ХРОНИКА ЧЕРНОЙ СТРАДЫ (ФИНАЛ)
05.09. ПГТ Ново-Синьково. Окраина. Мост через речку Варваровка.
Еще было время до рассвета. Ночное летнее небо только начинало выцветать. По обеим сторонам разбитого однополосного шоссе за штакетниками заборов, за кустами сирени, за старыми вишневыми деревьями прятались в серых сумерках деревенские избы. Дорога шла под горку, потом на мост, за мостом бригадир съехал с шоссе, остановил «газик» у неказистого здания сельмага, заглушил мотор и спрыгнул на рассыпанный по обочине гравий. Хрустя камешками, подошел к запертым дверям магазина. Из кармана пиджака бригадир достал сложенный вчетверо лист бумаги и тюбик с клеем. Развернув листок, он старательно вымазал его клеем и прилепил на дверь. Вот, что там было напечатано:
НА ПЕРИОД УБОРОЧНОЙ СТРАДЫ ТОРГОВЛЯ АЛКОГОЛЬКНОЙ ПРОДУКЦИЕЙ ЗАПРЕЩЕНА.
Ниже стояла круглая бледная печать и размашистая подпись мэра.
Отойдя на пару шагов, бригадир полюбовался на дело рук своих. Потом оглянулся на шоссе. Мимо сельмага, катила по мосту хлебоуборочная бригада «Василек». Выкрашенные густой красной краской комбайны «Нива» проплывали мимо, качая в сиреневом воздухе трубами для сброса зерна, заслоняя гробами бункеров, стоящие на другой стороне избы. Ровно и низко урчали моторы. На головной машине ехал звеньевой – Валера Борисенко, по кличке Бара. Веселый недалекий увалень, правая рука бригадира. Вторым шел Игорь Залупин, а какое у него было погоняло и так понятно… Это был пожилой уже дядька, сильно похожий на советского кинорежиссера Эльдара Рязанова. Малопьющий, тихий человек. Ему бригадир доверял, как самому себе… За Залупой через мост прошли машины Юрика Нагибина и Мишки Шелохова. Нормальные мужики, правда, какие-то серенькие, неприметные. Бригадир никак не мог запомнить, кто из них кто и вечно путал их друг с дружкой… На пятом, последнем комбайне ехал Серега Белов. Этакий высоченный белобрысый детина с улыбкой до ушей. Заядлый охотник. Рыбак. Рубаха-парень и не трус. С ним бригадир, не раздумывая, пошел бы в разведку. Словом, всем был хорош Серега, одна беда – не дурак выпить… Следом за комбайнами мимо бригадира прошли три полуторки с наращенными бортами и громыхающая «буханка» с ремонтниками. Ремонтников в бригаде было двое. Вован рационализатор-самоучка, с сильно х… характером и покалеченный дед Селивантий с бельмом на глазу. Про Вована бригадир знал, что тот никогда не снимает кирзовых сапог и слушает музыку в стиле «techno». А с дедом Селивантием приключилась вот какая беда. Лет c десяток назад, во время уборочной, когда Селивантий работал на зерновом току, его затянуло в молотилку и там немного покорежило. Податься покалеченному деду было некуда, и его приписали к ремонтникам.
Чудной он какой-то этот дед, думал неторопливо бригадир, нащупав в кармане мятую пачку «Примы». Хотя, что стало бы со мной, побывай я в утробе молотилки, тоже еще вопрос. Как жить потом, если взглянул уже в лицо механической смерти? И каким вышел дед Селивантий обратно, наружу, в наш полуденный мир? Физически покалеченный, да, но что стало с его сущностью, сознанием или, скажем, душой? К какому потаенному знанию приобщился он там, в лязгающей тьме?
07. 32. Поповское поле.
Бригидир стоял, привалившись задницей к крылу своего старенького «газика» и смотрел, как Божия Коровка перелезает с голенища его кирзового сапога на галифе.
— Божия Коровка, полети на небо, принеси мне хлеба.
Черного и белого, только не горелого…
— негромко напевал бригадир, разминая в руках сигарету «Прима».
Тревожно загудел комбайн. Бригадир стряхнул жучка и посмотрел на поле. Плыли по пшеничным волнам красные корабли хлебоуборочных машин, оставляя на жнивье золотые стожки. Вращалось мотовило, ерзали шнеки, тряслись соломотрясы, летела по ветру труха. Страда шла своим чередом, но гудок все не смолкал. И тут бригадир заметил, что машина звеньевого остановилась на той стороне поля, возле Поповских огородов. А Бара, наверное, сидел в кабине и без перекура лупил по клаксону… Вот, комбайн Игоря Залупина поравнялся со звеньевым и тоже встал. Прищуря глаза, бригадир разглядел, как сверкнуло розовым блеском стекло в распахнувшейся дверце кабины и, как Игорек стал быстро спускаться вниз по лесенке. Бригадир сунул так и не раскуренную сигарету в пачку, забрался в «газик» и погнал по полю. Когда он приехал, все звено, все пять комбайнов уже стояли рядком. И «буханка» ремонтников была тут как тут. Мужики толпились возле машины Валеры Борисенко, вдумчиво курили и слушали, как пророчествует дед Селивантий.
— Чего стряслось, мужики? – спросил бригадир подходя.
— Да вот, Афанасич, сам погляди, — сказал Бара, отодвигаясь в сторонку.
— И увидел я, как Агнец сломал печать, – вещал между тем дед, потрясая скрюченным желтоватым пальцем. – И огромная звезда упала на треть рек и источников. Имя звезды было полынь.
— Давай, дед, жги! – подначивали покалеченного деда комбайнеры.
Бригадир стоял и смотрел. На поле, перед самой жаткой Бариного комбайна была странная плешь. Пшеница там не росла, и ромашки тоже не росли, и ничего не росло. Посреди это плеши на черной земле лежал скелет человека в полуистлевшей фашисткой форме. Рядом стоял сильно ржавый пулемет, а от пулемета к запястью мертвеца шла покрытая ржавчиной цепь наручников. Комбайнеры стояли кружком и глядели на эту х….
— Почернело солнце и стало, словно власяница, и вся луна стала кровавой. Звезды небесные попадали на землю, как крыжовник…
— Ты, дед, меня не зли, — посоветовал бригадир Селивантию.
Откуда-то появился Вован, ухватил деда за ворот пиджака и увел от греха подальше. Дед почти исчез на горизонте, но вывернулся-таки из стальных рук Вована и погрозил комбайнерам своим искривленным пожелтевшим пальцем.
— Неразумные, попомните еще слова мои! – пообещал Селивантий. – Говорю вам, грядет час Черной Страды!
Вован не стал долго терпеть это безобразие и дернул деда за ворот со всей силы. Селивантий охнул и куда-то исчез. Стало немного потише.
Бригадир стоял возле скелета фашистского пулеметчика, широко расставив ноги в пыльных кирзовых сапогах и скрестив на лобке руки. На лацкане его пиджака словно капля застывшей крови горела рубиновым светом звезда Великой Отечественной Войны. За его спиной по нескошенной пшенице легкий утренний бриз гнал волну. Из-за березовой посадки выглядывало веселое солнышко. Небосвод был безоблачен и хрупок.
— Вы чего тут столпились, мужики? – с укоризной спросил бригадир. – У нас же вроде страда? Прямо, как дети малые. Скелетов не видали что ли? А сколько их еще лежит в полях нашей Родины: своих и врагов… Все, хлопцы, хорош баклуши бить. Давай, по машинам!
И все тихо разошлись, возле страшной находки остался только Валера Борисенко.
— Афанасич, а как с фашистом быть? – спросил звеньевой.
— А что фашист… — бригадир задумался. – А ведь верно, не дело его так оставлять. Похоронить, наверное, надо…
— А пускай его школьники в краеведческий музей заберут, — предложил звеньевой. – А то у нас, скажем прямо, экспонатов не густо. Какая-то граната и кусок гусеницы от Т 34. А тут целый фашист, да еще с пулеметом.
— Дельно, — похвалил бригадир. – Надо, чтобы «полуторка», когда обратно, пустая идет, в Синьково заскочила. Или нет, я лучше сам съезжу…
08.22. Деревня Савельево
Белый утренний свет бил в кабину сквозь ветви яблонь и вишневых деревьев. В глазах рябило. Узнав дом Валеры Борисенко бригадир заглушил мотор и покатил на холостом ходу. Ладный был домик у звеньевого. В три окошка. Крытая жестью крыша горела на солнце. Из трубы поднимался в высокое небо сизый прозрачный дымок. Вдоль забора росли кусты летнего дерева в мелких белых цветочках. На кольях весело поблескивали отмытые стеклянные бутылки. Анастасия, жона звеньевого, деловито копошилась в корыте, стоящем на скамье, возле крыльца.
Повезло Баре с жоной, подумал бригадир. Как пчелка спозаранку по хозяйству хлопочет. Работящая, да и женщина из себя видная. Растрепанная, в старой линялой кофточке, а все равно желанная и вся к себе располагающая.
Бригадир не удержался и бибикнул Бариной жоне. Анастасия обернулась, заслонив от солнца глаза мокрою рукой. Пройдет несколько часов и бригадир вспомнит это мгновение, вспомнит каждую мелочь. Бездонный купол ясного неба над избой звеньевого. Дрожание листьев летнего дерева на утреннем ветерке. Встревоженное лицо Анастасии, глядящей на него из-под ладони. И медленную каплю воды цвета ртути, упавшую с ее руки в темное корыто.
09. 02. ПГТ Синьково.
Бригадир выехал на «газике» из-за угла кинотеатра «Красный Луч» и увидал мэра. Мэр только вышел из здания администрации поселка и шел куда-то через площадь. Мэр был не один. Его спутник, по виду приезжий, решил про себя бригадир, был одет в шорты, гавайскую рубашку и панамку. Из-под панамки поблескивали большие очки-хамелеоны, в оскаленных зубах торчал длинный мундштук со сломанной сигаретой, а к груди этот странный человечек прижимал старую печатную машинку. Странность спутника мэра была не в одежде и не в дерганной мультипликационной походке, а в том, что время от времени он куда-то пропадал и бригадир его нигде не видел. Тогда бригадиру казалось, что мэр идет совсем один по пустой поселковой площади и сам с собой разговаривает и размахивает руками… Бригадир остановил машину. Посидел немного за рулем, протирая кулаками глаза. Открыл дверцу и спрыгнул на асфальт. Было только начало десятого, а уже вовсю припекало… Подошел к мэру. Мужчины сдержанно поздоровались. Оглянувшись по сторонам, бригадир решительно никого не увидел.
— Сводку по погоде смотрел? – спросил мэр.
Бригадир кивнул и сплюнул на асфальт.
— Успеешь до дождя?
— Поповское поле к обеду уберем. Нестеровское – до темна. А вот на Болдырево придется ночью ехать…
— Ну-ну. Ты уж меня не подведи, — сказал мэр и хотел уже уходить. – Ты чего приезжал-то?
Бригадир в двух словах рассказал о скелете фашиста, прикованного к пулемету посреди пшеничного поля. И про краеведческий музей.
— Это дело, — оживился мэр. – А то у нас там какая-то куцая композиция. Ржавый штык и тележное колесо от тачанки. А теперь будет целый фриц с пулеметом. Детвора сразу повалит…
— Ну, я поеду, — сказал бригадир.
— Ты, Афанасич, погоди. Как уберешь Поповское поле… Тебе все равно потом через Арбузиху ехать, загляни в чайную на полчасика. Кстати, я тебя не познакомил. Мой хороший приятель Рауль Дюк. Журналист.
И тут бригадир снова увидел этого нелепого человечка. Он стоял рядом с мэром со своим мундштуком и печатной машинкой. Бригадир испытал короткий приступ головокружения.
— Рауль про тебя очерк в газету напишет. О героических буднях наших хлеборобов. Ну, типа, интервью возьмет.
— Б.., сейчас страда, каждая минута на счету, – сказал бригадир, расстегивая рубашку на груди.
— Знаю- знаю, — сказал мэр, опуская свою короткопалую пухлую руку на плечо бригадира. — Но очень тебя попрошу, Афанасич. Нам сейчас как никогда нужна поддержка прессы.
Тут с крыши стоящего возле липовой аллеи пятиэтажного дома стали падать телевизионные антенны. В прозрачном утреннем воздухе повис металлический звон. Бригадир взглянул на крышу и увидал, как двое полицейских корчуют очередную антенну. На полицейских была черно-зеленая униформа, кожаные сапоги и белые шлемы-респираторы, со встроенным противогазом, прибором ночного видения и системой связи. Эти ребята сильно смахивали на городскую полицию Альянса из компьютерной игры «Half-Life».
— Я решил на корню извести телевидение в поселке, – объяснил мэр. – И это только начало. Я тут кругом насадю духовность…
Какая-то тетка в страшном лиловом халате вылезла на крышу и с воплями бросилась на полицейских. Треща скремблерами раций и цепляясь за провода копы пятились от нее по крыше. Один полицейский поскользнулся, кубарем скатился по скату и грохнулся с пятого этажа на асфальт. Рация в его шлеме издала протяжный писк – сигнал системы контроля жизнедеятельности.
— Вот и первые потери, — заметил на это мэр. – У нас тут как на войне. Ростки новой жизни с трудом прибивают себе дорогу.
— Ну, я, пожалуй, пойду, — сказал бригадир, отступая к машине.
— Не забудь! – погрозил ему пальцем мэр.
— Я заеду, — пообещал бригадир. – Как уберем Поповское поле, так и заеду.
11.39. Поповское поле.
На току бригадир пробыл недолго. Машины с Поповского поля шли одна за другой, страда была в самом разгаре. Бригадир поглядел, как взвешивают на автомобильных весах еще одну, груженую зерном, «полуторку». Выкурил сигаретку, стоя в коричневой тени элеватора, послушал ровный гул зерноочистительного агрегата и поехал восвояси… Он ехал в пыли, следом за порожней машиной идущей за зерном. Возле Синьковского кладбища, где дорога была пошире, он обогнал грузовик, с разгону залетел в Арбузовскую горку и, уже подъезжая к полю, приметил, стоящего возле нескошенной полосы деревенского мальчишку1. Своим зорким глазом бригадир увидал в руке мальчишки, сорванные на поле пшеничные колосья. Бригадир подъехал к пацаненку и, не глуша мотор, вылез из «газика».
— Ты чего творишь, малец? – спросил он грозно.
— А у нас волнистый попугайчик дома живет, — сказал мальчишка. – Я ему тут три колоска сорвал.
У бригадира перехватило дыхание.
— Это ж хлеб! — просипел бригадир. — Ты ж у государства воруешь! А ну отдай!
И бригадир выхватил из детского кулачка пшеничные колоски и бережно убрал в карман.
— Пшел отсюда! Пока я руки тебе не повыдергивал!
Багровая пелена гнева заволокла синие колхозные дали. День сделался страшен, как видение Апокалипсиса.
Пацан перелез дренажную канаву, отбежал поближе к деревне и, оглянувшись, крикнул стоящему возле «газика» бригадиру.
— А я вечером приду, когда вы уедете. Все равно все не скосите. Я тогда целую сумку наберу. Вот!
— Ах, ты, щенок! — просипел бригадир.
Он стоял и глядел на пыль, летящую из-под ног, припустившего к деревне пацана и боролся с сильным желанием перепрыгнуть дренажную канаву, догнать негодника, и научить его любить Родину. Взяв себя в руки, бригадир обернулся к полю и стал глядеть, как красные корабли комбайнов бороздят зерновые просторы. День был погожим, небо высоким и синим, и не верилось, что уже завра зарядят дожди.
Бригадир крякнул и подошел к машине. Он сел на горячее дерматиновое сиденье и хотел уже захлопнуть дверцу, когда приметил в стерне стеклянный блеск. Бригадир снова вылез из «газика», подошел и присел на корточки. В стерне лежала пустая стеклянная бутылка без этикетки. Бригадир поднял ее и понюхал горлышко. Из бутылки сильно пахло самогоном.
12.27. Поповское поле.
Серега Белов еще разок въ…л самогона. Надо было торопиться, пока солнце не раскалило кабину. Он спрятал пока бутылку среди ветоши на полу. Каждый раз, доезжая до края поля, Серега делал хороший глоток из горлышка. Самогон был заборист и душист. Он сильно пах сивухой, от него делалось горячо во рту, и рвотный спазм скручивал глотку.
— Хорошо, — шептал Серега, утирая со лба крупные капли пота.
Его лицо сделалось красным. Ему было весело. Тяжелая машина легко слушалась руля. Серега знал, что бригадир ни за что его не выкупит. Он мог съесть литр, а после сесть за руль. Другое дело запах. Надо будет пожевать полыни, а уж после идти на обед, решил Серега.
Бутылка была чистенька, с отмытой этикеткой. Прикладываясь к горлышку, Серега видел белый солнечный блеск в бутылочном донце и радужные разводы на поверхности самогона… Неожиданно бутылка опустела. Как же так? недоумевал Серега. Он развернул комбайн уверенной рукой, начал новую полосу, а пустую тару беззаботно пульнул за окно. Серега сидел пригорюнившись на тряском горячем дерматиновым сиденье и мучительно думал: брать или не брать вторую. Решил брать, но только после обеда… Все шло путем и ничего не предвещало беды, когда из пшеницы, прямо из-под жатки комбайна выбежал вдруг матерый бурый медведь. Серега с перепугу тормознул, да так, что машину повело. Он сидел и глядел на скачущего по пшенице медведя, после стал искать в ветоши на полу бутылку с самогоном, наконец, вспомнил, что весь самогон он уже выпил, а бутылку выкинул.
— Да, что же я за мудак такой! – крикнул сам себе Серега и, подняв жатку, пустил комбайн полным ходом, вдогонку за медведем-шатуном.
Серега Белов был заядлым охотником. В кабине его комбайна, к задней стенке были прикручены небольшие оленьи рожки, а на рожках, на ремне висела охотничья двустволка. Поднять посредине лета, в пшеничным поле медведя-шатуна случай небывалый, исключительный и упустить такой шанс Серега не мог… Нагнав понемногу медведя, Серега с винтовкой в руке высунулся в окно. Другой рукой Серега держался за «баранку», а ногой выжимал педаль газа. Медведь, словно почуяв неладное, припустил к березовым посадкам, туда, где дренажная канава сама собой уширялась, заболачивалась и становилась подозрительно похожей на овраг. Медлить было нельзя. Серега кое-как поймал на мушку, скачущую медвежью жопу и нажал на курок. Грянул выстрел. В ту же секунду медведь пропал в канаве. Ружейной отдачей Серегу отбросило назад, и он обо что-то крепко приложился башкой. Из глаз посыпались искры. Комбайн с разгону въехал в канаву. Для начала он поломал о покатый берег овражка жатку, да так, что мотовило отлетело в кусты. После машину развернуло и покорежило. Все стекла в кабине к еб….м повываливались из окон. И наконец, со страшным скрежетом покосилась и оторвалась большая красная труба для сброса зерна. Фаллический символ комбайна и гордость любого хлебороба.
Когда Серега Белов очнулся, в голове у него сильно звенело. На лбу лежала какая-то мокрая тряпка, а сам он валялся на травке возле дренажной канавы. Заслоняя собой, небо и солнце над Серегой нависал бригадир, размахивая у комбайнера перед лицом пустой стеклянной бутылкой. У бригадира было страшное лицо свекольного цвета. Он что-то все время кричал, широко раззявя рот и плюясь. Юрка Нагибин и Мишка Шолохов удерживали бригадира, чтобы он не навалился сверху на Серегу Белого и его не покалечил. Серега лежал на травке и разглядывал темные от никотина резцы во рту у бригадира. Потом комбайнеры оттащили бригадира в сторону. Серега попробовал сесть. Голова сильно кружилась. Еще Серега заметил, что глядит на мир одним глазом. Он провел рукой по лицу и обнаружил, что левый глаз у него совсем заплыл и сильно болит.
— Чудно, — поделился своими наблюдениями Серега с Игорем Залупиным, оставшимся подле него. — Я вроде затылком долбанулся. А глаз тогда отчего заплыл?
— Это уже после, — сказал Игорь Залупин, пристально разглядывая Божью Коровку, ползущего по травинке. – Это, когда…
— Да, понял я, понял, — сказал Серега, глядя вслед матерящемуся бригадиру, которого уводили вдаль комбайнеры. – Хорошо он меня приложил, от души.
— Петруша, когда увидел, что ты комбайном сделал, он тебя вообще застрелить хотел, — сказал Залупин. – Уже и наган достал. Мы его еле оттащили… А х… тебя в овраг понесло, Серый? Нажрался?
— Чего значит нажрался? – начал заводится Белов. – Ну, нажрался! Да не в это, б…, дело! Я медведя-шатуна в поле поднял!
— Не может быть! – не поверил Игорь.
— Да, чтоб я сдох. Он у меня из-под колес выпрыгнул и, как почешет к кустам. Ну, я, понятно, за ним. Двустволку взял, думал, подстрелю…
— И сломал Агнец вторую печать и вышел из хлебов медведь бурый резвый, как скала, — сказал покалеченный дед, выходя из-за комбайна.
Селивантий воспользовался моментом и снова достал из кармана свой скрюченный желтоватый палец и принялся трясти им у Игоря перед носом.
— Неразумные, попомните еще слова мои! – пообещал дед. – Говорю вам нынче, грядет час Черной Страды!
— З….л, — сказал Игорь беззлобно. – Слышишь, дед, я тебе как-нибудь этот палец отломаю.
Незаметно появился Вован и обнял покалеченного деда за плечи.
— Пойдем, п….болище, — сказал Вован. – У нас еще делов, до е…. матери. Иди вон, мотовило в кустах ищи.
И говоря так, Вован увел покалеченного деда за кулисы.
14.47. Поповское поле.
К трем часам убрали Поповское поле и тут, как раз прикатила полевая кухня. Комбайнеры уселись харчеваться на травке в подвижной тени берез. Серега Белов тоже пришел, взял тарелку борща, но есть не стал, прилег возле тарелки и уснул. Вокруг Сереги вились и жужжали мухи и сильно пахло сивухой… Комбайнеры обедали не спеша, а отобедав и испив компота, дружно закурили. Это было какое-то простое и надежное счастье, п….бывать полдня на комбайне, после плотно покушать в теньке, и сидеть, привалившись спиной к березе, курить сигаретку и глядеть сквозь завитки табачного дыма на скошенное поле. Душа радовалась.
Бригадир отозвал Валеру в сторонку.
— Похоже, у нас в бригаде завелся бутлегер, — поделился своей тревогой бригадир.
— Ну? – не понял сперва звеньевой. — А, барыга, что ли?
Бригадир сунул ему под нос бутылку из-под самогонки. Бара потянул носом и зажмурился.
— Ух! – выдохнул звеньевой. – Ядреный был первачок.
— Все сельмаги закрыты, в чайной водку тоже не продают, а эта скотина умудрилась нажраться, — сказал бригадир, глядя на сопящего в теньке Серегу Белова. В борще у Сереги было уже черно от нападавших туда мух.
— Свинья грязи найдет, — заметил на это Бара.
— Я бы щас его этим борщом накормил, — сказал бригадир.
— А кто барыжит, как думаешь, Афанасич? – спросил звеньевой с тревогой.
— Х… его знает, — сказал бригадир.
Помолчали.
— Может это Юрик или Мишка? Какие-то они не такие, — пожаловался звеньевой. — Сколько лет в бригаде, а вместе не бухали. Темные лошадки.
— Может и они, — вяло согласился бригадир.
— Но это точно не Игорек, — сказал Бара. – Он положительный.
Бригадир сплюнул на землю.
— А может это кто из ремонтников? Может, Вован? Я знаю, он раньше самогон гнал из старого варенья. А первач чистил фильтрами от противогазов. Ничего, кстати, самогон…
— Ты Вована не трожь, — скрипнул зубами бригадир. – Он самогонку уже год как не гонит. Всю прошлую зиму в больнице провалялся. Панкреатит у него.
— Я не знал, — сказал Бара.
Помолчали.
— А может, это кто на току барыжит? – подкинул новую версию Бара.
— Ну тогда нам вообще п…ц, — сказал бригадир. – В жисть не найдем.
— А если так, — предложил Бара. – Заезжаю я на весы и говорю мужикам: мужики, трубы горят, невмоготу, где бы самогонкой затариться? В долгу не останусь.
Бригадир задумался.
— Не Бара, лучше не надо. Во-первых тебе могут по е….. настучать, как провокатору. А во-вторых, это уже детектив какой-то получается, а нам еще хлеб убирать надо. Ты короче лучше людей тихонько поспрашай, а если чего узнаешь сразу мне маякни.
— Понял, Афанасич, — сказал звеньевой.
Бригадир сорвал травы, вытер миску и ложку и подошел к сидящим кружком комбайнерам.
— Ну чего, пожрали, мужики? – спросил бригадир. – Тогда хорош медитировать, давай по машинам! Нам до темна еще Нестерово поле убрать надо.
16. 42. Деревня Арбузово. Чайная.
— Я суровый человек, — рассказывал о себе бригадир. — И смех..чки всякие с п…хаханькими это не для меня. Жизнь меня таким сделала. Жизнь меня гнула, но не сломала. Я рос беспризорником, а когда подрос немного стал промышлять разбоем и грабежом… Ну потом понятно, чем дело кончилось… А тут война. Из тюряги я, значит, прямиком на фронт. Ну, дальше, понятно, воевал, был ранен, попал в окружение, и потом опять-таки на зону. И вот откинулся. И тут, братуха, потянуло меня в родные края, компас в груди как у перелетной птицы, скажем, к примеру, ну вот у ласточки, развернулся и указывает стрелкой прямиком на Клинско-Дмитровскую гряду. И я на товарняках, на попутках, на телегах, пешком, через овраги и балки, через картофельные поля и березовые перелески полетел в отчий дом, яки выпавший птенец обратно в родимое гнездо… Эхэ-хэ… Основательно меня жизнь покорежила. Но, знаешь, братуха, когда я выхожу за околицу и гляжу на фиолетовые вечерние дали, мое сердце оттаивает понемногу. Люблю я эти овражки, бочажки разные, перелески, старые коряжистые дубы, одиноко стоящие среди закатных полей и увешанные шишками, разлапистые ели, хранящие тишину там, в густой лесистой чащобе. Еще я люблю шевелиние трав на косогарах ленивым синим полднем… — тут взгляд бригадира упал на Олесю Кукуеву, подавальщицу в чайной. В простом коротком платьице с кружевным передником и с кокошником на голове она несла куда-то вязанку баранок с маком.
— И это… — сбился бригадир, — волнующие округлости Лешенинских холмов… Словом, я люблю всю Средне-Русскую возвышенность и Клинско-Дмитровскую гряду в частности.
В чайной было шумно. Раскрасневшиеся мужики хлестали чай из стаканов. На столах поблескивали медные самовары. Пурпурный солнечный свет валил в окна.
За столиком неподалеку от бригадирского сидели ремонтники — Вован с покалеченным дедом и проштрафившийся комбайнер Серега Белов. Серега лечился понемногу чаем и слушал краем уха, как брешет бригадир. Вован с тоской и злобой глядел за окно, где в сверкающем белом небе качались на ветру верхушки берез, стоявших в карауле вдоль кромки поля. Покалеченный дед шепелявым беззубым ртом пытался разгрызть баранку.
В переднем углу чайной, прямо под окном, на табурете, в косом пурпурном луче сидел еще один персонаж. В кепке, джинсовке с подвернутыми рукавами, в синих спортивных штанах и кедах. Персонаж этот бренчал на НЕ СОВСЕМ настроенной гитаре и пел песенку такого примерно содержания:
— Утро наступило, солнышко взошло.
Пьяной рожей влезло мне в окно оно.
Встал я потянулся, щец себе налил.
В ванной ты плескалась точно крокодил.
Публика в чайной в тот вечер собралась на редкость мирная. Барда пока не трогали.
— Е.тыть! – удивился Серега. – Это же Леха Панфилов!
— Кто? – с кислой гримасой на лице спросил Вован.
— Ну, я когда зимой в Москву за колбасой ездил, я потусил там немного. Ох….. рок-бард. Я на его квартинике был. В Москве все Леху Панфилова знают.
Вован тяжело вздохнул и снова отвернулся к окну.
— Я не пойму только, чего он у нас забыл? – спросил Серега покалеченного деда с обслюнявленной баранкой во рту…
— Помню, мальцом, с другими пацанятами я бегал за околицу встречать хлебоуборочные комбайны, — делился с журналистом воспоминаниями детства бригадир. – Помню, как преображалось в одночасье, скошенное пшеничное поле…
Рауль Дюк сидел за столиком против него и лихо выстукивал на печатной машинке. В зубах журналиста торчал длинный мундштук с дымящийся сигаретой.
– Помню рядки золотых стожков уходящие на самый край, в тень Арбузловских кустов, куда я не добегал никогда и уже не добегу… А ведь будто вчера это было, – бригадир отхлебнул еще чаю и улыбнулся доброй улыбкой.
Олеся Кукуева, сверкая коленками подошла к столику. Она была невысокого росточка, зато вся ее маленькая ладная фигурка состояла из волнующих округлостей и выпуклостей.
— Еще чаю, мальчики? Морковного сока?
— Мне — капустного, — сразу взялся хамить Вован.
Дед отложил в сторону обшамканную баранку.
— Дочурка, — попросил он. — Уваж старика, нацеди рюмашку Охотничей.
— Не могу дедушка. Пока страда спиртное не продают. Даже в Синьковском сельпо не купить.
Дед крякнул и снова взялся за баранку.
— Где тебя нашел я? В поле иль в лесу?
Сердце ты мне сушишь, больше не могу! —
— зажигал в своем углу Алексей Панфилов. Это был припев, что требовало от барда дополнительных вокальных усилий.
— Олеся, — сказал негромко Серега, в который раз уже падая в васильковую бездну ее глаз. Рука хлебороба теребила скатерть. – Какая ты сегодня…
— Какая? – тоже в полголоса, наклоняясь к Сереге, спросила Олеся.
Над ними точно раскрылся невидимый купол. Звуки чайной – звон ложек о стекло стаканов, гудение голосов, скрип половиц, бряканье гитары – все это отодвинулось куда-то и пропало.
— Ну, такая… — сказал еще тише Серега, сильно теребя скатерть.
— Три минутки подожди, — сказала Олеся. – Я только Гальке скажу, чтобы меня подменила.
— В своих отроческих мечтах я поднимался по лесенке в кабину хлебоуборочного комбайна «Нива» и вел его по просторам бескрайних пшеничных полей. Еще меня сильно волновала большая красная труба для сброса зерна, — рассказывал между тем бригадир. — И вот детская мечта сменилась буднями взрослой жизни. Труд хлебороба тяжел и почетен. И пусть я ношу в кармане галифе наган со спиленным серийным номером, но я не разочаровался в своем выборе… Не, б.., это ты лучше вычеркни. А то не так поймут…
Пока Рауль замазывал «Штрихом» последнюю строчку, бригадир задумчиво грыз баранку и смотрел в потолок.
— Готово? – спросил он. – Тогда так. Труд хлебороба тяжел и почетен. И пусть я уже не тот малец, что выбегал когда-то за околицу встречать КОРАБЛИ ПОЛЕЙ, но и сегодня у меня захватывает дух, когда я гляжу из прокаленной солнцем кабины своего комбайна на плещущееся внизу бескрайнее пшеничное поле. Успеваешь?
Бригадир взглянул на Рауля, но того, конечно, за столом не оказалось. Только дребезжал, застрявший в ушах звон печатной машинки и лез в ноздри остывший табачный дым. Бригадир с облегчением вздохнул и вдруг заметил журналиста, который сидел со своей пишмашинкой и мундштуком прямо напротив него.
Закругляя интервью, Рауль спросил у бригадира, как тот относится к новому мэру ПГТ Синьково.
— Круто берет, — ответил бригадир.
— Солнышко ложится, вечер наступил.
Спать пора ложиться, я сходил отлил…
— наяривал рок-бард Леха Панфилов, сидя на табуретке в пурпурном солнечном луче.
Через заднюю дверь Серега вышел из чайной. Он стоял на крылечке, жевал травинку и глядел на березовую посадку вдоль поля. Горячий летний ветерок ласково шебуршил ветви берез. И тут из-за угла чайной выдвинулась хорошо известная Сереге личность. Это был Ванька Кукуев, брательник Олеси. В руках у Ваньки был изрядный недвусмысленный дрын.
— Ты чего тут трешься? – спросил брательник чтобы завязать разговор.
У Сереги сразу зачесались кулаки и он стал придумывать как бы пообиднее Ивану ответить. Тем временем из-за угла вышло еще двое обормотов и тоже с колами. Одного, который был здорово похож на сволочь Серега Белов раньше не видел. А другого мелкого и щербатого, с длинной фамилией Метрущенков, знал, как раз напротив очень хорошо и помнил, что тот по-подлому дерется.
Задняя дверь чайной открылась и на пороге показалась Олеся Кукуева во всей своей красе.
— Ну ладно, Олеська, я потом как-нибудь загляну, — сказал Серега бодро и ушел за угол.
За углом возле «газика» стоял бригадир и оглядывался по сторонам.
— Ты куда пропал? – спросил он Сереге. – Садись.
Серега сел. Прежде чем хлопнуть дверью, оглянулся назад и увидал стоящую на углу чайной троицу с дрынами.
Совсем Иван опух, подумал Серега. Раньше надо было за сеструхой глядеть, а щас-то чего? Поздно уже…
Он захлопнул дверь. Старенький бригадиров «газик» затарехтел и поехал прочь из деревни.
18.37. Нестерово поле.
Комбайн Игоря Залупина неожиданно свернул с полосы и, заложив по полю широкую дугу, на крейсерской скорости устремился к Арбузовским кустам. Бригадир испугался, что машина со всего хода вломится в чащу, открыл рот и запихнул в него свой соленый от пота кулак, ободрав костяшки о зубы. Но Игорь резко тормознул возле молодого дубка. Машина качнулась и встала.
Что за чертовщина сегодня творится? думал бригадир, прыгая на «газике» по жнивью. А может, не врал покалеченный дед? Его сердце пропустило удар и в желудке похолодело, словно он быстро съел ведерко пломбира. Что там Селивантий бормотал? Вышел из хлебов медведь бурый ловкий, как скала, и звезды небесные попадали на землю, точно крыжовник… Да, не, это х… какая-то…
Возле Залупиного комбайна бригадир остановил машину. Здесь была тень, золотое вечернее солнышко скрылось за деревьями… Через пыльное стекло кабины было видно, как Игорь Залупин сидит за рулем, упершись подбородком в «баранку» и глядит из подлобья на Арбузовские кусты.
— Эй, Залупа! – почему-то шепотом позвал его бригадир.
Игорь не шелохнулся.
Может, помер? подумал бригадир и полез в кабину по лесенке. Залез, распахнул дверцу.
— Игорь, ты, живой?
Игорь прервал медитацию, обернулся к бригадиру и улыбаясь расползшейся на все лицо улыбкой сказал,
— А это ты, Афанасич? Заходи!
И гостеприимно махнул мягкой рукой. В ту же секунду бригадир почувствовал густой запах первача. На полу, в тени лежала, поблескивая пустая бутылка… Бригадир не стал забираться в кабину, а оперся рукой о крышу и с отчаянием посмотрел на нескошенное поле.
— Где-то здесь тропинка была, — заговорил Игорь Залупин спокойным пьяным голосом. — Через кусты и дальше на Савелевскую горку. Я тогда еще мальцом был. Помню, там две старые ели стояли. Помню потеки засохшей смолы на толстых серых стволах. Эти старые ели были как ворота в сказочный мир… Только не видать чего-то ту тропинку. Заросла наверное….
— Сходи, поищи, — посоветовал бригадир.
Он говорил сквозь зубы, барабаня пальцами по крыше кабины. Багровые волны гнева захлестывали его сознание.
— И то верно, — обрадовался Игорь.
Он выбрался из кабины и спрыгнул в золотые волны пшеницы. Побрел вброд к кустам. Уже входя под ветвь дуба, наполовину пропав в густой зеленой тени, он обернулся и виновато поглядел на бригадира добрыми пьяными глазами.
— Ты меня извини, Петруша, я тут забухал малек.
Бригадир стиснул рукоять нагана в кармане галифе. Сосчитал до десяти. Багровая муть перед глазами немного рассеялась. Спросил сипло,
— Кто тебе самогонку продал, не скажешь?
— Петруша я бы сказал, — Игорь Залупин развел руками. – Да только он просил не говорить. Сказал, ты шибко обидишься.
— А ну, давай, п…. в кусты своего детства! — заорал на него бригадир. – Иди там, б…, с елями обнимайся.
— Не ругайся, Петруша, не надо, — сказал ему ласково Игорь Залупин и растворился в Арбузовских кустах.
20.12. Нестерово поле.
Серега Белов кемарил в ромашках, на склоне дренажной канавы. Бригадир не сильно пнул его пыльным кирзовым сапогом в бок. Серега сел, хлопая спросонья глазами.
— Проспался, скотина? – спросил его бригадир.
— Афанасич, да я не в жисть! Черт попутал… Ты же меня знаешь…
— Знаю, — веско сказал бригадир и Серега затих.
Бригадир стоял на краю дренажной канавы широко расставив ноги и cкрестив на лобке руки. За его спиной было фиалковое вечернее небо с расплывшимся реверсионным следом самолета и рыжими кольцами рефракции от садящегося солнца. К его поношенным галифе налипла пшеничная труха, на лацкане его пиджака горела рубиновым светом звезда Великой Отечественной Войны. Его худое обветренное лицо было суровым и недобрым.
Серега хрюкнул и вылез из канавы.
Бригадир повернулся к Сереге спиной и пошел к своему «газику». Белов бежал следом.
— Второй шанс, тебе, сукиному сыну, даю, — говорил бригадир на ходу. – Молчи. За пьянку во время уборочной тебя под суд отдать мало. Но тут такая подлянка вышла. Залупа забухал малек. Короче, сядешь на его машину. Проявишь себя на страде и мы забудем о твоем позорном проступке.
— Афанасич, родной… — Серега обогнал бригадира и побежал спереди заглядывая ему в глаза.
— Молчи! – сказал бригадир. – Я это не по доброте душевной. Ты меня знаешь, нет у меня душенной доброты.
— Знаю, Афанасич…
— Я человек суровый. Жизнь меня покорежила. Если бы Залупа не забухал… Короче, свезло тебе, Серый.
Бригадир сел за руль «газика», Серега Белов – сзади. На сиденье рядом с водительским лежали две пустые бутылки из-под самогона. Одну бригадир подобрал в поле, на скошенной полосе Белова. Другую нашел на полу кабины, в комбайне Игоря Залупина. Бригадир взял одну бутылку в руки, потом другую. И задумчиво их повертел. На обоих не было ни следов клея, ни кусочков бумаги от этикетки.
Бутылки наверное сперва положили в таз с водой чтобы отмокли, думает бригадир. А потом аккуратно отлепили этикетки… На х..?
— Слышь, Серый? – спросил он комбайнера. – Тебе кто первача продал?
— Б.., я ему пообещал, что не скажу, — саказал Серега. – Типа, слово дал.
Багровые волны гнева захлестнули сознание бригадира. В глазах потемнело. Он вцепился руками в «баранку» и посидел тихонько пару минут.
— Не ешь сердце, Афанасич, — сказал ему Серега. — Ты гляди, к Баре жона на велике прикатила. Любопытный факт.
Сквозь кровяную муть бригадир разглядел, как комбайн звеньевого остановился в начале новой полосы. К комбайну на велосипеде подъехала жона Валеры Борисенко, Анастасия. Бара бодро спустился по лесенке. Удерживая велосипед за руль, Анастасия пообнималась немного с мужем. К багажнику велосипеда была прикручена корзинка. Наобнимавшись, Анастасия достала из корзинки объемный газетный сверток. Бара взял сверток и по лесенке забрался в кабину.
— Ну и х…? – спросил бригадир. – Жона ему пожрать привезла…
И тут бригадир вспомнил, что уже видел жону звеньевого сегодня утром. Воспоминание обрушилось на него. Он вспомнил каждую мелочь. Бездонный купол ясного неба над Бариной избой. Дрожание листьев летнего дерева на утреннем ветерке. Встревоженное лицо Анастасии, глядящей на него из-под руки. И веселый блеск стеклянных бутылок, сохнувших на кольях забора…
Бригадир покосился в зеркальце заднего вида и увидал, как Серега подмигивает ему целым, еще не подбитым глазом.
— Я сейчас на кого-то шибко обиделся, — сказал бригадир.
22.47. Дорога на Болдырево.
В поздних сумерках хлебоуборочная бригада «Василек» снялась с убранного поля. Машины шли с зажженными фарами, в желтых электрических лучах клубилась пыль. Бригадир стоял возле своего старого «газика» на обочине и смотрел на проходящие мимо машины. Приметив нужную, бригадир на ходу ухватился за лесенку и залез в кабину. Распахнул дверцу.
— Подвинься-ка, — сказал он звеньевому.
Бара выпучил глаза и отодвинул жопу на край сиденья. Бригадир присел на краешек. Какое-то время ехали молча. Дорога шла по задам деревни, и в окошко видны силуэты крыш и яблоневых деревьев.
— Не узнал, кто самогонкой в бригаде барижит? – спросил бригадир.
— Глухо как в танке, — ответил Валера.
— Редкостная сволочь, наверное, — сказал сквозь зубы бригадир.
— Не то слово, — оживился Бара. — Если бы я его поймал, то сразу, без разговоров сунул бы в ухо.
— На! – сказал бригадир и залепил Баре в ухо.
Голова звеньевого со звоном ударилась о стекло кабины. Осколки стекла посыпались на пол, полетели в темноту, на дорогу.
— Афанасич?! – закричал Валера Борисенко. — Ты чего дерешься?
— А того, — ответил бригадир. — Чего же тебе не хватало, Валера? Зарабатывал ты вроде не х… За длинным рублем погнался? Барыгой заделался? Да в военное время тебя бы, как вредителя к стенке поставили!
— Чего-то я, Афанасич не пойму, — сказал Бара, опасливо косясь на бригадира.
Одной рукой он держался за «баранку», а другой за ушибленное ухо.
— Ты чего на меня напраслину гонишь?
— Не п…, — сказал бригадир и долго глядел на освещенную светом фар разбитую проселочную дорогу за пыльным стеклом кабины.
— Это вы ловко придумали, — сказал он. – Жона дома самогонку гонит, а муж на работе барыжит. А жона у тебя славная: домовитая, хозяюшка. Прежде чем первач разливать, все бутылочки помоет, этикетки отпарит, на забор сушится повесит. Что же вы за люди такие? А может вы и не люди вовсе… Может вы со своей Анастасией только снаружи люди, а внутри у вас какие-то твари живут. Вроде как пришельцы из других миров. Я такое в кино видал. Их потом еще из огнемета всех сожгли.
Теперь долго молчал звеньвой. За пыльным окном кабины высвеченная светом фар качалась разбитая проселочная дорога.
— Я завтра уволюсь. И из района уеду, — сказал, наконец, Бара.
— Ты у меня из страны уедешь, — пообещал бригадир. – А ну стой! Что там еще такое…
Шедшая впереди машина резко остановилась. Звеньевой тоже тормознул.
— Сиди пока здесь, — сказал бригадир. – А я пойду, погляжу.
23.09. Дорога на Болдырево.
На дороге, возле головной машины толпились комбайнеры, ремонтники и водители грузовиков. Трещали моторы, пахло солярой и бензином. В контрастном свете фар покалеченный дед Селивантий с бельмом на глазу был особенно страшен. Бригадир, наверное, содрогнулся бы от ужаса, если бы не был так взбешен.
— Чего стоим, мужики? – спросил, чуя, недоброе, бригадир.
— А ты погляди сам, Петруша, — сказал появившийся, бог его знает, откуда, Игорь Залупин.
— Куда глядеть-то?
— Они здесь, — сказал тихо Игорь и ткнул указательным пальцем вверх.
Только тут бригадир заметил, что вся его славная бригада стоит, задрав головы и пороскрывав рты. Бригадир осторожно, одним глазом покосился на темное, ночное уже небо. Небо, как небо. Звезд до черта, а луны не видно.
— Над дорогой, — подсказал Игорь. – Прямо в зените.
Переборов смутную тревогу бригадир задрал голову вверх, так, что хрустнула шея, и со всей силой уперся взглядом в ночной небосвод. И он увидел ЭТО. В полночном зените, над проселочной дорогой, над комбайнами и грузовиками, над горсткой людей, высоко в черной пустоте, среди белого блеска звезд…
— Ёхарный Бабай! – прошептал бригадир.
— Это пришельцы, Петруша, — так же шепотом сказал Игорь Залупин. – Это НЛО.
— Сам вижу, — сказал бригадир.
Он уже пришел в себя. Закурил сигаретку, затянулся.
— И я увидел звезду, упавшую с неба на землю, – молвил дед Селивантий, тыкая в небо своим скрюченным пальцем. – И был ей дан ключ к проходу, ведущему к бездне.
Стоящие поодаль, комбайнеры молча внимали.
— Нельзя нам на Болдырево, — сказал тихо Игорь Залупин. – А то, как бы беде не быть. Эти вон, тоже на Болдырево летят.
Бригадир проводил взглядом косяк НЛО. И верно, тарелки шли на Болдырево.
— Да х.. бы с ними, пускай летят, — отмахнулся бригадир. – Там щас много всякого летает. Там и наши летают. Орбитальная станция «МИР» называется. Не слыхал?
— И тогда я увидал могучего Ангела, спускавшегося с небес. Он был облачен в облако, вокруг головы у него была радуга, — сказал дед Селивантий и задумался.
— Ты лучше послушай Вещего Деда, — зашептал Игорь Залупин. – Было два знака. Это когда Бара в пшенице фашиста нашел и еще, когда Серый медведя-шатуна с поля выгнал. Две печати сломаны… Вещий Дед говорил нам тогда, да только мы, маловеры, не слушали. А теперь ЭТО! Сломана третья печать! Отомкнут проход к бездне и вышел дым из прохода!
Игорь Залупин говорил все тише и тише. Бригадир отчего-то решил заглянуть ему в глаза. Глаза у Игоря были нехорошие. Круглые, как пуговицы, черные и блестящие… Потом бригадир заметил, что колхозники, стоявшие на дороге поодаль вдруг придвинулись и обступили его со всех сторон. Все они были люди проверенные, близкие, корешки, можно сказать. Чуть ли не с каждым Афанасич когда-нибудь да бухал. Но что-то неуловимо переменилось в этих людях. Будто он оказался вдруг на дне какого-то нехорошего сна. И колхозники, стоявшие вокруг бригадира, теперь казались ему чужаками.
Может это фары так светят, думал бригадир с тоской, вглядываясь в молчаливые неприветливые лица. А может, это я замудохался сегодня до чертиков.
-Попомните еще слова мои, – пошел дед Селивантий по второму кругу. – Никто не выйдет живым нынче ночью с Болдырева поля! Спасайтесь, неразумные! Близок уже час Черной Страды! Бегите отседова в ваши города и станицы!
— Тикай, мужики! – заорал кто-то дурным голосом (то ли Мишка Шелохов, то ли Юрка Нагибин, бригадир не разобрал). – Разворачивай машины! Гоним в Синьково пока живые еще! Там на улицах горят фонари! Там нет страха!
— Да вы что тут, с ума, что ли все посходили! – заорал бригадир, силясь своим криком разорвать эту обморочную пелену сна.
Выхватив из кармана галифе наган бригадир пальнул в воздух. В ушах зазвенело.
— А ну, окаменели все!
И с дымящимся наганом в руке бригадир пошел через пахнущую пороховым дымом ночь. Подойдя поближе к Селивантию, он сильно ударил покалеченного деда рукоятью пистолета в висок. Селивантий, как куль повалился в дорожную пыль.
— Провокатор, — коротко объяснил бригадир.
— Ну, чего зассали? – спрашивает он комбайнеров. – Контуженного послушали? Да его давно уже из бригады гнать пора. А теперь и вовсе старый хрен под суд пойдет…
Из кармана пиджака бригадир выхватил порванный конверт с печатями и помахал им в воздухе.
— Это вот сводка по погоде. Из Дмитрова телеграфом передали. Завтра к вечеру начнутся обложные дожди. А это значит, что жать будет нельзя. Это и идиоту, б…, понятно. У нас времени на все — сегодняшняя ночь и завтра полдня. Вот и считайте сами – Болдырево не скошено и Лешенинские поля стоят. Если завтра к обеду не успеем – погубим хлеб.
Бригадир развел руки в стороны.
— Такие дела, мужики.
Комбайнеры стояли, потупясь, на дороге в лучах фар головной машины. Потом Мишка Шолохов, а может это был Юрка Нагибин, сказал,
— Чего ждем, хлопцы, ехать надо!
И все ушли, разбрелись по машинам. Головной комбайн бибикнул, бригадир отошел в сторону, пропуская машину.
— Ты прости, Афанасич, что я сдрейфил, — сказал Серега Белов. – Уж больно жутко было Селивантий слышать, да еще «тарелки» эти…
— Ты лучше меня бойся, — посоветовал ему бригадир. – От этих летунов чего угодно ждать можно, глядишь, и обойдется еще. А я, если чего не так, точно шлепну. Уразумел?
— Уразумел, — кивает Серега.
23.41. Болдырево поле.
На той стороне краю поля, над покойными волнами пшеницы стояли на тонких паучьих ногах три НЛО. От внеземных объектов шел мертвенный зеленоватый свет. Он заливал хлеба точно светящийся туман. Березняка, что стоял за полем, и вовсе не было видно. Да и сами НЛО были едва различимы в этом молочном сиянии… Еще был слышен низкий тревожный гул. Пришельцев пока никто не видел.
— Так, — сказал бригадир.
Он еще раз жадно затянулся и бросил бычок на землю. Тщательно затушил сапогом.
— Вован, дуй в Синьково, к мэру. Пусть телеграфирует в Дмитров.
— Ага, — сказал Вован и, сунув руки в карманы, вразвалочку пошел к машинам. Остановился.
— Афанасич? – спросил Вован. – А чего телеграфировать-то?
— Вот это, б…! – сказал бригадир и показал рукой на поле. – Пришельцы ЗПТ жители инопланетных миров ЗПТ совершили посадку на Болдыревом поле ТЧК Принял решение вступить в контакт с внеземным разумом ТЧК Бригадир хлебоуборочного звена «Василек» Петр Афанасьевич Покрышкин ТЧК.
— Ага, — сказал Вован и, сунув руки в карманы, вразвалочку пошел к машинам.
Бригадир проводил его сутулую спину недобрым взглядом, а после, прищурясь, стал смотреть на призрачные силуэты НЛО. Стоявшие у дороги колосья пшеницы на фоне зеленоватого зарева казались черными и если вычесть тревожный непонятный гул, то на Болдыревом поле стояла мертвая тишина.
— Жуть какая, — сказал один колхозник. – Как у Феллини.
— Чего?
— Я, говорю, кино такое видел. Там все было прямо как здесь. Тоже все будто ненастоящее…
— А про что кино?
— Да х.. его знает. Я заснул потом…
— Надо идти, хоть и боязно, — сказал бригадир, обводя взглядом притихших людей.
Он невесело усмехнулся.
— Ну что мужики, мне кто-нибудь составит компанию?
Повисла неловкая пауза.
— У меня сынок младшенький скарлитинкой болеет, — сказал, наконец, Мишка Шолохов.
— А у меня, намедни, тещу скрутило. Едва ковыляет, — сказал, глядя в сторону, Юрка Нагибин.
— Пойдем, Афанасич, прошвырнемся, — предложил Серега Белов.
— Молодца, Серый, — обрадовался бригадир. – Так держать… Эй, барыга? Ты где там? Не свинтил еще?
Из темноты, на свет фар вышел Валера Борисенко. Одно ухо у него было заметно больше другого и еще, казалось, что оно само собой светится тусклым лиловым светом. В глаза комбайнерам бывший звеньевой старался не смотреть.
— Ну-ка, неси живо пол-банки, вредитель, — распорядился бригадир.
— Какую банку, товарищ бригадир? – деланно удивился Бара. – Была у меня где-то баночка с солидолом, щас пойду, поищу…
— Ну, поищи, — с угрозой сказал бригадир. – А я тебе этим солидолом потом всю рожу вымажу. Самогон тащи, скотина! Мне твоя отрава для дела нужна. В контакт иду вступать с инопланетной жизнью. Тут без пол-литры никак нельзя.
— А мне на суде зачтется? – спросил Бара.
— Еще как зачтется, — пообещал бригадир.
Бара ушел назад во тьму, но скоро вернулся и принес бутылку с первачом. Бригадир отобрал у него бутылку и сунул в карман пиджака.
— Еще одна просьба, мужики, стаканы одолжите, у кого есть.
— У меня нету, — честно признался Серега. – А ее, отраву эту, так потребляю, из горла.
Один стакан нашелся у Мишки Шолохова, второй одолжил Юрка Нагибин.
— Спасибо, мужики, — сказал бригадир и спрятал стаканы в другой карман пиджака.
— Ну, Серый, пошли, что ли?
Серега молча кивнул и они вошли в пшеницу. Пройдя с десяток шагов, бригадир остановился и обернулся к оставшимся у дороги машинам и людям. Стоя, там, среди черных колосьев он долго вглядывался эти родные лица, силясь запомнить каждую черточку, словно прощался, словно уходил навсегда.
Игорь Залупин, глядя на черный силуэт бригадира, подсвеченный мертвенным зеленоватым светом, не сдержался и заплакал.
— Не плачь, Залупа, — сказал тогда бригадир и всем, кто остался возле машин, показалось, что его голос доносится до них издалека, будто бригадир ушел уже за пару верст.
— Не плач, Залупа, — сказал бригадир. – Я скоро. Мы еще успеем все убрать до дождя.
Он резко отвернулся и зашагал по полю к стоящим вдалеке силуэтам НЛО.
00.00. Болдырево поле.
Бригадир и Серега Белов шли по пшеничному полю к кораблям пришельцев. Они вошли в светящийся туман, и свет поглотил их. Кругом не было видно не зги, как если бы они шли в кромешной тьме. Со всех сторон их окружало зеленоватое мертвенное сияние. Качались потревоженные шагами людей пшеничные колосья. И что-то тревожно и низко гудело вдалеке.
— Постой, — сказал хриплым голосом бригадир.
— Стою, — отозвался Серега.
— Давай жахнем! – предложил бригадир. – А то у меня чего-то поджилки трясутся.
— Можно, — согласился Серега.
Бригадир достал из кармана стаканы и сунул их в руки комбайнера.
— На, вон, держи, а я самогонки налью.
Бригадир вытащил из горлышка газетную затычку и налил в стаканы, где-то, ну примерно, на треть.
— Хорош, — сказал он, пряча бутылку в карман. – Чтобы не болеть!
— И вам того же, — отозвался Серега.
Выпили.
— Ядреная, — пожаловался Серега, — закусить бы.
Бригадир похлопал себя по карманам.
— А вот, — сказал он, показывая Сереги три пшеничных колоска.
Ловко потер колосья в ладонях, сдул труху.
— Держи!
Серега протянул руку и бригадир насыпал ему пшеничных зернышек, а, что осталось, кинул себе в рот и стал старательно пережевывать.
— Как в детстве, — поделился мыслями бригадир.
Серега согласно кивнул.
— Слышь, Афанаcич, — спросил он немного погодя, — а может, еще махнем?
Было видно, что бригадир колеблется. Он снова достал из кармана бутылку и критически оценил объем алкоголя.
— Нет, Серый, — сказал он с сожалением. – Нам еще контакт устанавливать. Может не хватить. Давай-ка, лучше шевели помидорами, а то до утра провозимся.
— Ну, тогда ладно, — согласился Серега Белов.
И они пошли дальше по пшеничному полю, к мерцающим силуэтам НЛО.
_____________________________________________
Лыткарино, август 2010
