти разжевали!
— Надеюсь, стёрли не до конца? – отпустил Прохор Кузьмич элегантную шутку, но собеседница этой элегантности не заметила.
— Ну, если бы стОрла, то как же разговаривала? А вы в магАзин? ( с ударением на второе «а»)
— Туда. А что?
— Ничего, — и старушка почему-то поджала губы. – Просто так. К слову.
— Наш «Гидрометцентр» пошёл, — сказал один старик другому. Они только что очень удачно освежились в пивной «Василёк» и сейчас тоже сидели на скамейке, но не приподъездной, а у детской площадки.
— Ага. «ТАСС уполномочен заявить!», — ехидно отозвался другой. — Сегодня иду по коридору, а он, как всегда, воркует с этим, со Срулем. Нашёл, понимаешь, товарища.
— Ну, как же! Фронтовики!
— Да ладно заливать-то! «Фронтовики»! Купили себе медалей на барахолке, вот и все фронтовики! И эта старая кошёлка-голубятница! Медсестрой была на фронте! Знаем мы этих медсестёр!
Собеседник хмыкнул и ничего не ответил. Да, остроумные вокруг люди! Всё знают, всё умеют. Наверно, собираются долго жить. Им виднее как надо жить. Они – не мы.
