Мёртвая точка имеет
Качество длится всю жизнь.
Сердце подобной болеет,
Мозгу нужны виражи,
Или событий букеты.
Мёртвая точка сильна,
Все отменяет сюжеты
Лакомые она.
Сунься туда – там бездна,
А повернись – тупик.
Зря на пределе бедный
Бился ты в мире книг.
Мёртвая точка. Апатия,
И не подняться вверх.
Жизни растёт неприятие
В тебе, человек.
ДВОЕ В ЭЛЕКТРИЧКЕ
(стихотворение в прозе)
Оба были похожи – медведеподобные, сутуловатые мужики, оказавшиеся на крайних местах скамеек пригородной электрички. Один – с седым ёжиком и лицом крупной лепки – не дожидаясь отправки, достал из чемоданчика плоскую фляжку коньяка, бутерброды, складной стаканчик, и, используя чемоданчик, как столешницу, стал обстоятельно, не торопясь выпивать и закусывать.
Электричка тронулась, поплыли провинциальные пейзажи.
Мужичок достал второй стаканчик и предложил соседу коньячку.
-Не откажусь, спасибо.
Маленькая фляжка быстро закончилась, и второй дядька сходил в бар, принёс несколько банок пива, пирожки.
Они гудели.
-Да, пью. Бывает, знаешь, и три-четыре раза в неделю выходит – то это, то то. Но не алкоголик, нет.
-И я вот тоже бывает…
Во второй раз пошли в бар вдвоём, пива взяли больше, и снова принесли пирожки.
Громыхали мосты, проплывали дачные посёлки, мелькала скучная разность.
Мужики гудели, никому не мешая, и слышалось уже: Ну какой же ты хороший человек! – И ты, брат!
Электричка жила своей жизнью: дрёма, гадание кроссвордов, детские выкрики и плач, вязь пустых разговоров…
ДАЧА, ДАЧА…
(стихотворение в прозе)
Пошловато-маслеными глазками посверкивая, говорил: Две тётки – суетливые такие, но наглые с листками бумаги на дачу к нам вломились, и ну тараторить: В фонд мира сдаём по 50 копеек, сдаём быстренько! Ну, мать им показала фонд мира, ха-ха…
Матерью – ловким товароведом магазина – гордился едва ль, сам после института собирающийся уйти в торговлю, а пока учился на вечернем, работал в библиотеке – дурака скорее валял.
Он – пошляк, бабник, примитив, поддавоха.
Некто – в будущем поэт, занесённый на эту работу виражом судьбы, слушает его, вспоминая: калужская дача дяди и тёти, роскошь летнего зелёного золота, шатры крыжовника, стена малинника, великолепие закатов и восходов.
СУНЬ ЯТСЕН
Видом бедности окрестной
Сунь Ятсен был уязвлён.
Из крестьянского семейства,
Пастухом стать обречён.
Но есть вектор неизвестный,
Он в учёбу увлечёт.
Пусть английский мнился бездной –
Покорилась в свой черёд.
В революцию движенье,
И – три принципа верны,
Обещают возрожденье
Всекитайской стороны.
Сунь Ятсена сила света
Поднимала ввысь и ввысь.
Тем и держится планета,
Тем и укрепится жизнь.
* * *
Запечатанная ампула – грядущее.
Надо мною туши туч плывущие –
Это будущее, или настоящее?
Зафиксировать момент
Перехода век не удаётся.
От июля помнится звенящее
Солнце.
Туши туч, из них изъятый ливень.
Двор алмазами роскошно осчастливлен.
Дальше дело к темноте идёт,
В ней построенные лабиринты
Не пройдёшь, мечтательный – но им-то
Дела нет.
Но лаком звёздный мёд.
ЛИРИЧЕСКИЙ ГЕРОЙ
(стихотворение в прозе)
Встречает своего лирического героя то на углу, у булочной, то в метро – но тот едет вверх, когда автор – вниз, то в магазине, и герой этот покупает водку, пренебрегая закуской.
-Ты мне надоел, лирический! – хочет крикнуть. – Ты всё время жалуешься на жизнь, бродишь в лабиринтах реинкарнаций, отправляешься в средневековье, плутаешь по переулкам моих воспоминаний. Сколько можно, а? Ну, постой же, послушай! В конце концов, давай сядем, выпьем водки, которую оба любим, поговорим…
Он ускользает – лирический герой, точно создан на основе воспоминаний и дыма, точно основа эта позволяет ему шутить над бедным, потерявшимся автором, вновь прибегающим к водке, чтобы забыть не слишком получившуюся жизнь.
И маме уже не пожаловаться, ибо давно вырос.
* * *
Смысл проворачивает грозди
Оттенков на стержнях высот.
А слово «смысл» крутое, будто
Нам черепной представлен свод.
О, неудобное для строчки,
Но коль бессмысленна она,
Усилья прахом — одиночки,
И жизнь клочками рвётся сна.
Смысл с дополнительною гласной
Ложится в строчку… Что по чём
Он сутью объясняет ясно –
Кто выстоит, кто обречён.
Обилье смыслов созидает
Амбивалентности опал.
Ах, будущее угрожает
Кривым свечением зеркал.
* * *
Пирожками у вокзала
Толстая торгует тётка.
В забегаловке напротив
Бутерброды, яйца, водка.
Чуть поддав, обозревает
Некто маленькую площадь.
Город старый, и примстится,
Что вот-вот увидишь лошадь.
В скверике поодаль дети,
И фонтан блистает ярко.
Голубей взлетает стая,
И… всё в жизни будто ясно.
* * *
До бесконечности усталый
В лет лабиринте человек,
Полуседой, ещё не старый,
Не любящий свой дикий век.
В средневековье тянет яро,
Иль к Византии путь влечёт.
И собственную ноту дара
Он птицам вещим отдаёт.
Нужна ли им? Сие безвестно.
И долго тянется роман
С реальностью, которой бездна,
А в ней туман, туман, туман…
* * *
Карта бита. Гвоздь, быть может, вбит?
Прошлое, как будущее, блёкло.
Солнце дома отражают стёкла,
Пряча заурядный, пёстрый быт.
Многие прочитаны тома,
Большинство – не читано, не в силах
Более читать, а закрома
Мысли – больше, чем людей в могилах.
Карта бита, коль под 50,
И старухою надежда стала.
То, что мне гадалка наболтала,
Превратилось в заурядный ад.
* * *
В буфете некогда была посуда,
А дальше книги – некуда девать.
Давало чтенье ощущенье чуда,
Да в юности мне вновь не побывать.
Нутро шкафов, конкретика предметов,
И быта столь банальные слои
Не допускают радостных сюжетов,
Навязывая косные свои.
И снова водишь ручкой по бумаге,
Стих созидая, мысля – воспарил.
Паренье длилось миг, сулило стяги
Победы, только их не получил.
Перегорела лампочка, и надо
Её менять, а после ужин я
Варить начну, забыв картины сада
Действительного бытия.
* * *
Пирамиду Хеопса урагану не одолеть,
На силу всегда найдётся другая сила.
Каждая человеческая перспектива
Уходит в смерть.
Смерть – сила? Или закон? Пойми…
Сфинкса сложно удивить чем-либо.
Уходя, никогда не хлопай дверьми,
И не думай, что всегда есть выбор.
ПАМЯТИ КИРИЛЛА КОВАЛЬДЖИ
Себя раздаривавший щедро,
Как ливень, мудрый Ковальджи
Дыханием большой души
Отменно наполнял шедевры.
Что жил не как поэт – он сам
Блестящей формулою вывел.
Не ищущий банальных выгод,
Словесный созидает сад.
Поэту смерть едва ль страшна,
А для оставшихся – прореха
В пространстве…
Но творений эхо
Останется на времена.
* * *
Виды с ковра-самолёта
Великолепны весьма.
Города разные ноты –
Музыка улиц… дома…
Скатертью-самобранкой
Будет устроен пир,
Истинный, не обманный,
Даденный на весь мир.
Шапкою-невидимкой
Пользуюсь я – нелюдимый,
Вам не известный поэт.
Мне б сапоги-скороходы,
Чтоб пронесли через годы
В чистый, сияющий свет.
МАРИЯ ВЕЧОРА
Начертано златом на чёрном –
Мария Вечора.
Охотничий домик, резные панели,
Ковры и картины прекрасны на деле,
Мария Вечора.
Эрцгерцогу власть, и балы, и поместья –
Всё вместе –
Не нужно в дальнейшем, Мария Вечора,
Начертано златом на чёрном –
Мария Вечора, Мария Вечора.
Пылают в шандалах богатые свечи,
И чёрный безвыходный тянется вечер.
Два выстрела будущее решают,
И в вечность любовников отправляют.
Эрцгерцог с Марией парят над полями,
Пылая друг другом, как в жизни пылали.
Поля изумрудов и маков небесных,
И бездны, и бездны… Паренье над бездной
Прекраснее жизни – той, что не сложилась.
Посмертное счастье, посмертная милость.
ТРИПТИХ
1
Явление Христа народу,
Какой не знает, кто таков,
Собою тёмную породу
Являя – не постигнет слов.
Весомейшие аргументы
Нужны, чтоб в чём-то убедить.
Веков грядущих ткутся ленты,
Народы разно будут жить.
Старик глядит, глядит мальчишка,
Елейноликий ростовщик,
Легионер, чья плоть с излишком
Дана, и рост весьма велик.
Глядят – кто он таков? Их много,
Что сей способен многим дать?
Жизнь, как живое чувство долга
Довольно сложно осознать.
2
Единосущен, иль подобносущен?
Но человеком был Иисус Христос
С чистейшей кармой, истину дающим,
Поскольку до неё за жизнь возрос.
Возможно, запись своего ученья
Оставил, не дошла до малых сих.
Сплошная кривизна, пластами — мненья,
И путаница для других.
…брадатые, не мытые сбирались,
Шумели на соборах тяжело.
Слова Христа в них мало отражались,
И шло от них самих словами зло.
Христос был человеком, указавшим
Путь – не пошли по этому пути.
Мир нищеты, золы судеб, и башни
Роскошества – уже не мир, но ад почти.
3
Мчится всадник рекламы.
Стёкла витрин, в каких
Всё золотится, и мамы
Задаривают своих
Пупсов, весьма капризных.
Всё сверкает, шумит.
Жирный лоснистый бизнес
Неприятен на вид.
Христос – кто же пустит в церковь? –
Ловит машину такси.
Лишь внешнее людям ценно,
Никто не взывает: Спаси.
В пустыню везёт машина.
Хоть чем-то поможет Христос,
Выманив бесов в пустыню.
Справится ли? Вопрос…
У мира литые причины
И дальше гулять всерьёз.
ЗЫБКАЯ ГРАНЬ
(стихотворение в прозе)
В джинсовом костюме, в зале, напоминающим зал ожидания вокзала – причём мама сидела к сыну спиной, но это была она, мама, мама – ходил нервно между рядами пустых стульев, выходил на покрытую в шахматном порядке плиткой площадку, думая мучительно, зачем ему это пение? А?
Хотелось ли идти на прослушиванье?
Нервничал, и в сознанье растекались чернильными пятнами и радугами смыслов различные, большие и маленькие ноты.
И вот в другом зале – длинном, где за столом из грубо обструганных досок, но на стульях с золочёными резными спинками сидели дамы и господа, он оказался среди них, и речь вовсе шла не о прослушиванье, а о создании тайной организации, в которой он был активным участником…
Вот он пересел на стул, отставленный от стола, вот он говорит, хотя сначала вяло отвечал на вопросы, и глаза его горят, что он видит со стороны, входя в это же помещение, но через другую дверь…
Образы сна, тепло, как медвежата, ворочаясь в сознанье, ещё живут, то кармином отливая, то изумрудной зеленью; ещё не распались связи между ними, когда он выдирается из сна, откидывает мягкий шотландский плед, которым накрывается всегда, встаёт, идёт умываться.
Образы сна то составляют причудливые панно, то распадаются, играя с лабиринтами и извивами мозга; он не пробует разгадать, что они значат, хотя порою хочется каталогизировать свои сны, а вот такой видел впервые…
А солнце середины апреля завернуло работу всерьёз – заливает жидким янтарём, не то хрустальным золотом кухню, слепит глаза, и он, любящий сны, ибо действительность его – не очень, стремится нащупать ту грань – зыбкую, покачивающуюся – что отделяет конкретику от мира тонких неопределённостей, из которого только что вышел.
