Педагогика
К сорока шести годам в жизни Елены Георгиевны Бартко случились два брака и два развода. На развалинах семейного счастья с Еленой Георгиевной остались три дочери: Женя, Саша и Юля.
Работала Елена Георгиевна заведующей учебной частью в средней школе.
Елена Георгиевна скрупулезно, добросовестно исполняла обязанности педагога и матери: организовала воспитательную работу, помогала методистам и руководителям кружков. По рекомендациям учреждений, занимающихся проблемами воспитания, внедряла новые формы обучения.
Елена Георгиевна возглавляла работу по созданию, развитию и эффективному функционированию ученической организации по защите прав учащихся в школе, организовала вовлечение учащихся в кружки и секции.
Елена Георгиевна не знала наизусть номер и серию своего паспорта, но в разуме ее, как девяносто девять имен Аллаха в разуме мусульманина, четко выстроенные по иерархии применения, сверкали психиатрические диагнозы. Вершину пирамиды освещал телефон психиатрической перевозки.
Наличие необычных, но нужных Елене Георгиевне познаний, было связано со средней дочерью, Сашей.
Две другие: старшая дочка Юля и младшая, Женя, не вызывали у Елены Георгиевны тревоги.
К счастью для Юли, она пять лет назад пересекла рубеж совершеннолетия. Влиять на нее законных оснований не было. Юля скромно несла тяготы семейного бюджета, трудясь на телефонной станции.
Женя, как самая младшая, занимала наиболее выгодное положение. Елена Георгиевна любила «Женечку», возлагая исполнение собственных желаний юности вместе с принципом «устроиться потеплее» на тринадцатилетние плечи.
Женя, единственная из троих, ездила летом в платный санаторий, получала частые подарки. Елена Георгиевна проверяла у нее уроки, и, даже купила собаку…
Пес по имени Лорд, подобрался снаружи удивительно схожим с матерью семейства. Был коренаст туловищем, худ на руки и ноги. На теле и голове Лорда среди странноприобретенной в молодом возрасте седины, выбивалась черная кудрявая шерсть. Глаза его были голубыми, что для собаки редкость.
Третьей дочери, Саше, с Лордом играть не позволяли. Как не позволяли многое другое: отмечать дни Рождения, иметь подруг, с которыми можно пойти в кино, слушать любимую музыку.
Елена Георгиевна регулярно сдавала Сашу в детское психиатрическое отделение, где та привыкала не думать о праздниках и слушать ту музыку, которую другим девочкам привозили родители.
В отношениях с ними Саша прочно усвоила жесткую тюремную структуру. Она безжалостно расправлялась с врагами, брала под свое крыло тех, кто мог дать ей общение и тепло.
Во время завтрака она проходила меж столов, отбирая хлеб и масло. Несогласных Саша молниеносно била в живот. Позже она распределяла еду: большая часть уходила санитаркам, затем Саша откладывала несколько кусочков себе на вечер. Оставшееся раздавалось «приближенным». Главные ценности детского отделения: сигареты, еда и дружба персонала были ее оружием в борьбе с монотонными буднями.
У наблюдавших за ней создавалось впечатление, будто Саша вполне довольна судьбой. В ее деятельной, полной замыслами и эмоциями жизненной позиции казалось, не было места отвлеченным размышлениям, печали, мечте. Мужество, с которым она сносила выпавшую ей долю, восхищало. Как ни в чем ни бывало, Саша жила материнскими циклами: восемь или девять месяцев она проводила в отделении. Затем ее выписывали. Происходящую с ней несправедливость она сознавала как должное. Никогда от нее нельзя было услышать жалобы или ропота. Сохранив глубокий пиетет к матери, она отстраненно, словно программу передач, констатировала совершенные тою злодеяния.
В больнице Саша не училась. Преподавательница, невзрачная старуха, в любое время года носившая коричневый твидовый костюм, диктовавшая номера заданий из учебников, но никогда не объяснявшая материала, боялась Сашу, предпочитая обучать тех, кто был потише. Удивительно, но она сторонилась всех здоровых девочек, выделяя других, с печатью недуга на лице.
Однажды Саша даже провела эксперимент. Самый близкий, самый родной ей человек – Танечка, была отправлена лазутчиком в «школу». Глядя в ее огромные кроткие серые глаза, на ее детскую фигурку, вслушиваясь в Танечкин тихий ласковый голос, «твидовая юбка» приняла ее в свое гнездо. Сашин замысел был таков: доказать прежде всего самой себе, а затем и подругам бесполезность учения.
Две недели подряд Танечка из задачи в задачу копировала одну и ту же геометрическую теорему, чертя одни и те же чертежи, и даже не меняя номеров заданий. «Твидовая юбка» брала ее тетрадь и несколько секунд смотрела в нее неподвижным взглядом. Результатом ее исследований всегда становилась пятерка с минусом. Откуда брался минус, никто не знал.
Танечка Сашино задание выполнила, но все же для себя решила разобраться. Долго, вкрадчиво и подробно объясняла она что-то «педагогу». Кто знает, хотела ли Танечка помочь лентяйке… Та слушала Танечку не более пяти минут, слушала молча, щеки ее покрыли темные пятна – Таня была изгнана навсегда. Саша могла вволю глумиться над «необходимостью ученья». Она продолжала жить одним днем.
Оставалась возможность удачно выйти замуж. Встретить того, кто полюбит, распознав в Сашином сердце желание быть любимой. Но, несмотря на то, что в безрадостных условиях больничного быта ей удалось сохранить девичье очарование, отношения не складывались. Тех коротких периодов, между тем, когда мать вынуждали забрать Сашу, и ее возвращением в отделение было недостаточно, чтобы освоиться. Саша не знала, как общаться, когда ничто не угрожает, не умела дружить не из корысти. Даже тех, кто брался ей все это показать, она в конечном итоге жестоко и грубо использовала.
Саша не знала, как случилось, что ценность человеческой личности измерялась в ее жизни материальными благами. Она не всегда хотела так поступать. Просто Саша привыкла. Как привыкли ее сестры: одна сознательно, другая интуитивно, подражая старшей, незримыми для Саши уловками, подставлять ее под удары матери, заведующей учебной частью средней школы, Елены Георгиевны Бартко. Под удары холодного безжалостного зверя внутри нее, уничтожающего всех, кто был ей близок…
