Poszukiwany groźny przestępca…
В Варшаву я приехал поздней осенью, когда уже начались морозы и выпал первый снег. Позади был год мытарств и злоключений, позади были Силезия, Поморье, Балтика и Татры. Самое страшное было позади. Впереди была полная неизвестность.
Прямо с вокзала я направился к Олегу. Он снимал комнату в двух шагах от центра, на Иерусалимских Аллеях. Олег разрешил пожить у него первое время, пока не устроюсь, и обещал помочь с жильём и работой. По дороге я зашёл в Carrefour и купил бутылку виски.
Олег обрадовался встрече. Мы поужинали. Потом ещё недолго поболтали, выпили виски и легли спать. Рюкзак с деньгами и пистолетом я положил под подушку. Виски сделало своё дело, освободив мозг от постоянного нервного напряжения, и я уснул с надеждой, что, может быть, этой ночью мне всё-таки удастся выспаться и отдохнуть.
Но выспаться снова не удалось. Мне снова приснился опиумный притон. Валерка в окровавленных бинтах. И Марлена с перекошенным от ужаса лицом. Я проснулся в холодном поту и до утра уже больше не уснул.
Сквозь зашторенное окно в комнату пробивался бледно-жёлтый свет уличных фонарей. Тошнотворной волной нахлынули воспоминания. Олег тихонько посапывал во сне. Я лежал, таращился в темноту и старался не думать о Марлене и Валерке. Но дурные мысли сами лезли в голову, воспаляя и без того воспалённое сознание.
Утром Олег ушёл на работу, и я остался один. Начинало светать. Я открыл шторы, и какое-то время смотрел в окно на серый, погружённый в утреннюю полудрёму город. Совсем рядом в окружении ультрасовременных красавцев небоскрёбов угрюмо возвышался сорока двухэтажный сталинский Дворец Культуры. Город незаметно просыпался и оживал.
Ужасно болела голова. Я принял три таблетки etopiryna и запил их виски прямо из бутылки, сделав несколько больших глотков. Спиртное приятно обожгло горло и весь пищевод, огненным потоком устремляясь в желудок. Я тут же опьянел. Боль ушла куда-то в сторону, на второй план, а со временем и вовсе исчезла.
Не расставаясь с бутылкой виски, я принял душ, позавтракал и завалился перед теликом на диван. Когда с виски было покончено, я ненадолго уснул, соскользнув в чёрную бездну забытья. Проснувшись, некоторое время я ещё лежал на диване и смотрел телик. Голова больше не болела, и чувствовал я себя намного лучше. Это меня радовало. Появилось желание прогуляться по свежему воздуху.
Я прошёлся по комнате, надел брюки и свитер, и вспомнил, что собирался позвонить Алёне. Длинные гудки раздражающе резали ухо. Трубку никто не взял. Тогда я вынул из рюкзака планшет и написал ей очередное безответное письмо о том, как люблю её и детей и скучаю по ним.
Потом меня вдруг посетила мысль, что если бы в Голливуде сняли обо мне фильм, то получился бы крутой зрелищный увлекательный остросюжетный блокбастер. И тут же я подумал о том, что это была дурацкая мысль, что ничего крутого и увлекательного в моей жизни нет.
А вот, если бы написать книгу, было бы намного интересней и увлекательней. Пусть даже не книгу. Пусть даже небольшой рассказ на несколько листов. И я подумал о том, что вот уже больше года ничего не писал. И что нужно как-то заставить себя сесть и что-нибудь написать. Например, о горах, или о море, или даже хотя бы просто о Кракове или Варшаве. Моя голова начала работать и вдруг как-то неожиданно появилась первая мысль.
Я быстро достал из рюкзака блокнот и ручку, открыл блокнот на чистой странице, оставил пустое место для названия и написал первое предложение: «В Варшаву я приехал поздней осенью, когда уже начались морозы и выпал первый снег». Несколько раз перечитал написанное предложение. Посидел немного, подумал, погружаясь в воспоминания, внутренне настраиваясь и сосредотачиваясь на написанном. И тут же, уцепившись за мысль, добавил: «Позади был год мытарств и злоключений, позади были Силезия, Поморье, Балтика и Татры. Самое страшное было позади. Впереди была полная неизвестность». Ещё раз перечитал написанное и остался доволен. Мой взгляд упал на пустое место вверху страницы, оставленное для названия. Я снова погрузился в размышления и спустя несколько минут написал там: «Особо опасный».
После этого я ещё несколько раз перечитал написанное, внутренне сосредотачиваясь и концентрируясь на тексте, пропуская через себя каждое слово, стараясь прочувствовать и ощутить каждой своей нервной клеточкой интонацию и звучание отрывка. Мысль больше не работала, но для начала и этого было достаточно.
У меня появилось настроение и желание перекусить и выпить чего-то крепкого. Я обулся, надел куртку, взял рюкзак (пистолет, на всякий случай, переложил в карман куртки) и вышел на улицу. Было около десяти утра. Город уже проснулся. На Иерусалимских Аллеях царило оживление и хаос. Проезжая часть была запружена транспортом. Оглядевшись по сторонам, я, не спеша, двинулся в направлении центра. На пути мне попалась Biedronka. Там я купил бутылку джина, маленькую бутылку минералки и коллу. На стоянке возле супермаркета я вылил минералку на асфальт, перелил джин в бутылку из-под минералки, сделал несколько глотков джина, положил джин и коллу в рюкзак и пошёл дальше.
На улице было холодно и пасмурно. Серую унылую зимнюю картину города оживлял беспрестанно сыпавший снег. Настроение было хорошее. Сквозь призму лёгкого опьянения всё вокруг казалось не таким уж серым и унылым.
На перекрёстке Иерусалимских Аллей и Маршалковской, возле станции метро, я купил кебаб и с удовольствием съел его. Утолив голод, я зашёл, в первое попавшееся отделение, какого уже не помню, банка и сделал Алёне денежный перевод по Western Union на сумму 500 долларов. Выйдя из банка, я без особой надежды набрал Алёну по телефону и после того, как она не ответила, отправил ей sms-ку с номером перевода.
Потом пару часиков я пошатался по Złotych Tarasach, позаглядывал по магазинам и бутикам, в Croppe купил себе новые перчатки и шарф, ещё раз перекусил в каком-то кафе на четвёртом этаже Złotych Tarasów под огромным стеклянным куполом, на который с разверзшихся небес падал снег, и пошёл гулять дальше.
Проходя мимо Дворца Культуры, по площади Дефилад, я остановился возле афиш Драматического Театра. Моё внимание привлек вечерний спектакль. Это был спектакль по мотивам комедии Карло Гольдони «Sługa dwóch panów» в постановке знаменитейшего польского актёра и театрального режиссера Тадеуша Брадецкого, которого я очень хорошо знал и чьи спектакли с удовольствием посещал в театре «Śląski», когда жил в Катовице. Я зашёл в кассы и купил себе билет на «Sługę dwóch panów» в бельэтаже. Начало спектакля было в девятнадцать ноль ноль. До спектакля оставалось ещё много времени.
После поражения Варшавского восстания в тысяча девятьсот сорок четвёртом году все здания и сооружения на Иерусалимских Аллеях были взорваны фашистами и превращены в руины. И только лишь спустя десять лет, в пятидесятых годах прошлого века, конечно же, не без помощи Советского Союза, были отстроены заново и восстановлены с учётом исторических архитектурных особенностей. И теперь, в наше время, Иерусалимские Аллеи стали одной из наиболее представительных и дорогих частей города с фешенебельными отелями, огромными торговыми центрами и престижными современными офисными зданиями.
Возле пальмы Иоанны Райковской я свернул на улицу Новый Свет, ведущую к Замковой площади и площади Рынок. По мере приближения к Старому городу стало появляться всё больше и больше туристов. Они ходили большими группами, с экскурсоводами, рассматривая и фотографируя достопримечательности города.
Появилось желание выпить кофе с каким-нибудь изысканным десертом. Глотнув джина, я зашёл в кафе Blikle, славящееся на всю Варшаву своими блинами, мороженым и пончиками. Внутри было по-домашнему уютно и комфортно. Я сел за столик возле окна, так, чтобы было видно улицу и прохожих, и заказал себе кофе с tartaletką źurawinową.
Пришло банковское sms-сообщение, что Алёна забрала перевод. Я сам себе улыбнулся и подумал о ней и о детях. И мне так захотелось к ним, домой, прямо сейчас, в этот момент. И глаза тут же стали влажными, и сердце сжалось в груди от обиды и бессилия что-либо сделать.
Я набрал Яцека, и, когда тот ответил, поинтересовался, что у него нового по моему вопросу.
— Fałszywy paszport z wizą ja ci jutro zrobię (фальшивый паспорт с визой я тебе хоть завтра сделаю (пол.)),- словно оправдываясь, ответил Яцек.- Ale skąd pewność, że twoja gęba nie wydaje im się podejrzana, i oni nie zaczną dokładnie sprawdzać (но откуда уверенность, что твоя рожа не покажется им подозрительной и они не начнут тебя тщательно проверять (пол.))?
— Trzeba zaryzykować (нужно рискнуть (пол.)),- резко сказал я.
— Nie chciałbym ryzykować. Jeśli cię aresztują, ani woli, ani rodziny ci długo nie widać (не хотел бы рисковать, если тебя арестуют, ни воли, ни семьи тебе долго не видать (пол.)).
— Nie mogę już dłużej czekać. I nerwy mam już na granicy. No i znudziło mi się już biegać i chować się (не могу больше ждать, и нервы у меня уже на пределе, да и надоело мне бегать и прятаться (пол.)).
— Proszę cię, poczekaj jeszcze trochę (прошу тебя, подожди ещё немного (пол.)).
— Trochę, to ile (немного, это сколько (пол.))?
— No od siły miesiąc, nie więcej (ну от силы месяц, не больше (пол.)).
— A co będzie za miesiąc (а что будет через месяц (пол.))?
— Mam jednego zaufanego człowieka. On poprowadzi cię przez granicę i przekaże cię tam innemu człowiekowi, który zabierze cię tam, gdzie trzeba. (у меня есть один надёжный человек, он проведёт тебя через границу и передаст там другому человеку, который отвезёт тебя туда, куда тебе надо (пол.)).
— A dlaczego przez miesiąc, a nie teraz (а почему через месяц, а не сейчас (пол.))?
— Teraz nie można (сейчас нельзя (пол.)),- категорично отрезал Яцек.
— Ile to będzie kosztować (сколько это будет стоить (пол.))?
— O szczegółach nie przez telefon (о подробностях не по телефону (пол.)).
— Kiedy lepiej zadzwonić następnym razem (когда тебе лучше позвонить в следующий раз (пол.))?
— Zadzwoń do mnie za kilka tygodni. Na pewno, że to już będzie jasne (позвони через пару неделек, наверняка, что-то уже будет понятно (пол.)).
— Dobra, na razie (ладно, пока (пол.)).
— Na razie. Tylko z tego numeru telefonu więcej do mnie nie dzwoń. Swój nowy numer telefonu ja ci wyślę na maila (пока, только с этого номера больше мне не звони, свой новый номер я тебе вышлю по емайлу (пол.)).
После этого разговора я позвонил Олегу и предупредил его, что вернусь поздно, потому что решил сходить в театр на вечерний спектакль. Принесли кофе с пирожным. Ароматный кофе приятно взбодрил меня и согрел.
Я ещё долго сидел в кафе, бездумно наблюдая за падающим снегом и прохожими, рассматривая фасады зданий на противоположной стороне улицы и проезжающие мимо автомобили.
Расплатившись, я вышел из кафе на улицу и меня словно током шарахнуло. Мне показалось, что в толпе прохожих, я увидел Марлен. Я бросился вслед за ней. Но, когда догнал её, оказалось, что это незнакомая девушка.
— Przepraszam. Ja pomyliłem się (прошу прощения, я обознался (пол.)),- сконфуженно пробормотал я себе под нос, потом ещё раз принёс свои извинения и быстро ретировался.
Мне было не по себе. Воспоминания снова нахлынули на меня сокрушительной волной, и я ничего не мог с собой сделать. Я шёл по улице и думал о Марлен. Я вспоминал её огромные небесно-голубые глаза, глубокий пронзительный взгляд, ласковые и нежные руки и пухлые одуряюще головокружительные губы.
Я вспомнил, как мы познакомились с ней, когда плыли на прогулочном катере из Гданьска в Сопот. И как встречались потом тайком от её мужа на набережной в Гданьске. Вспомнил наши свидания в Кракове, прогулки по Вавельскому замку и Плашуву, встречи на улице Рекавки, возле аптеки Pod Orłem Тадеуша Панкевича на площади Героев Гетто и около Грюнвальдского моста. Вспомнил, как мы занимались с ней любовью в её автомобиле на набережной Вислы, вспомнил её роскошное обнажённое тело, и возбуждение лёгким электрическим разрядом содрогнуло меня. Потом вспомнил, как мы ограбили её мужа, и вместе сбежали во Вроцлав. И как роскошествовали там полгода, не отказывая себе ни в чём. Это было незабываемое время.
Я думал о Марлен и понимал, что такой женщины, как она, у меня никогда больше не будет. Я понимал, что только с ней мне было по-настоящему хорошо и комфортно, только с ней я чувствовал себя по-настоящему уверенно и твёрдо. Я не знал, где она. Это меня сильно мучило и терзало всё последнее время. Мне очень не хватало Марлен.
Так, думая о Марлен, я дошёл до улицы Краковское Предместье. Посидел немного на скамейке Фредерика Шопена возле Дворца Сташица и памятника Николаю Копернику, послушал Траурный марш из его Сонаты b-moll, рассматривая окна здания на противоположной стороне улицы, в котором в позапрошлом веке жила сестра Шопена, пытаясь угадать из какого окна казаки вышвырнули на мостовую рояль Шопена.
Сидеть было холодно, и я пошёл дальше. Мимо базилики Святого Креста, где в одной из колонн замурована урна с сердцем Шопена, тайно привезённым из Парижа в Варшаву после его смерти в банке с формалином и прежде чем попасть в базилику пролежавшим тридцать лет в шкафу в квартире его сестры. Мимо Дворца Чапских-Красинских, в котором сейчас находится Академия Художеств. Мимо ворот университетского двора. Мимо неоклассического Дворца Тышкевичей-Потоцких, балкон над главным входом в который держат четыре античных атланта. Мимо костёла Визиток, костёла святого Юзефа и костёла посещения пресвятой Девы Марии. Мимо памятников Болеславу Прусу и Адаму Мицкевичу. Мимо несуразного Дома без углов. Мимо отеля «Бристоль». Мимо Дворца Радзивилов, где располагается резиденция президента Польши, во дворе которого стоит памятник князю Юзефу Понятовскому, сделанный по образу статуи императора Марка Аврелия в римском Капитолии.
Когда я дошёл до Замковой площади, начало смеркаться. Зажглось уличное освещение. Вдалеке ярким огненным факелом вспыхнул Stadion Narodowy. Я прошёл через площадь и по улице Святоянской направился к площади Рынок. Там, возле памятника Warszawską Syrenky, были установлены искусственный каток и киоски, где продавали спиртное и закуску. Я взял себе дымящейся gulašovą polevkę, бутерброд со смальцем и солёным огурцом и чашку горячего grzanego wina.
Ярко освещённый каток был битком набит катающимися на коньках людьми. Играла музыка. На катке было много детей. Сердце снова болезненно сжалось в груди от тоски и обиды. И я подумал о Бодике с Русей. Всё на свете отдал бы за то, чтобы сейчас быть с ними. А потом я подумал о том, что если бы можно было вычеркнуть из жизни несколько последних лет, стереть память об этом времени, отмотать жизнь назад и перезапустить по новой, не задумываясь, сделал бы это. И чтобы всё стало по-прежнему. И чтобы не было никакой Польши, и чтобы не было ничего. Только я, Алёна и дети.
Я доел суп, выпил вино, допил джин и пошёл в театр по улице Королевской, которая вела прямиком от Старого города до Маршалковской и Дворца Культуры. По дороге, в Żabcę, я купил бутылку тёмного рома. И перелил ром в бутылку из-под коллы, чтобы было, что пить в театре.
В театральном гардеробе я подошёл к зеркалу и с ужасом заметил, что за последний год сильно сдал и постарел. Лицо стало одутловатым и серым от постоянного пьянства, нервов и усталости, появились глубокие морщины на лбу и мешки под глазами, волосы на голове поседели.
Я подумал о том, что мне уже сороковник и, что в свои сорок я ничего не имею, ни кола, ни двора, а то, что имел, всё растрынькал по-глупому, по-дурацки, бездумно. И ничего не добился, если не считать публикаций в литературных журналах. Зато умудрился натворить такого, что теперь самому страшно за свои поступки. А скольким людям я жизнь перековеркал и испортил. Алёна меня до конца дней моих ненавидеть будет и никогда уже не простит. Марлена… Очень хотелось бы знать, где она, и верить, что с ней всё в порядке. О Валерке я и думать боялся. Во всём я винил одного лишь себя и понимал, насколько далеко всё зашло и насколько всё безнадёжно плохо.
Из театра я вышел с хорошим настроением. Спектакль доставил мне неописуемое удовольствие и на время отвлёк от гнетущих проблем. Отличная постановка, безупречная игра актёров, красивые декорации и яркие костюмы – в спектакле всё было очень цельно и гармонично. На два с половиной часа я с головой окунулся в яркий чарующий мир красочного искусства, которое всегда привлекало меня и притягивало, и забыл обо всём на свете.
Возле станции метро я на минуту остановился у столба с объявлениями. Среди прочих объявлений на пожелтевшем листе под надписью «Poszukiwany groźny przestępca (разыскивается особо опасный преступник (пол.))» я увидел свой портрет, ужасный неузнаваемый фоторобот, под фотороботом:
Władysław Luty (Владислав Февраль (пол.))
Płeć: mężczyzna (пол: мужской (пол.))
Miejsce urodzenia: Kijów (место рождения: Киев (пол.))
Data urodzenia (дата рождения (пол.)): 10.07.1974
Pseudonim: Wilk (кличка: Волк (пол.))
Ostatnie miejsce zameldowania (последнее место прописки (пол.)): Gliwice, ul. Niedbalskiego 10/6
Obywatelstwo: Ukraina (гражданство: Украина (пол.))
Podstawy poszukiwań (основание для розыска (пол.)):
Art. 217a Uderzanie człowieka (покушение на жизнь человека (пол.))
Art. 258 § 1 Branie udziału w zorganizowanej grupie przestępczej (участие в организованной преступной группе (пол.))
Art. 279 § 1 Kradzież z włamaniem (кража со взломом (пол.))
Art. 280 § 2 Rozbój (ограбление (пол.))
Art. 282 Wymuszenie rozbójnicze (разбойное вымогательство (пол.))
Art. 286 § 1 Oszustwo (мошенничество (пол.))
Poszukujące jednostki policji (розыск проводит (пол.)):
BK KMP Gliwice Wydział Kryminalny, 44-100 Gliwice, ul. Powstańców Warszawy 10-12, telefon: (032) 3369255, email: komendant@gliwice.ka.policja.gov.pl
Cechy rysopisowe (особые приметы (пол.))
Wzrost: 184 см (рост: 184 см (пол.))
Sylwetka: krępa, muskularna (фигура: крепкая, мускулистая (пол.))
Ramiona: mocne, tatuaż (плечи: крепкие, татуировка (пол.))
Nogi: długie (ноги: длинные (пол.))
Twarz: owalna (лицо: овальное (пол.))
Włosy: proste, krótkie, uczesanie z przedziałkiem, ciemnoblond (волосы: прямые, короткие, прическа с пробором, шатен (пол.))
Czoło: średnie (лоб: средний (пол.))
Uszy: normalne (уши: нормальные (пол.))
Szyja: krępa (шея: крепкая (пол.))
Wargi: średnie (губы: средние (пол.))
Nos: średni, prostolinijny (нос: средний, прямолинейный (пол.))
Kolor oczu: jasne (цвет глаз: светлые (пол.))
Я внимательно всё прочитал, потом постоял ещё какое-то время у столба, почитал другие объявления, потом достал из рюкзака бутылку с ромом и сделал несколько глотков. Рома оставалось на дне. Я подумал, что нужно зайти в какой-нибудь ночник и пополнить запасы спиртного.
Непонятно откуда появились полицейские. Их было двое. Поверх тёмно-синих форменных курток на них были надеты яркие едко-светло-салатные жилеты со светоотражательными полосами и надписями «Policja». Они подошли ко мне и попросили предъявить документы. Я весь сжался и протянул свой паспорт одному из них, стараясь не выдавать внутреннего напряжения. Пока они рассматривали мой фальшивый паспорт с поддельной визой, я сосредоточенно исподлобья изучал их, и отметил для себя, что у каждого на боку была кобура с боевым пистолетом.
— Proszę z nami (прошу пройти с нами (пол.)),- сказал тот, что держал в руке мой паспорт.
Повисла секундная пауза. Времени на раздумья не было. Сознание само отключилось, уступая место инстинктам и интуиции, которые никогда меня ещё не подводили. Напряжение тут же ушло. Дыхание выровнялось и стало глубоким.
Не поворачивая головы, периферийным взглядом я изучил обстановку вокруг: сквер, подземный переход, дома на противоположной стороне улице, и сунул руку в карман с пистолетом. Холодная сталь приятно обожгла ладонь и слилась с рукой в одно единое целое. Указательный палец лёг на спусковой крючок, большой привычным движением плавно опустил флажок предохранителя вниз.
