Без Него ничего не получалось. Два человека, сидевшие друг перед другом за одним столом, лениво переговаривались. Диалог сопровождался долгими паузами. Одному из них было около тридцати лет. Он был одет во все черное – аккуратно выглаженные брюки с идеально ровными стрелками, модная, на кнопочках, тоже черных, рубашка, черные, отпаллированные до блеска туфли и черные, вогнутые у висков очки. Второй был примерно на десять лет старше. Если судить по одежде, полная противоположность первому – заношенные с пузырями на коленках джинсы, старая с мятым воротничком сорочка и рыхлые от долгого ношения кроссовки.
– Почему вы никогда не снимаете очки? – спросил старший. – Даже в помещении.
– Вас это смущает?
– Нисколько. Но, по-моему, это дурной тон.
– Если для вас это так важно, я могу их снять.
– Как вам будет угодно.
Человек в черном медленно закурил, выпустил струю дыма и сказал:
– Будем говорить об очках или о деле?
– Давайте о деле. Но, может, дождемся Его?
– Можно и дождаться. Но ответьте мне, насколько можно искренне, как мы попали в такое положение?
– В какое положение?
– Не валяйте дурака. Вы хорошо знаете, о чем я.
– Ах, вы об этом! Ну, что вам сказать? Человеку свойственно ошибаться.
– Слишком общий ответ. А если конкретно?
– Это конкретно.
Человек в черном затушил в пепельнице сигарету и закурил другую. Он нервничал. Поминутно оглядывался в сторону входа в кабинет.
«Ждет Его, – подумал старший. – Без Него он не может сказать то, что хочет сказать. Артист».
Таких диалогов в жизни старшего было бессчетное множество. Он знал, что, пока они вдвоем, разговор так и будет продолжаться – вяло, скучно, с безболезненными уколами и ироническими выпадами, которые будут делаться с резиновыми, ни к чему не обязывающими улыбками.
К примеру, так:
– Вы продолжаете свою игру, – скажет человек в черном. – Предупреждаю, это плохо для вас кончится.
– Я ни во что не играю, – ответит старший.
– Играете. Повторяю, это небезопасно.
– Вы мне угрожаете?
– Я вам обещаю.
– Нет, вы мне угрожаете.
– Это не в моих правилах. Поверьте, если я захочу что-то сделать, я сделаю. Без всяких угроз. И один раз.
– Что же вам мешает это сделать сейчас?
– Я не разбойник с большой дороги.
– А кто вы?
– Если хотите, пока еще ваш друг.
– Друг? Не смешите меня, – иронизирует старший, все так же резиново улыбаясь.
– Вы больше не считаете меня своим другом? – спросит человек в черном.
– А вы им когда-то были? – вопросом на вопрос ответит старший.
И так далее в том же ключе. И только потому, что нет Его – зрителя, наблюдателя, соглядатая, словом, третьего, для которого у одного и второго уже припасены свежие аргументы, бьющие наповал факты, яркие эмоции и сильные слова.
И вот Он, наконец, приходит. И все меняется. Человек в черном снимает очки и откладывает их в сторону. Серые, мадьярские глаза приобретают стальной блеск, лицо наливается розовой краской, голос становится громче, речь полна обличительных слов. Старший крепче сжимает сплетенные пальцы, готовясь к защите. Лицо его бледнеет. Он знает, что прелюдия этой игры с приходом зрителя завершена, и начинается вторая часть – самая главная. Именно сейчас и решится, кто из них виноват в том, что они попали в то положение, о котором говорил человек в черном. Сейчас уже не отделаешься трафаретным «Человеку свойственно ошибаться». Надо найти другие слова, другие доказательства. Почему? Да потому что человек в черном, пустив в ход все силы натренированного ума, может загнать его в угол, заставит его каяться и, как на исповеди, просить прощения. Каким жалким зрелищем будет тогда он в глазах зрителя! И это он, он, сорокалетний, сильный, влиятельный в их кругах мужчина, к слову которого прислушиваются даже сильные мира сего, мнение которого частенько оказывалось последним в спорных вопросах. Нет, он будет держать оборону. До конца. До последней капли крови. До последнего вздоха. Как его далекий предок, смертельно раненый в битве под Курском, но не перестававший отстреливаться, не терявший боевого духа.
Между тем человек в черном уже ходил по кабинету и, энергично жестикулируя, говорил:
– Нет, дорогой мой, на сей раз вы так просто не отделаетесь. Я заставлю вас….
– Заставите? – парирует старший, оглядываясь на зрителя. – Это каким образом? Вы, господин хороший, меня плохо знаете. Еще не родился тот, кто хоть что-то меня заставит делать. И вы это отлично знаете. Да, в том, что произошло, есть моя вина. Но что из этого? По-вашему, я должен закопаться в клумбу и дышать сквозь тростинку. Не дождетесь!
– Дождусь, – говорит человек в черном, переходя на угрожающе повышенные тона. – Вы уже завтра получите повестку в соответствующее ведомство, где, уверяю вас, будет не до бравады. Не таких ломали!
– Вы меня не сломаете. Я не из того материала.
– Ах, ах! – передразнивает старшего человек в черном. – Гляньте на него, новый Стенька Разин родился! Герой! Как же вы, уважаемый герой, с вашими-то амбициями, с вашим запредельным самолюбием, докатились до такой низости?
– Это мое дело. И оставьте, пожалуйста, свою иронию, дайте и ей отдохнуть.
– Мы еще и острить умеем? – продолжает человек в черном.
– Умеем.
– Отучим.
– Попробуйте.
Человек в черном подошел к столу, положил на него сильные, костистые руки, и, склонившись над головой старшего, по-бычьи, в голос замычал:
– Я вас уничтожу! Я отрежу вам причинные места и засуну их вам в задницу!
Старший отстранился от лица человека в черном и успокаивающим голосом сказал:
– Сядьте в кресло.
Все это время зритель молчал, глядя то на одного, то на другого. После того, как человек в черном, тяжело дыша, сел в кресло, зритель встал.
– Скучно у вас, – тихим голосом сказал он. – Пойду я, пожалуй.
И Он ушел. Его уход был настолько неожиданным, что и старший, и человек в черном, переглянувшись, удивленно посмотрели ему вслед. Лица непримиримых оппонентов были растеряны, как у пойманных на месте преступления воров.
– Куда он? – спросил старший. – Почему так быстро ушел?
Человек в черном снова надел очки, загасив за матовым стеклом горящие от гнева, покрасневшие глаза.
– Не знаю, – ответил он. – Глупо как-то все получилось.
– Да. Конфуз, – сказал старший.
Он знал, что и главная часть этой игры уже прошла, и что в эпилоге этого жалкого, ежедневно разыгрываемого людьми фарса, будет следующее. Человек в черном встанет, давая понять, что разговор завершен, и скажет:
– И все-таки вам следует хорошо подумать над своими поступками.
– Ладно, – неожиданно для себя ответит старший. – Будь, по-вашему.
Про себя же подумал: «Он так сказал, чтобы не столь явственно выглядело то, что он играл «сердитого парня» для Него. Выходит, он тоже сознает, что играет. Потому и говорит все время «про игру». Весь мир, конечно, театр. Как хотите, но это великая истина. Телевидение, политика, вся социальная жизнь, всё – театр. Все мы – зрители и актеры одновременно. Скучно, скучно».
Человек в черном вышел в прихожую и вернулся уже в кожаной куртке, короткой, модной, разумеется, тоже черной. Он подошел к столу и, протягивая старшему руку, сказал:
– Всегда к вашим услугам.
Когда он ушел, за дверью послышались звуки, похожие на шум опускающегося театрального занавеса.
