Загораются окна в домах,
Начиняется жизнью реальность
Той вечерней, какой в закромах
Чаепитие просто банальность,
Равно ужин в семье – но другим,
Понимаешь ты, вечер не будет.
И зимой солнце редко бьёт в бубен,
И бывает большим, золотым.
Много тьмы зимним временем, жаль,
Так пейзажи пространно-красивы.
Никакая при этом деталь
Не лишает судьбу перспективы.
Перспективы не ведаем мы –
Быта данники, ранней потьмы.
* * *
Утренние тени розоваты.
Дворников вовсю скрипят лопаты,
Шествует февраль.
За ночь разучившись жить, не хочешь
Подниматься. Сон, что ты лопочешь?
Мозга вся исписана скрижаль.
Знаешь, розоваты ныне тени.
Лестница судьбы, её ступени.
И окошки желтизной горят.
Путаются в голове обрывки
Сна, сознанье бедное обвили.
К сожаленью, сам себе ты ад.
* * *
Европа университетов
И благороднейших идей.
Европа яркой силы света в
Громоздком мраке прочих дел.
Учёные, князья, поэты,
Уют старинных городов.
Войн очень долгих вились ленты,
Росло искусство мастеров.
Европа – сгусток силы мысли.
Рай Фуггеров для бедняков.
…России вечно рабство мыкать
С тиранами из чёрных снов.
БИРОБИДЖАН
Скрипач на крыше – перед филармонией
В Биробиджане славная скульптура.
Сам город – без веков – но густ историей,
И современна города структура.
Сквер породнённых городов, где памятник
Блистает – руки держат шар земной.
Цвет осени сквозящий, нежно-палевый,
Багровый, и, конечно, золотой.
Шолом-Алейхем смотрит на пространство.
На привокзальной площади менора,
Фонтанов вкруг неё дано богатство,
Отрадное для взора.
ПРИРУЧЕНИЕ ОГНЯ
Прометеем даденный огонь
Жжётся, поначалу неизвестно,
Как с ним совладать, чреватый он,
Как чреваты мифы, или бездна.
Было проще – камнем о другой
Стукнули, и искры пламя дали.
И огонь, фантазии чужой,
Укрепил земных судеб детали.
Прирученье было ли его?
Или человека самого
Сущности веками приручали?
В сущности, не ясно ничего.
* * *
Двух голубей несущая осмеяна
Садовником за бедность Богородица.
-Себе отрежешь нос, — рекла уверенно.
Он засмеялся – Это, мол, не сходится,
Я вниз движенье ножницами делаю,
Не вверх – и показал, и нос оттяпал.
За бедность упрекнуть есть факт не зрелой и
Больной души.
Садовник, верно, плакал.
Легенда… то ль болгарская, то ль чья не то.
Легенды все достаточно жестоки.
Жить осторожно надо, чтоб нечаянно
Других не задевать.
Никак.
Нисколько.
* * *
Матушкой когда-то называли,
Только стала жрать своих детей.
Бешенство проникло на скрижали
Несчастливой Родины моей.
Ненавистью люди пропитавшись,
Пищевой ей дали матерьял.
Смысла жизни золотые чаши
Мы побили, раз не нужен стал.
Тьма всего страшней перед рассветом,
Только тяжелы века надежд.
Вечно в мире тёмном, диком, ветхом
Быть, когда нельзя поднять мятеж.
ДРЕВО ВСЕОБЩНОСТИ
Под водой города Атлантиды,
Не поднимутся храмы из вод.
А по снегу роскошного вида
Жалкий, славный Башмачкин идёт.
Старый Гамлет встаёт, отряхнувшись,
За кулисами хлещет вино.
Застревает телега, и – Ну же!
Не поможет, и скоро темно.
Под вратами пройди Вавилона,
Чтобы корень всеобщности зреть.
Дом соседний. И в окнах волокна
Жизни, в коих железо и медь.
Марианская впадина бездне
Человеческой явно сродни.
Одинокий запутался бедный
Мозг, исследуя долгие дни.
Тень всеобщности древа мерцает,
Но никто всех ветвей не узнает.
* * *
Соборы – каменные книги.
Иль манускриптами веков,
Как палимпсесты, в коих кипы
Сложнейших символов-цветов
К нам прорываются соборы?
Но мы уже не слышим их.
Как слышать ангельские хоры,
Коль прагматизм нам хлеб и стих?
Ветвленье парков символично –
Как лабиринт, как ум земли.
Поэт в действительности – лишний,
Пускай от песен – свет зари.
Поэзия есть свойство мира,
Как математика и проч.
Жизнь без поэтов будет мнима,
Сколь не ищи в подобной прок.
Свет денный, музыка органа,
И стволовой лесной шатёр…
Код жизни знать нам слишком рано,
Равно небес услышать хор.
ПОЗДНИЙ ОТЕЦ
(стихотворение в прозе)
Снег, уютно лежащий на замке, ограда детского сада из металлических прутьев, и дребезжание кнопки, когда выходишь, отправив малыша резвиться с другими.
Или плакать.
Маленькая беленькая собачка, почти сливающаяся со снегом, привязанная к ограде сада, лает истошно.
Чёрные глазёнки блестят кругло, задорно, а должны бы – тревожно.
-Не шуми, — говоришь ей, закрывая воротца. – Сейчас за тобой придут.
Собачка смотрит на тебя внимательно, будто не веря, а потом опять начинает шуметь.
Неровный рельеф двора, где на отливающие синим сугробы, ложится новый тонкий покров.
Февраль – зимний август – завершится через две недели, но точка, как вам известно, в этом повествовании зимы не будет поставлена, ибо март плотно подбит зимою, как иное пальто — мехом.
Чёрный лёд предательски блестит из-под белизны тонкого покрова, и гипсовые, раскрашенные гномы, возле которых летом толпится ребятня, точно ёжатся в снегу.
Задворки магазинов, и из машин выгружают товары, заносят в тёплые недра.
Снег идёт, холодно быть не может; снег идёт спиралями, завитками, снежинки играют в прятки, обгоняют друг друга, что ещё сказать про снег?
Его чистоты никогда не находил в собственном сознанье, изрядно замаранном жизнью…
И…малышок, резвящийся в саду, будет жить вместо тебя: остро чувствуешь и понимаешь, когда тебе под пятьдесят и ты очень поздний отец.
Брызги светофора кропят снег и асфальт, и когда они становятся изумрудными, переходишь улицу, двигаясь к дому.
ЛЯГУШАТА
(стихотворение в прозе)
В низинке дачного посёлка уютно располагался прудок, и мальчишки в пружинящей, летней, великолепной траве ловили лягушат.
Те прыгали, как кузнечики, и было занятно, выцелив одного, плюхнуться на коленки, накрыть горсткой ладони, потом поднять к глазам, изучая прелесть крохотной жизни.
Лягушонок сопротивлялся, лапки выдирались из пальцев, глаза почти вращались – и его непременно отпускали, он исчезал в траве, появлялся снова, прыгая к родной воде.
Она мерцала гладко, отливала синевой.
А дачи, стоявшие выше, были окружены плотными, из тёсаных досок заборами, и жизнь там была обыкновенной, как и во всех других дачах, но мальчишки не выбегали с этих участков, а те двое, что ловили лягушат, забредали издалека.
Они любили ходить между дачами, мечтая, выдумывая приключения, иногда фехтуя на палках.
А потом – шли ловить лягушат, которых непременно отпускали.
…как вас когда-нибудь, выросшие мальчишки, отпустят из жизни.
Жалко, неизвестно куда.
НЕ ПОДСКАЖИТЕ, ГНОМЫ?
(стихотворение в прозе)
В соседнем дворе весёлые бородатые мужики-работяги ладили гипсовых гномов – ты видел это, идя утром на нуднейшую службу, и потом, когда шёл домой обедать, ибо условия последней позволяли сие.
Гномы возникали постепенно, вот двое уселись на лавку, секретничая, вот другой появился чуть поодаль – с задранной вверх головой, и руками, засунутыми в карманы камзола; вот и ещё парочка: держат под руки друг друга, и одежда их вполне сказочна, а на туфлях огромные пряжки.
Мужики напевали, посмеивались, гоготали; когда ты возвращался с обеда, они пили кефир из пакетов и отламывали здоровенные куски от батонов, и гномы продолжали обретать формы законченности в реальности.
Сначала тёмные, они точно одевались красками, и краски были пестры, будто заняты у радуги.
Гномы выросли во дворе, неподалёку от детской площадки, рядом с площадкой спортивной, мужики, закончив работу, естественно, исчезли, а дети приняли гномов, как своих…
…больше не ходишь на службу – уволился.
Жалеешь ли об этом – изгой, поэт, неудачник, неврастеник, всю жизнь мечтавший об успехе и не получивший даже крошек оного?
Вот ты гуляешь со своим малышом – мальчишка шустрый, весёлый – он кидается к гномам, присаживается на скамеечку с ними, обнимает потом другого, глядящего в небеса.
Наряды гномов пообтрепались, кое-где проступил гипс, но всё равно милые они, чудесные, как твой малыш; и, вспоминая долгие свои пути на службу, и перебирая картинки дней в голове, не знаешь, что мог бы изменить в жизни, чтобы не была такой безнадёжно-безденежной, пустой, не нужной…
Не подскажите, гномы?
А малыш резвится, не зная ничего об окрестном мире, он тянет за руку одного из гномов, будто приглашает его домой, и смеётся задорно, будто всё хорошо…
* * *
Площадка детская пуста
С утра – заснежена, цветная.
Днём несколько детей бывает,
Слетают с горок – красота.
Пустая большей частью дня
Зимой площадка, что привычно.
А ночь – под фонарём она
Загадочно и символично
Блестит… Ей одиноко? Нет?
Весна когда-нибудь начнётся,
И шумно детвора вернётся,
Площадки изменив сюжет.
* * *
Фото с клоуном на память
С обезьянкою его.
Фото, будто минипраздник
Малышу. И торжество.
Фотографии фиксиру-
Я стирают части я,
Нечто предъявляя миру
Из фантомов бытия.
Миражи мы и фантомы.
Детства, зрелости мираж.
В сущности, не знаем кто мы –
Что за знание не дашь?
Фото с клоуном на память
Вертит человек седой.
Больше не пройдёшься с папой –
Умер так давно родной…
* * *
Покрепче заварить, и цвет карминный
Порадует. Варенье подойдёт.
День длинный получился, очень длинный,
Как ветвь листвой, он полон был забот.
Янтарный абрикос достать из банки,
Не куплена – хотелось – пахлава.
Действительность расчёсывает баки,
С тобой не сядет к чаю, и – права.
С бессонницею чаепитье слишком
Знакомо. Ароматен свежий чай.
А что на этом свете сам ты лишний,
Не значит, что шагнул уже за край.
* * *
О, вилл тосканских терракота,
Былое в недрах этих вилл.
В Италии роскошных столько, —
Пересчитать не хватит сил.
Колонны, лестницы и фрески –
Так роскоши дан каталог.
И неизведанные бездны
Тех, кто там жил и много мог.
КАМЕННЫЙ АРМЯНСКИЙ САД
1
Христианство в каменный цветок
Спрятано армянский. Что таили
Ветхостью напитанные были?
Кто с молитвой – вряд ли одинок.
Камень, как немой молитвослов.
Тяжелы приземистые храмы.
Кто ты, Сущий? Не узнать у мамы.
Осознать – людских не хватит снов.
Буквицы армянские от лоз
Виноградных взяты, и курчавы.
Розоватый туф – оплот державы,
Что века растила плод всерьёз.
А в Москве февральская зима
В пёстрых перьях масляной недели.
И возможна ль вера в самом деле –
Сложно ныне утверждать весьма.
2
Римский меч армянской фрески
Не коснётся никогда.
Сумма камня – форма бездны.
Был потоп — его пята
Водяная всё давила,
Пощадивши Арарат.
И в ковчег вместились силы
Жизни. И грядущий сад.
Символы потопа сложно,
Ветхость прошлого открыв,
Созидали невозможно
Трудный христианский миф.
Вспыхнуть и сгореть молитвой,
Как мечта монаха… Скрыт
В каменный карман великий
Мир армянский. Свет и быт.
3
Камень – твёрдость, камень – сила.
Сумма символов цветёт.
Растворится перспектива
Христианства в свой черёд.
Было принято до Рима
В царстве воинов, камней.
Без него не выносима
Жизнь – без солнечных лучей.
Яма тела шаровая,
Плоть, гнетущая весьма.
Подлинная, золотая
Сила света… Мы, не зная,
Живы – Божьего ума.
4
Форель и сиг. Блестит вода.
Дух Божий, может, отражался
До жизни – до накала, жара
Молитвы.
Лёгкая волна,
Рыбак, извлекший из глубин
Трепещущую зыбко рыбу.
До веры ли? Её пучин
Ему? Доверенный порыву
Азарта, счастлив рыболов.
Вода. И серебрист улов.
5
Камни силы, воля света.
Всепрощенье – как же это?
Чёрной тканью скрыт монах.
Катакомбы мозга хлеще
Катакомб церковных. Вещи
Мира все уходят в прах.
6
Шероховатые доски ковчега.
Ветхого смысла тугая ячейка.
В дымке синеющий Арарат.
Пенное пиршество, жизни жилы.
Камни истории – сгустки силы,
Сложно цветущий армянский сад.
УЛИВЕР
(стихотворение в прозе)
-Де Уливер? – требовательно спрашивает малыш, листая старую книжку с картинками.
-Вот, малыш, сейчас будет. – Отвечает отец, прижимая мальчишку к себе и поправляя на коленях книгу. – Вот видишь, какие маленькие человечки? Лилипуты называются. Вот Гулливер перешагивает через их дома. А вот смотри, вытаскивает целый флот.
-Уливер, Уливер! – заворожённо повторяет трёхлетний малыш.
Потом они переходят в страну великанов, но малыш никак не поймёт, куда делся «Уливер».
Летающий город Лапута ему нравится, но дальше всё становится совсем непонятно, и он, соскочив с дивана, бежит играть с машинками.
Отец смотрит в окно, на пёструю детскую площадку: лишённая детворы, она лишена ауры движенья и счастья.
Но – зимнее утро, у малыша опять заложен нос, и он не пошёл в сад.
А ночью площадка в фонарном свете одинока, как человек, не нашедший себя в реальности.
Малыш шумит.
Отец подходит к компьютеру и начинает искать ему мультик про Гулливера.
* * *
Не зримые нити связей
Объединяют нас.
Писатель представит разве
Всех, прочитавших рассказ?
Через рукопожатье
Объединённый мир.
Точно хотел узнать бы я –
Ценен ли всякий миг?
* * *
Бендер на церкви в Арбатова
Смотрит, желанье презрев
Автора – каждого автора,
От афер одурев.
Афера – Бендера имя,
Веселый задор – псевдоним.
Удача – прекрасная линия,
Долго была с ним.
Бендер уйдёт из романа
В человеческое далеко,
И там нет никакого тумана,
Лишь жизни живой молоко.
* * *
Клоун через стёкла двери
Глянув, скажет нежно – Тс-с.
Обовьёт туман потери,
Спрячет их в свои усы.
Сон идёт на тихих лапах.
Медленное молоко
Лентой льётся в белый сахар,
Сладко всё во сне, легко.
