Бледный сок рассвета, утро тоже
Бледное, усталое весьма.
Жизнь устроена ужасно тонко,
И себе она всегда верна.
Радости на две копейки надо,
Но копеек этих не найти.
А в тебе заложенные клады
Не извлечь, и мучаешь ты.
Бледное, не то больное утро,
Серый сентября грядущий день.
Даже с ощущением абсурда
Будет после разбираться лень.
* * *
Клуб нумизматов помещался в церкви
В Союзе, не смущая никого.
Азарт и поиск надобного в центре
Судьбы, неважно больше ничего.
С отцом ходил мальчишка, поражённый
Обилием всего – монеты мир
Огромный, и бескрайний, и бездонный
Являли, интересен был и мил.
На увлечений ярмарке сегодня
Сбираются, потея, старики.
Скучая, ходит взрослый – безусловно
Изведавший достаточно тоски.
ТОРЖЕСТВЕННА УЛИТКА
1
Чуть на неё не наступил –
Торжественно ползла по плиткам.
Парк сентября слезливым был –
Едва ль раздолье в нём улиткам.
Ползла вот эта – велика,
Серея нежным перламутром.
Я прогуляться вышел утром,
Не разошёлся дождь пока.
Улитка рожки подняла,
И ракушка её желтела.
Плыла улитка, и — умело —
Сквозь воздух, вовсе не ползла.
И так торжественна была.
2
Стихотворение в прозе
Чуть не наступил на неё – вовремя отдёрнул ногу.
По плиткам замощённой дорожки лесопарка торжественно, будто на королевский приём, ползла крупная улитка.
Раковина её чуть отливала желтизной, а сероватый мускул тела блестел перламутром в свете слезливого дня раннего сентября.
Рожки чуть покачивались, и задняя часть точно замирала, но движение продолжалось – медленное, торжественное, плавное сквозь воды реальности.
Стоял и смотрел, как ребёнок – шедевром природы почитая большую улитку.
* * *
Как знать – а вдруг амёбы и моллюски
Сплошного счастья светового сгустки?
* * *
Как виноградная лоза
Без ягод кучерявы строчки
Задумчивого одиночки,
Хотел сказать то, что сказал.
А что уведено в подтекст
В грустящей бездне растворится.
Стих на бумаге – как порез,
Боль кровью медленной струится.
* * *
Люди людям враги –
Люди людям друзья.
Коль сулят пироги,
Отказаться нельзя.
Даром ждал пироги,
В спину нож получил.
Не кричать помоги –
И на крик нету сил.
Нрав предательства лют,
Норов пьянства убог.
Кто таков абсолют,
А по-нашенски Бог?
Люди людям и то,
И другое. Привык.
Жизни знаешь зато
Усложнённый язык.
* * *
Течение застывшее — кора,
Его узоры и разводы видишь.
А вот пошли и надписи на идиш,
И на арабском, суть их – не игра.
Глядишь опять на мощную кору,
Отводы, отслоения теченья.
Природы представляешь вдохновенье,
Мыслишки не пугаясь: я умру.
* * *
Жук в троллейбусе, и на него,
Как заворожён, малыш глядит.
Жук ползёт, и больше ничего
Не волнует, коль чудесен вид.
Спинка, как волшебная, цветёт.
Едет в транспорте красавец-жук.
Будет из окна его полёт
Дан со звуком. Тихий будет звук.
* * *
На ветке голубь. Ну а ветка
Почти безлиственна – уже
Нас к сентябрю приведший вектор
Задуматься о рубеже
Грядущем года заставляет.
Пора итоги подвести.
Но одиночество сжимает
Поэта жалкого в горсти.
Прочесть ли голубю вчерашний
Довольно долго правил, стих?
Он выправлен, и – лист опавший,
Совсем не нужный для других.
Пружинит ветка пустотою.
Качнётся фаэтон судьбы.
Не интересны, я не скрою,
Нюансы будущей тропы.
ОБОРВАВШИЙСЯ РАССКАЗ
(стихотворение в прозе)
Он был странный – патологически честный, порядочный, очевидно брезгливый, ибо если приходилось таскать старые книги, а приходилось часто, одевал халат и перчатки; он был высок, худ, с нездоровыми чёрными, выпуклыми глазами, и тяготился службою в библиотеке, как и ты – попал после института культуры, отслужив в армии, где испортил себе желудок.
Он увлекался историей – страстно, взахлёб; вернее – определёнными её моментами: правителями-реформаторами; но увлекался начётнически, когда объём информации – достаточно большой – затверживался, повторялся без конца; и ваши разговоры с ним были порою интересны, а порою раздражали тебя.
Он уволился раньше – тогда, когда ты думал, что ноша этой службы пожизненная, но через много лет и тебе предоставилась такая возможность.
…забрав малыша из сада, ведёшь его домой – вернее, катит он на самокате, объезжает длинный магазин, сворачивает между двумя топольками к светофору, на котором вспыхнул красный, и быстро-быстро, как всегда спеша куда-то, проходит мимо бывший коллега – он не видит тебя, не знает, что ты идёшь с ребёнком…
…устроился ли на какую-то работу? Или живёт на деньги от второй квартиры, сидит в архивах, по-прежнему набирает слоями знания о древних кусках истории?
Ты пишешь о нём вечером, а малыш рядом изображает вдохновенно каляки свои на бумажках с твоими стихами, рассказывая, что изобразил.
И так всё чуднО плетётся в жизни, так странно, сложно, что рассказ твой обрывается там, где и не ожидал…
* * *
Поэзия, родившаяся из
Боязни суть событья позабыть,
Развитьем низвергать сознанье вниз
Не может, призывая воспарить.
Малыш с отцом глядят, как агрегат-
Машина слой асфальта во дворе
Срезает, и малыш ужасно рад,
Пускай дожди слезятся в сентябре.
Рифмующий в сознании отец
Фиксирует восторги малыша.
В теперешней действительности жрец
Стиха, и чтоб светла была душа,
Возможен ли? Накрапывает дождь.
Берёзы у котельной зелены.
И коль стихи приходят, — пусть не ждёшь, —
Зачем-то быть в реальности должны.
* * *
Мох зелен, бархатисто-нежен,
По тополиному стволу
Идёт слоями – лучше, нежели
Писать стихи в своём углу,
Смотреть на мох великолепный.
Для насекомых – славный лес.
А в сумерках дан отблеск летний,
Хоть осень каталог чудес
Уже раскрыла. – Папа, мягко! –
Малыш потрогал лапкой мох.
-Приятно, да, сынок?… А магма
Коры застывшая мне мозг –
Закрученные лабиринты –
Напомнит… Но зелёный рай
Столь малый – и не меньше Рима! –
Как посчитать – я видеть рад.
И рад, что нравится мальчишке.
Сиренев сумеречный свет.
Из световой усвоил книжки
Я, что по сути, смерти нет.
* * *
Пуды пространства осмысляя,
Истории тотальный мир
В код осмысления включая,
Дерзнув, путь собственный пойми.
Всё интересно — лодка гроба,
Какое плаванье сулит?
В железных дебрях сложно тропы
Рубить под пень Аонид.
Спрессован опыт, оный взрывом
Грозит едва ли. Ветхий свод
Небесный верит перспективам,
И от него завет идёт.
Завета ветхость обновили
Две тыщи лет тому назад.
Впустили траурные силы
В режим ошибок и утрат.
Пуды осмыслишь временные,
Насколько позволяет мозг.
Не верь, что сложные, витые
Пути собой отменит морг.
* * *
Сосредоточенно кидает
Кусочки яблок в тесто он.
На малыша в окно взирает
Осенний серый небосклон.
Шарлотку делают на кухне
Отец, бабуля и малыш.
-Сынок, ты режешь очень крупно!
-Ма, ничего… за ним следишь?
Малыш всё делал осторожно,
Сияя, — ведь печёт пирог.
И опровергнуть невозможно,
Что надо всеми нами Бог.
* * *
Вишни пышное цветенье
Ягодный подарит свет.
К свету тянется растенье
Долгих человечьих лет.
Проводами смысла можно
Многое в узлы связать.
Нежное цветенье мощно
Поражает ум опять.
Вспомнишь детство, сборы вишни,
Сок и ягодный пирог.
И зачем потребны вирши,
Коли яви даден слог?
* * *
От протобактерий до аккорда
Данте, завершившего поэму
Путь, в себя вобравший темы, гордо
Данные, развитья давший тему,
Путь, вобравший войны в пене крови,
Фрески высоты необычайной,
Очи Пантократора, и кроме
Смерть детей, что остаётся тайной
Страшной – путь, запутанный донельзя
И разнообразный, очень пёстрый –
Жизнь от крика первого до бездны
Отразится в оном многовёрстом
Всякая…
* * *
Отцовства тема бесконечна,
И, адресуясь вновь к отцу
В безадресность – мол, изувечен
Действительностью, и орду
Своих стихов припоминая,
Не уповая на ответ,
Порой живёшь, не понимая,
Жив ты, иль нет,
Отцовства тему постигаешь,
Лелея нежного сынка –
Мальчишке песню напеваешь,
Хоть слов и не поймёт пока.
* * *
-Ты Нелли? – Возле дома встал.
-Да. – Пожилая, удивлённо
Глядит. – Я был мальчишка, мал.
Вот здесь мы жили.
Детство словно
Воскресло. – Неужели ты?
Вы переехали лет тридцать
Тому назад…
Её черты
Ведь не могли не измениться,
Как и его. Он сед, она
Морщиниста, немного старше.
Дом смотрит – детская страна,
И тополя её на страже.
Припоминают, говорят.
Дом смотрит, как растёт былое
В сознанье стареньких ребят –
Чудесное и золотое.
* * *
Нас двое, ну а стен четыре –
Стихотворенье сочинял
Для мамы. Одинок, в квартире,
И маму из Калуги ждал.
-Ну, как же двое? Трое: пёсик
Чудесный прыгает вокруг.
И в руки тычет мокрый носик
Великолепный нежный друг.
Пёс умер. Человек женился,
Растёт сынок. Припомнил стих,
Как одиночеством слоился
С трагедиею сердца встык.
Жива и мама. Тем не мене,
Как и тогда, он одинок.
Считает возраста ступени,
И песенку поёт сынок.
* * *
Закат знакомо-незнакомый,
Расплавив золото, течёт.
И каталог красот искомый
Своим течением даёт.
Горячие сияют краски,
Блестит лиловая струя.
Цвета известны и прекрасны,
Как воплощенье бытия.
Но каждый человек, по сути,
Есть воплощенье бытия.
Жаль, не избавлена от мути
Жизнь, как ни строится, ничья.
…в провинции бывал когда-то,
От метрополии целясь.
Но ежели душа крылата,
Везде известна с небом связь.
Торжественный, как Византия
Закат звучит, — его орган
Кантаты дарит золотые,
В любой не мыслится изъян.
И ночь торжественною будет
В раскидистых созвездьях звёзд.
А внутренние – в сердце – бури
Я тишиною перерос.
* * *
На лесенке божья коровка.
Рассматривает малыш .
Мнит – запросто сам полетишь,
Когда так взлетает ловко
Божья коровка.
Но мы не взлетаем, малыш,
Мы только по лестницам можем
Двигаться вверх.
Вырастай, и узнаешь, как Моцарт
Доказывает: человек
Может взлетать, оставаясь
Косным телом своим на земле.
А к божьей коровке зависть
Нелепа,
Как поиски истин в золе.
СОВЕТСКИЕ ДЕТСКИЕ САДЫ
(стихотворение в прозе)
Сады – как советские бастионы детства, как воплощённая память пятидесятилетнего почти, позднего отца.
Двух-трёх-этажные белые, сероватые от времени корпуса, со сложно сочинёнными внутри лабиринтами, переходами, лестницами; и один раз, когда малыш проспал, спросил у переодетого, куда вести на музыку, помнит ли? Тот бодро кивнул, и пошли подниматься по лестницам, двигались по коридорам, на стенах которых висели детские работы, и картины взрослых – на сказочные, конечно темы; и, когда убежал малыш в зал, возвращаясь, запутался, вышел не из той двери…
Садик вокруг дома – настурции и примулы на аккуратных клумбах, и трава подстрижена ровно-ровно, а на асфальте – классики, малыш любит прыгать, разные картинки, схематическое (к примеру) дерево, где вместо листвы – кружки, по каким так здорово скакать.
Есть тюльпаны и лилии, рябины и тополя, а территория разбита на сегменты, под большими навесами малыши ставят самокаты и велосипеды, а горки и прочее игровое оборудование у каждой группы своё.
И шкафчики в раздевалках такие же вертикальные, какие помнятся по детству своему…
Что же?
Вернуться бы – вот мама ведёт за ручку, но это в другом районе, в центре Москвы, где жили тогда в роскошном доме старинном, в шикарной коммуналке.
…праздник прощания с осенью: пожилая дама за пианино: видать, всю жизнь прослужила в детском саду, и принаряженные малыши водят хоровод, прыгают, поют, а родители в качестве зрителей снимают на аппараты, многие встают, чтобы лучше вышло; потом дама в пёстром платье – осень – вносит корзину яблок, детки разбирают, хрустят…
Детские рисунки на шкафчиках – понятно, воспитательницы помогали; вспомнится, как однажды Ольга нарядилась пиратом – с картонной саблей, в треуголки, кафтане и панталонах, с нарисованным синяком несущаяся по их помещению, а за ней – шлейф счастливо смеющихся ребяток…
Детские советские сады, тьма ассоциаций, ощущенья странные, неуловимые, как тени; тени ощущений наползают друг на друга – опять отвёл малыша, медленно огибаешь здание, глядишь в широкие окна, где видны различные предметы быта; проходишь мимо миниатюрного поля для игры в мяч, за спиной остаются деревянные машинки, минуешь клумбы, поднимаешься по ступенькам, открываешь закрытую на кодовый замок решётчатую дверь…
И, точно выходишь во взрослый мир, в который выходить неохота.
В РЫБНОМ ОТСЕКЕ
(стихотворение в прозе)
Он был слишком интеллигентен для торговца – представлялся скорее читающим лекцию с кафедры – в круглых очках в металлической оправе, и благородно седина поблескивает в волосах.
Возле центрального стадиона провинциального города лепились торговые точки: соты снеди, сегменты, наполненные пёстрым съестным.
Он был в рыбном отсеке, и муж с женой, приехавшие на два дня из метрополии, зашли наугад, разговорились неожиданно.
Он рекомендовал то, это, пересыпал речь поговорками, словоохотливая жена поинтересовалась судьбой торговли, он ответил, что помогает дочке, сам приехал из другого города…
Они взяли селёдку, банку икры, скумбрию.
-Под пиво и водку как раз! – сказал, улыбаясь, чуть поддатый муж.
Они попрощались, вышли.
Приятель позвонил в третий раз, поинтересовался, скоро ли будут…
* * *
Предметность мира – дом, скамейка сквера,
И беспредметность воздуха вокруг –
Инакая, как будто, атмосфера.
Предметны лес, река, деревня, луг.
Смерть беспредметна? За город уехав,
Её едва ль боишься повстречать.
А вдруг она есть солнечная веха,
Коль на другие стало наплевать?
Предметно-беспредметный мир конкретен
И зыбок, как нелепица надежд.
За кем сейчас погнался белый ветер,
Свой представляя (или нет?) рубеж…
* * *
Зыбкость мира – сны, мечтанья, или
Бухгалтерия и плотность были.
Зыбкость мира: рифмы и стихи.
Темнота ночная, звёздный воздух.
Сколь конкретен и серьёзен возраст,
Столь избавь свой ум от чепухи.
Чепухою, что считать – не знаешь.
И в листве ты прозреваешь знаки,
Кои соберёшь ли в каталог?
Не потерянное не находишь.
Уток на реке батоном кормишь,
Пестуя действительности слог.
…ТАК ПРОСТО
(стихотворение в прозе)
За сайдингом ворот чувствовалось топтание, робкое подёргиванье ручки, чьё-то очевидное присутствие; но малыш, увлечённо прыгавший на батуте, не видел ничего.
Отец, редко бывавший на даче, и толком не знавший соседей, зашёл на веранду, сказал жена:
-По-моему к тебе войти кто-то хочет.
Жена, быстро пройдя тропку, по сторонам которой лопушился хрен и лиловел клевер, открыла дверь, и две девочки просочились на участок.
-Мы к Андрюше, можно?
-Можно, можно, проходите. Андрюша, к тебе Аня и Арина.
Аня – старшая девочка, у неё есть хомяк, которого ходили вчера смотреть, Арина чуть помладше, а самый маленький он – малышок.
Он сияет, вылезает из сетки батута, встречает девочек.
Они уже прыгают вместе, высоко взлетая, смеясь, они лопочут что-то, отвечая друг другу, или солнечным лучам – трудно понять; вот выбираются они, мчатся в дом, быстро по лестнице взбираются на второй этаж, спускаются с пистолетами, бегают по участку, стреляя друг в друга.
Они опять забегают в дом, хватают, побросав пистолеты, машинки, и возят их по дорожкам.
Потом – опять батут.
Дальше чай – на веранде с пирожными.
Отец любуется летом – летом детей, поскольку своим уже не полюбуешься, и думает, что счастье – это так просто.
* * *
Тема и рема. Ядро
Нового — это рема.
То, что в основе – тема.
…загрохотало ведро,
Дачный пейзажик хорош,
Воду набрал из колодца.
Тема. Грядущего ждёшь
Мало, боясь уколоться.
Рема – в любом новизна
Всё-таки дне пребывает.
Жизни гудит струна,
Благо не убивает
Эта пока струна.
НАСТОЛЬНЫЙ ФУТБОЛ
(стихотворение в прозе)
Распаковывал настольный футбол, вспоминая, в какой играл в детстве?
Малыш больше радовался бластеру – цветному, сверкающему…
Но – следил внимательно, как отец, нервничая от бытовой своей не практичности, никак не мог сообразить, как надеваются игроки на держатели, как наклейки прилепить.
Собрали.
Установили на выдвигающийся из детской, сложно устроенной кровати столик.
И – стали вертеть ручки, соображая, как и что.
Голы забивались, малыш долго не мог привыкнуть, какая ручка соответствует какой фигурке.
Час сидели, пробуя так и этак.
А потом малыш запросился гулять – хотелось показать другим новый бластер.
И – пошли.
Мало осознаваемый малышом, шёл четвёртый день его рожденья.
СЕРДЦЕ СТИХА
Сердце бьётся туго, рвано, ровно,
Веточки пульсируют стиха.
Если суть бывает сложной, словно
Формула, не значит – чепуха.
Пульса напряжённые накаты.
Сердце зажигается в стихе –
Значит, жив, его писал не зря ты,
Нет сказав печали и тоске.
Коли не зажжётся сердце, даром
Мучил поле чистого листа.
Ну а что там с будущим и кармой,
Ты не уяснил себе пока.
