Дворец.
Ночь.
Пышные силуэты дворцовых башен, зазубристых стен; прожекторы выхватывают из темноты тот, или иной таинственный контур.
В недрах дворца, за тысячей переходов, лестниц, за бесчисленными анфиладами, в небольшой комнате, на жесткой койке, сидит, маясь бессонницей, тиран.
На столе перед ним – вино в графине, фрукты в затейливой вазе, холодное, на большие ломти порезанное мясо.
Тиран наливает вина, отхлёбывает его, жуёт мясо.
Потом говорит – тихо, но уверенно: А они и не заслуживают царства Божьего на земле…
Улыбка по лицу его ползёт криво и траурно.
Небольшая, пёстрая толпа возле помоста.
Помост сколочен грубо, броско.
На нём – в чёрной форме – некто рослый, кричащий:
-Мы возьмём всё в свои руки! Не верьте нынешним вождям! Кто лучше вас знает, как вы живёте? Не верьте церковникам – что там, за смертью, не знает никто! Жизнь дана, чтобы жить здесь, и только.
Человек захлёбывается речью. Толпа колышется, волнуясь.
-Другой жизни у вас не будет! Да вы и сами понимаете это! И надо жить, жить – по-настоящему, сытно и ладно, в крепких домах, на худой конец – в просторных квартирах. А толстосумы поганые и политики лживые – не дадут вам этого, никогда не дадут.
Кажется, сильнее кричать невозможно, но человеку удаётся:
-А я из массы, я такой же, как вы! Я знаю жизнь! Я воевал!
Он замирает на мгновенье, и выбрасывает словесный козырь –
-Голосуйте за меня, и я не подведу вас!
Публика хлопает, но пока не очень бурно; вяловато растекаются ручейки уходящих людей.
Человек спускается с помоста, соратники окружают его. Шуршат бумаги.
Слышны голоса –
Мало, мало опять пришло народа. Что тут делать? Пролетим на выборах, как пить-дать.
Человек-замухрышка – невысокий, с головой, напоминающей по форме баклажан, одетый в запылённую военную форму – подходит к соратникам.
-Мне бы Брукса, — говорит он, будто волнуясь.
Брукс – выступавший партийный лидер – поворачивает к нему голову:
-Вы меня не узнаёте?
-Да нет, узнаю, конечно. Просто робею…
-О, не стоит, я такой же…
-Именно поэтому, — неожиданно прерывает его человек, — я и обратился к вам. Мне так близки ваши идеи!
-Кто вы, друг мой?
-Человек. Обычный человек. Из бедной семьи. Воевал. Немножко учился богословию, потом рисованью. Сейчас зарабатываю на жизнь, продавая акварельки.
-Что ж, достойная биография – для борьбы.
-Я и хотел, — говорит человечек… — Я хотел стать одним из вас. Иногда я говорю речи, мысленно обращаясь к народу, говорю в своей квартирке, и мне кажется, у меня получается. Я подумал, а может, дадите мне возможность…
-А что? – Брукс смотрит на соратников. – Может, в этом что-то есть. Завтра – давай, а? – переходит он на ты.
-Давай, великий Брукс! Я дерзну… и – будь что будет.
Эстрада на площади – маленькой, аккуратной, замощённой брусчаткой.
На эстраде – вчерашний человечек.
За ним – ряд соратников, в центре сидит Брукс.
Человечек, оказавшись на эстраде, преображается – он кажется выше ростом, и не видно, какой забавной формы у него голова.
Он начинает тихо, но голос мерно набирает силу, в него вливается пресловутый металл:
-Я воевал. Я был ранен. Я – такой же, как вы, живущий в нищей комнате, зарабатывающий на жизнь продажей акварелек с видами городов. Я – и вот он металл, — я пришёл в партию Брукса, чтобы быть полезным Родине, чтобы служить вам. Поодиночке мы никто, вместе – сила. Только Брукс – с его чистым сердцем и кристальной душой – поможет нам. Только он. Я сделал свой выбор. Сделайте и вы – единственно правильный, честный выбор.
Новые и новые люди подходят к толпе на площади.
Слышны тихие голоса –
-Кто это?
-Новый какой-то…
-Яркий, смотри.
-Да уж куда ярче.
-И впрямь голосовать надо за Брукса.
-А то…
Митинг закончен. Люди разошлись. Брукс и соратники около эстрады.
Брукс обнимает нового члена партии.
Он трясёт ему руку.
-Дорогой, — говорит он, — дорогой, а ведь мы даже не познакомились толком…
-О, какая ерунда, — отвечает новый. – Моё имя Теран, но это такие мелочи. Не имя я своё пришёл прославить, но вершить работу справедливости.
-Вот-вот, — восклицает Брукс, — истинные слова. Познакомься с моими ближайшими товарищами – Мером и Билем.
Биль – худой, бледный, и жизнерадостный, кругленький Мер – жмут ему руки…
Тиран во дворце – в той комнате дворца, где чувствует себя защищённым ото всего мира.
Он снова пьёт вино, ест кусочки груши, отрезая их ножом.
Он улыбается, отложив и фрукт и нож.
Он улыбается – криво, конечно – в пустоту.
-Старина Брукс! Доверчивый дурачок… Он и впрямь думал, что меня сильно интересуют эти голодранцы… Но, кроме его партийки, не было другого пути, не было…
Человечек с головой, формой похожей на баклажан, продаёт на улице пейзажики. У человечка усталый вид.
Пейзажики ученически банальны, мало кто их покупает, люди идут мимо, не замечая человечка.
Класс в семинарии. Ученики в чёрных одеждах сидят ровно, руки сложены на партах. Досиня выбритый, с ассиметричным лицом священник, говорит строго, как судья, оглашающий приговор.
-Все вы ничтожны. Все вы столь ничтожны, что не достойны изучать Слово Божье. И я жалею, что вы таковы. Но я вынужден…
Один из учеников – с головой, похожей на баклажан, — кривит рот…
Трибуна.
Человек – в котором и не угадать того – робкого, квёлого – кричит, захлёбываясь словами:
-Мы поведём вас к сияющим вершинам побед, и могучей радости бытового процветанья. Верьте нам – и всё будет больше, чем хорошо.
Толпа внизу, ликующая толпа.
Красные толстые лица лавочников.
Расплывшиеся физиономии их матрон.
Кулуары зала – большого, куда входят и выходят люди, много людей.
Они опускают бюллетени в урны, делая в них пометки.
-Дорогой, Теран, — говорит Брукс, пожимая ему руку. – Кажется, всё идёт, как надо.
-Иначе и не могло быть, мой Брукс, — отвечает Теран. Голова его не кажется похожей на баклажан. – Мы сделаем своё дело.
Кабинет в готическом стиле. Сияющий Брукс сидит за столом под собственным портретом.
-Мы победили, мой друг, — говорит Терану, расположившемуся на стуле, напротив. – Мы победили. Во многом – благодаря твоим речам.
Теран улыбается – уже не робко: уверенно.
-Иначе и быть не могло, мой Брукс, — отвечает он. – Но тут же, серьёзнее лицом, добавляет. – Но меня беспокоит одна проблемы. Не знаю, как сказать.
-Говори, говори, дорогой Теран. От тебя я не жду ничего ложного.
-Мер, дорогой Брукс, Мер…
-А что с ним?
-Как ни странно, он потерял чувство Меры. Он берёт деньги, берёт дорогие подарки. Он привыкает к роскоши, мой Брукс. Надо бы повлиять на него, повлиять.
Брукс щурится недовольно.
Богатый особняк.
Зала, отделанная янтарём и малахитом – вся она переливается, сверкает.
В центре залы Мер в бархатном халате и Теран во френче.
Теран говорит тихо:
Мер, меня беспокоит Брукс.
-Что такое? – недоумевает Мер.
-Кажется, он отступает от наших идеалов, и дело народа для него становится ничем рядом с удовлетворением личного тщеславья.
-Что ты, что ты, Теран…
-Это, разумеется, между нами, Мер. Но – тут надо решать что-то, решать…
Полуподвальное помещенье, освещённое факелами.
Икс – рослый и крепкий – сидит за столом. Выражение лица – грубое, жёсткое, даже злое.
Теран напротив него – явно, чувствует себя уверенно, явно встречаются не первый раз, и работа подготовительная проделана.
-Ты ручаешься? – спрашивает Икс.
-Всё пройдёт – комар носа не подточит. Главное – одновременность. Боевики твои готовы?
-Они всегда готовы, — отвечает Икс. – Но ты гарантируешь мне кресло министра?
-Естественно, кто лучше тебя справится с обороной?
Вспышки огней, мешанина факелов.
Люди в чёрных костюмах в особняке Мера преследуют его, верещащего, бегущего в распахнувшемся бархатном халате.
-Ох-ох-ох, — стонет он, схваченный, и, захлёбывается криком от ударов многих ножей.
-Готов, — констатирует старший, прикладывая пальцы к шее Мера.
Квартира Брукса – аскетичная, без излишков.
Стук в дверь.
Бледный со сна Брукс открывает.
Короткий выстрел, Брукс падает в коридоре.
Икс, убедившись, что он мёртв, уходит.
Биль, выбредающий из ночного кабачка.
Машина, резко тормозящая около него.
Полупьяный Биль плюхается в неё, и удавка обрывает его жизнь.
Теран и Икс в том же полуподвале.
-Всё? – спрашивает Теран.
-Всё, — отвечает Икс.
Кафедра большого, многоярусного зала. Теран на ней. Одет в тот же френч, а вовсе не в чёрную партийную форму.
-Друзья, — голос Терана звучит мощно. – Случилось страшное. Нынешней ночью группы неизвестных расправились с доблестным руководством нашей народной партии. Великий Брукс убит. Мои соратники – Мер и Биль – погибли. В этих условиях я вынужден возглавить партию.
Аплодисменты сотрясают зал.
Теран поднимает руку.
-Не надо, друзья. У нас траур. Похороны будут пышными. Мы никогда не забудем героев. И кровь их будет отомщена.
Публика хлопает.
Слышны крики –
Да здравствует Теран! Великий вождь Теран!
Он спускается с кафедры, пересекает холл, садится в автомобиль, где его ждёт Икс.
-Ну как? – спрашивает он.
-Всё отлично. Как я тебе и говорил – публика проглотит эти смерти. Твои ребята готовы?
-Они готовы всегда.
-Нужно расширить набор в наши ряды. Тренировочные базы?
-Они способны вместить тысячи тысяч.
-Молодые люди?
-Рвутся вступать в наши ряды.
-Отлично. Едем.
Автомобиль трогается.
В кабачке шумно, многолюдно.
На стенах – портреты Терана.
Люди пьют, галдят, курят.
Слышны реплики:
-Он забрал власть…
-И что? Ты назовёшь кого-нибудь достойней?
-Не знаю, не знаю… Но если власть в одних руках…
-Всё зависит от рук.
Некто пьяный вздымается горой и вопит на весь кабачок:
-Выпьем за нашего вождя! За родного нашего Терана!
Аплодисменты.
Кружки стукают друг о друга.
Люди пьют.
Лица их блестят разгорячённо.
-Не знаю, не знаю, — говорит подвыпивший недостаточно тихо, — в одних руках…
Парни в чёрной форме, сидевшие в углу, подходят к нему.
-А ну-ка давай с нами.
-Чего вы, чего, — пробует сопротивляться человек.
Его выводят под руки.
-В районный аппарат его? – говорит один из парней.
-Зачем? – возражает другой. – Сами кончим.
Они влекут человека в проулок.
Они бьют его – жутко, страшно.
Один из них выхватывает нож, и несколько раз всаживает в человека, повторяя: -За Терана! За Терана! За Терана!
Комната во дворце тирана.
Вино, фрукты, мясо на столе.
Тиран говорит сам себе:
-Мне легко было превратиться в тирана. Просто поменять одну букву в имени, и – утратить его, стать символом. А им и нужен символ. А царства Божьего не заслуживают они.
Класс в семинарии. Также смирно сидящие ученики в чёрных длинных одеждах. Белизна стена. Синеватые окна тускло отсвечивают.
-Вы не достойны, — так же строго, даже зло, говорит священник, — даже произносить слово – Бог. Вы не достойны. И мне противно учить вас – тупых, ленивых…
С заднего ряда встаёт молодой человек с головой, формой напоминающей баклажан.
-А Бога нет, — говорит он – почти также зло, как священник.
-Что? – восклицает тот – даже несколько растерянно.
-Что слышал, — скалясь, отвечает молодой человек. – Никакого Бога нет. Всё это байки. И даже хуже – ложь.
Лицо священника багровеет.
Он идёт к ученику – быстро-быстро, насколько позволяет сутана; он хватает его – тот не сопротивляется — за шиворот, тащит по коридору, втаскивает в кабинет ректора, и толкает сильно, надеясь, что ученик упадёт на колени. Тот не падает.
-Вот, — говорит священник. – Я не решусь повторить, что изрёк сей гнус.
Ректор за столом, заваленным бумагами – стар, лыс, одутловат. Мутные глаза поднимает на ученика.
-И что ты сказал?
-Что Бога нет, — отвечает тот, пожимая плечами…
Стены семинарии – высокие, белые. Ворота распахиваются – даже, кажется, гневно.
Из них выталкивают молодого человека с узелком. Он оборачивается, зло глядит на ненавистное зданье, и спускается в город, играющий черепицей крыш.
Город – старый, готический, огромный; город, растущий, включающий в себе элементы многих стилей – вздымаются небоскрёбы, мелькают зазубренные стены кремля, машины катятся, много машин, и везде – на стенах домов, и на специальных установках над ними, над входами в церкви и на фронтонах старинных зданий – портреты тирана. Большие и огромные, они вездесущи и обязательны, и люди заходят в храмы, не крестясь, но снимая шапки, и глядя в лицо отца проникновенно.
С трибуны некто худой, аскетичный вещает уверенно –
Что Бога нет – можно считать доказанным. Но – мы не можем – так уж мы устроены биологически – без Высшего. Наш бог – наш Тиран. Все церкви посвящены ему. В них мы читаем его биографию и поклоняемся его героическому прошлому. Мы осмысливаем его великолепное настоящее, ведущее нас от победы к победы.
Аплодисменты.
Лектор сходит с трибуны.
Во дворце тирана.
Тиран за круглым небольшим столом обедает, мясо запивая вином.
-Отменное, — говорит он. – В годы моей юности не было такого.
Перед ним – бывший священник, ныне лектор, выбритый также, до синевы.
-Что ж, — говорит тиран, — ты славно потрудился. Да-да. Я даже не буду вспоминать, как ты меня выбросил из семинарии – за шкирку, как кота.
Он замолкает, и лицо лектора становится ещё бледнее.
-А может быть, вспомню. Никто не знает – кто и чего заслуживает.
-Вы знаете, — лепечет бывший священник, — вы знаете всё.
Тиран делает глоток вина.
-Ладно. – Итожит он. – Теперь от тебя больше прока – как когда-то вреда. Готовь достойную смену. Читай свои лекции. Кажется, они по нраву народу.
Он машет рукой, и лектор исчезает.
Ночь.
Дворец.
-И чего же они достойны? – спрашивает сам себя тиран, и глаза его вспыхивают.
-Ни один, кстати, — произносит он задумчиво,- не лёг костьми за веру, не отдал жизнь. Все перекрасились. Иные, правда, в эмиграцию дёрнули. Но самых крикливых я и там достал. А в семинарии теперь – музей мужества. Моего, конечно.
Ибо – ничего другого они не достойны.
Рабочие заносят в семинарию предметы – длинные и продолговатые – кровать, тумба, шкаф. Во дворе один человек в чёрном – но это партийная форма, а не сутана – говорит другому, одетому так же – Комната нашего вождя будет воссоздана точно. В этой комнате ему приходили в голову гениальные мысли. Вы понимаете, что нарушить хоть что-то из той обстановки – равнозначно кощунству.
-О да, — отвечает второй.
Рабочие несут полотна, на которых изображён тиран.
Он выступает с трибуны.
Зал огромен.
ОН – про него говорят теперь с придыханием, обозначая закатываньем глаз его недостижимое величье.
И вот говорит Он:
-Жизнь, как известно, даётся один раз. И этот факт неоспорим. Но именно из него вытекает необходимость жить хорошо. А жить хорошо – значит жить сытно. Сытость, сытость и сытость – вот наш девиз. Сытость плюс комфорт обеспечат нам материальное процветание на тысячу лет вперёд. Всё, что против сытости – долой.
Зал скандирует – Долой, долой, долой!
-Успехи нашего животноводства и земледелия, а также торговли велики. Но они растут. Они будут расти, поддерживая нашу сытость. Герои труда – и герои еды – другие герои нам не нужны.
Аплодисменты.
В застенке на каменном полу окровавленный Икс. За столом – писарь с лисьей мордочкой.
Здоровенный палач бьёт Икса ногой в живот.
Икс стонет.
Дверь с железным скрипом отворяется, входит тиран.
-Теран, — обращается к нему Икс моляще, — ты что забыл, что это я помог тебе…
-Терана никакого больше нет, — говорит тиран. – И даже кощунственно думать, что ты чем-то мог помочь мне.
И – обращаясь к писарю – спрашивает – Он сознался?
-Нет ещё, — подобострастно отвечает писарь. – Но сознается. Дело времени.
-Не надо. Уже одно то, что он мог помыслить, будто помог мне достаточная улика. Уничтожьте его.
Икс стонет. Дверь захлопывается за тираном.
На эстраде – полнокровный бритый конферансье. Фрак сидит на нём великолепно.
-Итак, — провозглашает жизнелюб, — мы открываем наш замечательный конкурс обжор.
Аплодисменты
Конферансье ныряет в боковой проход, бархатный занавес раздвигается.
Огромный стол, на нём – горы снеди и кувшины с вином.
Два толстяка, встав с кресел, раскланиваются.
Садятся вновь, и каждый берёт по гусиной ножке.
По залу ползёт шорох:
-Правый потолще будет. Победит, небось.
-Не, левый вместительней.
-Разве можно столько съесть?
-Можно!
Толстяки едят.
Курятина, гусятина, баранина.
Шумные глотки вина.
Варёные яйца, караваи.
Масло сыр.
Опять – курятина, гусятина, вино.
Аплодисменты.
Длинные составы – составы серые, бесконечные, целиком въезжающие в огромные, псевдо-вокзальные пространства.
Составы страшные, — когда они отходят с вокзальных задворок, простоволосые женщины бегут рядом, заламывая руки, и люди в чёрных формах отгоняют их.
Составы идут и идут, они въезжают в огромные пространства лагерей, останавливаются, и вытряхивают живой человеческий мусор – по классификации крупнейшего философа страны.
Солдаты, многочисленные солдаты охраны.
Они сбивают этот мусор в ряды, и гонят к огромным, мрачным, с крохотными окошками домам – гонят навсегда, ибо срок теперь один – пожизненный.
Правый толстяк с состязания обжор багровеет лицом, хрипит, куриная косточка застывает у него в руке.
Толстяк падает лицом в миску с салатом.
Его противник вскакивает, кричит счастливо – Я победил!
Аплодисменты.
Занавес закрывает сцену.
Выходит жизнерадостный конферансье.
-Итак, — возглашает он лучезарно. – Победил Бигль. Тит оказался слабее. Он умер. Но – попрошу заметить, сограждане – он умер абсолютно счастливым. Ибо величайшая власть в мире – власть нашего родного тирана – позволила ему есть вволю. Никто не виноват, что он оказался слабым в этом величайшем удовольствии – еде.
Аплодисменты.
Маленькое кафе в уютном проулке.
Двери открывают люди в форме.
Они быстро обходят кафе, всё тщательно обозревая, и присутствующие понимают, что произойдёт сейчас.
И действительно – входит Он.
Они – все присутствующие встают, лучась счастьем.
Он делает мановение рукой, и все садятся.
Официант – белый, как позёмка и такой же струистый, — изгибаясь спешит с подносом, на котором стоит бокал вина и лежит груша на блюдечке.
Тиран садится в специальную нишу, к окну.
Напротив него – статный красавец – начальник охраны. Он стоит почтительно.
-Садись, Грив, — говорит тиран.
Тот садится, но держится строго, осанисто.
Тиран медленно режет грушу, ест её, запивая вином.
-Знаешь, Грив, — говорит он, — в те годы, когда я жил, продавая акварельки, это кафе было единственным местом, доступным мне. И два раза в неделю я заходил сюда – выпить вина и закусить его грушей.
Он вдыхает аромат сочного плода.
-Люблю груши, — добавляет он, отрезая ещё кусочек и запивая его…
Лицо Грива выражает подобострастие.
-Мы должны действовать, как зилоты!
В комнате накурено, и лица присутствующих возбуждены, а глаза блестят.
Все люди, собравшиеся здесь молоды, длинноволосы.
Речи их – взрывные, но динамит сей условен, и…кому он страшен?
-Мы должны освободить страну… Зилоты будут нам примером.
Не устрашимся – как они – дурного Рима чёрной власти тирана.
Выведем нашу страну к рубежам света.
Сигаретный дым витает слоисто.
-Да! Да! Да! – слышны страстные голоса.
Дверь распахивается от мощного удара, щеколда отлетает в сторону.
Группа солдат, не произнося ни слова, быстро и точно скручивает молодых людей.
Из-за двери слышно – хотя источник звука не ясен:
-Даже мысли подобные будут тотчас делаться известными. А до действий и вовсе не дойдёт. И не надейтесь на публичные казни. Они, как известно, у нас отменены. Пожизненное всем – без суда. Вина на лицо.
Ни слова не произносящие солдаты выводят молодых людей.
Ночь.
Дворец.
Тиран глядит на грушу.
Откладывает её, произнося –
Хватит пожалуй. Даже любимые фрукты – и те надоедают. Что уж о другом. Впрочем, нет: власть не надоедает никогда.
Он зевает.
-Был бы ты, — говорит тиран в потолок, ибо окон в помещении нет, — я б спросил: ну и как тебе моё царство на земле?
А лучшего они не заслуживают. Сытость, сытость и комфорт, и никакой войны – и ты – их бог. А тебя – он вновь глядит в потолок, — мы давно отменили.
Тиран зевает и ложится на узкую койку.
Из потолка начинает сочиться красно-бурая жидкость.
Капли падают на лицо тирану, блестят чёрным, переливаются.
Он вскакивает, недоумевая:
Что такое? Канализацию прорвало?
Крупный кусок штукатурки падает с потолка, бьёт тирана по голове.
Вот он – такой же маленький, как когда-то, с головою, формой напоминающей баклажан –простёрт на полу.
И капает с потолка, капает буро-красная, отливающая чёрным субстанция, пока он весь не оказывается под нею – чтобы уже не встать никогда.
