Литературы заменяет
Всё, жизнью данное, легко.
Она сознанье углубляет,
Мёд мысли дав и молоко.
Вполне альтернативна жизни
Литература – такова
Её обширная отчизна,
Где башни выстроив, слова
Вам обещают перспективы,
Которых в настоящем нет.
И совершенно не красиво
Идёт реальности сюжет.
* * *
Дерьмо и деньги. Мучит власть
Физиологии над нами.
И наша в жизнь вгрызаться страсть –
Комфорт всего милей нам с вами.
Представить деньки, как дерьмо,
Отходы – кто теперь возможет?
Горит стяжательства клеймо
На всех, и наши беды множит
Сие клеймо… На облака
Глядит мечтательно философ.
От совершенства далека
Жизнь с массою своих вопросов.
* * *
Смыкаются цепочки смысловые,
Что выгадаешь? Не сказать никак.
Духовный рост даёт цветы живые,
Когда они – то не уйти во мрак.
Иллюзий не осталось, не сложилось
С подобным ростом, плоть весьма страшна.
И непонятно, как так получилось,
Что жизнь сплошная общая вина.
* * *
Цепенящий василиска взгляд
Всякой власти отменяет силу.
Змей всех змеев. И не нужен яд,
Чтобы обеспечить вам могилу.
Сколь могила в камне тяжела?
Сколь в легенде отголоски были?
От иносказаний жизнь ушла
Далеко – просили, не просили…
Василиск торжественно ползёт.
Каменных людей не знаем в яви,
Каменных сердец полно. Гнетёт
То, что изменить мы мало в праве.
* * *
Римский мир: поэзия его
Лучше, чем железо легионов.
В Иудее смуты торжество
Снова, римских не блюдут законов.
Возлежать за трапезой, вино
Пить за чашей чашу так приятно.
А созвучья смаковать дано
Коли, то и вовсе всё понятно.
Ипподромы. Цирки. Что за век?
Римский мир веков изведал много.
Как и все, его к распаду век-
тор привёл. Вот линия итога.
Но всего оставленного столь
Много, что величье и сегодня
Можно Рима ощутить, как соль
Прошлого. Величье благородно.
* * *
Император денег мыслит – всё
Подконтрольным этой страшной массе.
Где он, столь значение своё
Пестующий? Всюду видишь маски
Оного: банкиры и попы,
Менеджеры, торгаши, фигляры
Шоу-биза – чёртовы полки,
Чистоты зловещие кошмары…
ЧТО ТЫ СКАЗАЛ, СЫНОК?
(стихотворение в прозе)
-Что ты сказал, сынок?
-Да ничего, мам, ты же знаешь, я порою разговариваю сам с собой.
В ванной бурлит, пенясь, вода и белизной сверкает кафель, но даже струение не заглушило бубнение пожилого сына.
Нечто доказывает сам себя, сам себя же опровергая, в постоянном диалоге с самим собою – типичный Козерог.
Можно ли диалогизировать с Левиафаном, если он, понятый по своему, да ещё птица Рух более реальные собеседники, чем сосед, с которым поздоровался час назад?
Августовский день догорает быстро – как любые, если человеческому телу под пятьдесят; сын курит на лоджии, вглядываясь в чёрную листву, которой скоро не будет, но пока таинственная её, вечерне-ночная масса, точно рессорит слегка под ветром; и окна соседнего дома видны сквозь неё золотистыми вкраплениями.
Вокруг останкинской телебашни потоки воздуха мерцают свинцовой темнотой, и верхушка её играет синими и красными огоньками.
-Спокойной ночи, мама. – Говорит сын, проходя на кухню: налить себе чая.
-Спокойной ночи, сынок, — слышит ласковый мамин ответ.
Он пьёт чай, и напротив его сидит одиночество – оно довольно красиво, с ним можно порою поговорить…
КОСМОС СОЗНАНЬЯ ОТВЕТСТВУЕТ КОСМОСУ ВСЕЛЕННОЙ
(стихотворение в прозе)
Фонарный свет, вкраплённый, точно своеобразная инкрустация, в листву финала августа, делает части её золотистыми, точно чеканит монеты.
Общая масса тополиного московского двора темнеет, как и положено, и с лоджии, на которой куришь, виден угол спортивной детской площадки: борта, красноватое покрытие, листва в углах: жёсткая, скрюченная…
Угол площадки одинок, как и ты, глядящий.
В шахматном порядке освещены окна соседних домов, цвета в основном жёлтые, медовые, и за ними идёт жизнь, или — растворена в общей массе…не то тянется волоконцами – вполне представимыми, обыденными.
Что ж? одинокий вечер, суммарно пластающий опыт предшествующей жизни – всей, как и все вечера.
Окошки потихоньку гаснут, люди ложатся спать, завтра понедельник – утром будить ребёнка, вести в сад, лихорадочно, проспав, пить кофе, заедая его бутербродом, думая про скучную службу, кричать жене, интересуясь, куда подевались ключи…
Ночь противоречит этому всему – тишиной, покоем, мерными пульсациями, проявленными искусственным светом фонарей, окон – и крошечными телами звёзд, нежно повешенными в пространстве.
Космос сознанья ответствует космосу вселенной.
* * *
Бел Тассо памятник в Сорренто.
Очищен Иерусалим
От власти тёмной, быстро лента
Побед мелькает: угодим
В проран пустот, когда не будем
Сражаться за тотальный крест.
Ударит солнце снова в бубен
Над суммой Богом данных мест.
Без памятник Торкватто Тассо.
В Сорренто дивные цветы,
Особняки, былого масса,
Поэтов яркие мечты…
* * *
Чужеземцы возле Сфинкса дар
Речи потерять могли, внимая
Световым потокам, прозревая
Мало понимаемую даль.
На любой вопрос ответ в мозгу
Зажигался, факелом сияя.
Тайны света и наличье рая
Образами, кои не могу
На слова переложить, текли.
Чужеземцем был я в дальней жизни.
И века спустя в другой отчизне
Вспоминаю силу той земли.
* * *
Свинцово-серые тревожны
Слои небес над телебашней,
Огни её играют – то, что
Приятно видеть, и — неважно.
Из важного жизнь строить любо,
Но с лоджии на телебашню
Глядишь, вокруг которой грубо
Сегодня небо, чем-то пашню
Напоминает… Что в грядущем?
Ответ обыденностью давит.
Ты, размышляющий о сущем,
Поймёшь ли коды данной яви?
* * *
Купанье Клеопатры в благовонных –
С маслами, с лепестками водах – свет
От тела мерно льющийся: бездонных
Страстей источник. Тело, как сюжет.
Любуется собой царица, зная
Какая сила в чресла вмещена,
И грустью сердца вместе прорастая
В грядущее, чья суть весьма страшна.
ТЕЧЕНИЕ МЕТРО
(стихотворение в прозе)
Крепко стукая палкой, напоминавшей лыжную, слепой вошёл в вагон метро, стал у двери, точно читая через чёрные очки объявление, или рассматривая схему.
Ражий парень вскочил, предложил ему сесть, тронув за руку; слепой что-то спрашивал у него, тот отвечал…
Старуха с печёным лицом и влажными, точно плакала только что, глазами, комкает в руке бумажку, похожую на купюру, но это явно не деньги; напротив дочка задремала, приткнулась к маме, та поглаживает малышку, придерживая сумку, из которой торчат флоксы – по виду дачные.
Здоровый дядька с татуировками на руке встал, уступая место отцу, несущему на руках ребёнка; дети оказываются друг против друга – малышок и малышка, дремлющая уже.
Едет состав, покачивается вагон, пластается гладкий, быстрый гул за окнами; бывает, между вагонами вскакивают мальчишки – рискуют, играет адреналин, не видят охранники; вскакивают, проносятся станцию, ощущая резкий свист в ушах, хлопки и взрывы пространства; вылетают на одной из роскошных станций, входят в вагон…
Течение метро; густейшая плазма, что течёт сама, организуя жизнь, мерно длящуюся, всегдашнюю…
* * *
Почему стихи растут из сора?
Из железа жизни им расти,
И из почвы мысли – той, которой
Разные предложены пути…
* * *
Уехать в провинцию в августе,
В злачёном финале его,
Когда всё покрашено нагусто,
Хоть грусти везде торжество.
В Москву в сентябре возвратиться
Под тихие песни дождя.
Мечтать: ничего не случится
С тобой до последнего дня.
Мечта – это тоже, как ноша:
Порой утомляет, хорошая.
* * *
Иллюзии сначала, а потом
Мечты. Осточертевшая работа.
Жена… уже чужая. Бедный дом.
Фантомы: вера, творчество, свобода.
Погасшие глаза. И всё идёт
Инерцией. Покуда живо тело,
Остался только смертный поворот,
И установит он баланс умело.
* * *
Парковка. Вечером плывёт
Фонарный свет, сверкают крыши.
И в лобовом стекле полёт
Звезды – колёс, однако, ниже
Не упадёт… Парковка есть
Банальность обихода жизни.
Когда душе потребна весть,
Все грани обихода лживы.
МИР ОТЦОВ И МАЛЫШЕЙ
(стихотворение в прозе)
-А домики могут ходить в гости друг к другу, а?
-А давай попробуем. Ну-ка, бери вот этот домик, что из одного конструктора собрали, а я возьму другой. И – пошли.
-А куда?
Отец и сам не знает куда.
-Ну, вот смотри, малыш, допустим пространство под столом. Там их кто-то ждёт. И они – идут туда.
-Ура! Здорово! Пошли!
Идут и идут себе домики – запросто так. Пришли, в общем.
Разместились, стали пить чай.
Чашечки были из пластилина, но не в этом главное.
Главное то, что существует мир, где домики могут ходить в гости друг к другу.
Мир, где к паровозикам приезжают машинки, и они носятся кругами и дугами.
Мир, где оживают плюшевые звери – летают, скачут, разговаривают.
Мир отцов и малышей, которые потом так безнадёжно вырастают…
* * *
Элегична строфика дождя,
Листья жёлтые по нраву с детства.
Наблюдающее мир дитя
Скрыто втуне взрослого, как сердце.
Лодка листьев медленно плывёт,
Смальтой лужи отливают всюду.
Если данность уподобить чуду,
То откуда столько грустных нот?
* * *
Дрейфующий морской конёк,
Желудка нету и зубов.
Он в трубку втянет всё, что смог
Найти среди морских дорог.
Конёк причудлив и красив,
Ребрист, с закрученным хвостом.
Он из подводных сложных див
Таинственный, почти фантом,
Конкретен, как живое всё.
Он доказательство какой
Гигантской воли, что своё
Навяжет, дав средой земной?..
* * *
Домики друг к другу ходят в гости,
И машинки едут к поездам.
В детстве интереснее – и горсти
Счастья детства я вам не отдам.
Отдал, вырастая в заурядно-
Скучную попав надолго жизнь.
Или детство остаётся рядом,
Возраст хоть закрутит виражи?
Детство, детство, где твои монеты,
В коих не нуждался я тогда?
Август, будто угасанье света
Летнего, и с неба льёт вода.
* * *
Я виноват? Я просто крошка!
Рыдает Цахес, он урод,
А фея помогла немножко,
Успеха он изведал код.
Чем виноват, таким рождённый?
Отобран волос волшебства.
От ночи, долгой и бессонной,
Мне бред надиктовал слова.
* * *
Завтра мамин день рожденья,
У меня подарка нет.
Мне б вернуться на мгновенье
В детский, нежный, чистый свет,
Где лепил из пластилина
Маме пёстрые цветы.
И для счастья знал причины
Маленький, забавный ты.
В пятьдесят поэт без денег,
Сед, устал, — что я могу?
Мама, что мне дальше делать?
Вертится вопрос в мозгу.
Мама улыбнётся нежно,
Будто – в детстве побывал.
И не всё так безнадежно,
Как вчера ещё считал.
* * *
Сила, сильный… А кого считать
Оным? Большинство привыкло к лямке,
И боится оказаться в ямке,
Полноценной ямы не видать.
Деньги мощно делающий сколь
Перспективы силы постигает?
Иль монах, ему молитва – соль,
Якобы реальность мира знает.
Иль поэт, презревший нищету
Ради замечательных созвучий.
Ибо стоит рваться в высоту,
Чтоб не погибать во тьме паучьей.
Сила, сильный… Страшные слова.
Варево людское очень густо.
Рассуждений острая трава
Ранит сильно, оттого и грустно.
* * *
Потускнело моё серебро,
Ибо многое стало не важно.
Что осталось? а вера в добро,
Свету вера, со светом не страшно.
ВСЁ СОВМЕЩЕНО
(стихотворение в прозе)
Это длинное кладбище в лесу между двумя крупными сёлами видел многократно на пути из Москвы в Калугу и обратно, ибо ездил часто, ибо Калуга твоя страна детства; и кладбище, тянущееся пестротой между деревьев по неровным склонам и поверхностям, пугало в детстве, потом стало казаться даже умиротворённым.
Впервые едете с малышом, и он вертится, но больше смотрит в окно, он ест конфету, смеётся, он говорит вдруг: Папа, я видел большую детскую площадку.
Он имеет в виду это кладбище, пестроту его и многоструктурность перепутав с небольшими пространствами счастья, которые так любит.
-Да нет, малыш, — отвечаешь, — это кладбище.
-Кабище… — Повторяет, но не спрашивает, что это такое.
И мчится, мчится дальше электричка.
Как туго всё совмещено – видел морг напротив роддома, и чёрные, скорбные люди стояли около и на ступенях, пока другие шли забирать новорожденных.
Всё совмещено.
Летит электричка.
Большое кладбище, вписанное в неровную, лестную местность, осталось позади.
* * *
Солнечно. Свежо. Последний день
Августа. Уже ржавеют листья.
Лето каплю времени продлится,
Совершив ему круг данных дел.
Солнечно. Последний каталог
Золочённых августовских красок.
Я опять не выучил урок –
Так в мозгу фантомов много, масок,
Будто в школу завтра мне идти.
Пятьдесят в конце отмечу года.
Август завершается, и ты
Сам узнаешь скоро власть ухода.
ПЬЯНКА В ВОЕННОЙ ЧАСТИ
(стихотворение в прозе)
Провинциальная военная часть напротив банка, нагромождение стен и крыш, и два двоюродных брата, входящие в неё, причём один – кавторанг на пенсии – несёт в сумке несколько баклаг пива.
Разные ворота минуют, после телефонного звонка с проходной; входят в дом и по скрипящей деревянной лестнице поднимаются на третий этаж, где в дальней комнате на лежаке под огромной картой отдыхает начальник части – большой приятель кавторанга, муж их сестры.
Он поднимается, здороваются, шутят, устраиваются за низким столиком…
-Что пиво-то? — Говорит полковник. – Не дело.
И, карикатурно размахивая руками, открывает сейф, достаёт бутылку водки, хлеб, шпроты, зелень.
-О как…
Появляется ещё офицер, сначала докладывает нечто по форме полковнику, а потом на ты переходят, шутят, и кавторанг предлагает ему принять участие в выпивке – тот отказывается, говоря: Не, я вчера такие дрова приехал.
А для младшего брата занятно, непривычно это: пить в военной части, в непонятном строении, чем-то напоминающим бывшее монастырское; он хмыкает, но про себя, и выпивает водку из странной ёмкости, похожей на миниатюрную вазочку.
Другой не нашлось.
* * *
Твоей мелодии вино
Пьянее пьяного порою,
Надоедает всё равно,
Томя прогорклою тоскою,
Вздымая волны высоты…
Мелодия звучит, играя,
Вбирая все твои мечты,
Смущая образами рая.
