Грязь расплескав, трамвай проехал.
Финалом марта угнетён,
Ты зимнее вбираешь эхо,
Был снегопад, что мутный сон.
И слякоть заварилась крепко.
Коряво ветер воздух рвёт.
И неба сумрачная лепка
Основ для счастья не даёт.
* * *
Пространство, обходящееся без
Кого угодно, терпит наполненье
Себя людьми, иль то, что дышит лес,
Вбирая солнцеликое лученье.
Обилие домов и площадей,
Проулков, улиц, суета, мельканье.
Пространство больше мнений и идей,
Продляется до темы мирозданья.
И время смутным вектором течёт,
Преобразуя всех до волнового
Ухода от реальности забот,
До царства смерти, сада-Вавилона.
* * *
Крошки людей на снегу,
Ежели сверху глядишь.
Хруста, увы, не могу
Слышать, а слышу тишь.
Кто накрошил их в жизнь –
Крошки, несомые вдаль?
Крутят их виражи
Дел, неудачи, печаль.
Крошки людей на снегу –
Иначе сказать не могу,
Из окошка квартиры глядя.
…строчки людей в тетради.
* * *
Цветовая гамма бытия,
Перетёкшая в литературу.
Изумруды Мастера, и я
Текста золотистую структуру
Вижу: зелень с золотом горят.
Мёртвых душ такое же сиянье.
Серо-бел Раскольникова ад,
И малинов рай его страданья.
Слово сгустки цвета вам даёт.
Радуги, павлиний хвост, кометы.
Сад литературы – или плод?
Мысли цветовые, как сюжеты.
* * *
Без оболочки кровь не может –
Всю информацию храня
О том, что мучит и тревожит
Его, тебя, меня.
Как интеллект без оболочки
Представить? Эйдосы парят.
Земной не требует ни строчки
Небесный сад.
* * *
Курс выживания в тайге.
У мамы крошка в ванне утонула.
А фифе всё наскучило, замкнуло
В кольцо тоска. Всё дело в той тоске.
Мужик, себя решивший испытать.
Другие молчаливы. Шаг за шагом.
Инструктор знает, как здесь выживать.
День каждый лопнет уплотнённым шаром.
За шагом шаг болото одолеть.
Провалится одна из женщин – вытащат.
Огонь свои узоры ночью выпишет.
Маршрут проходят. Их не тронет смерть.
Другими возвратятся, коли путь
Осилят. Выживание серьёзно.
Тайга громоздка. Мхи, как мыслей суть
Тайги о нас. Проверить нам не поздно.
БОГАТЫЕ И БЕДНЫЕ
Богатых горстка. Бедных тьма.
Кто деньги обозначил главными?
Дни бедных, созданные гадкими,
Способны их свести с ума.
Крест выживания тяжёл.
И… как жируют проходимцы,
Лжецы, чиновники-мздоимцы…
Где тут божественный глагол?
Как бедным вырастить детей,
Когда своя с отравой чаша?
И ад, наверно, много краше,
Чем бытие среди людей.
ГАБСБУРГИ
Замок Габсбург. Современный вид.
Не таким его Гунтрам Богатый
Основал когда-то. То «когда-то»
Золотом истории блестит.
Ветвь за ветвью. Шаровая мощь.
Пышностью оснастки подавляет
Герб, своим богатством впечатляет,
Власти будто приоткрывши толщ.
О, над их империей едва ль
Солнце заходило. Были войны
Голоса империи достойны.
Рвались ядра, и играла сталь.
Талеры о многом говорят.
Крупные тяжёлые монеты
Славно императоров портреты
Представляют, хоть и не блестят.
Пышный Карла пятого уход
В монастырь.
А Максимилиана
До того империя-поляна,
Ягод много на какой растёт:
Ягод мысли, дел, различных тем.
Габсбурги века в себя впитали.
А тома империи ветшали,
Прежде чем разрушиться совсем.
Но остались слава и дворцы,
Замки и надгробья, свитки, тайны.
Силой Габсбургам века подарены,
Но и сами сих веков творцы.
ОТЧЁТ О ПРЕБЫВАНИИ
О чьих-то миллиардах говорят
По радио. Нам темы нет важнее.
Я выброшен во индивидуальный ад,
Когда-то видел светлые аллеи.
О, я писал, надеясь – прорасту
Стихами в золотые небеса я,
Познавший не-успех и нищету,
И косность жизни – вовсе не благая.
Отчёт о пребывании моём
В действительности короток и страшен.
Провалов сумма, обрушенье башен…
Стихами строил дом, развален дом.
Разбитое корыто. И тоска
Дожития. О миллиардах снова
По радио талдычат. Бестолкова
Попытка жить дыханием стиха.
Отчёт о пребывании. О всём
Потерянном: надеждах, вере, смысле.
Мне жизнь зачем, когда сереют числа,
Не говоря мне больше ни о чём…
ПРОИСХОЖДЕНИЕ КАМНЯ
Вещество сгущается, и формы
Образует, разные весьма.
Чья же мысль подобием платформы
Результаты даст? Она верна.
Магматические камни – сгустки
Раскалённых некогда пород.
Мягкий известняк не может хрустнуть
Под пятой чудовища – идёт.
О камней происхожденье знаем,
В них движенье не способны зреть.
Тайны яви мы коснёмся краем
Разума, жизнь не поняв и смерть.
* * *
Великолепие природы
Собою Византия повторила.
Через каналы смысла длились годы,
Империи наращивая силы.
Базилики и храмы, будто горы,
Базальт и мрамор совершенны.
А сад икон – сады природы,
Где осени раскрыты вены.
Макрель в протоках – это просто.
Великолепие богато.
И облак всякий, будто остров,
Жаль – только ангелы крылаты.
* * *
Мироздание – единый организм.
Дёрни нитку – отзовётся болью
В сгустке чьей-то жизни, эту жизнь
Пусть не знаешь, сыт своею ролью,
Или не доволен ей, когда
Гамлета сыграть тебе охота.
Атлантиды помнится среда,
Сложной медитации свобода.
Связаны со всеми все, хотя
Ощущают слабо, лишь моменты,
Вспышки, озарения…
Дитя
Нежное перебирает ленты,
Ибо снова шарик улетел,
Никогда он больше не вернётся.
Византийский купол я хотел
Увидать на фоне солнца.
* * *
Одна штраф стоянка, одна контора
Ритуальная, пять церквей.
Несколько ресторанов, — запейте горе –
Жить в городке этаком горя страшней,
Никуда не вырваться, никуда не выбиться.
Однако, роща чудесна и парк,
И вода в реке звенит, будто выбрана
Небом, иначе не объяснишь никак.
* * *
Бальзамировщики Египта,
Часть совершив трудов, вино
Пьют терпеливо, им дано
Знать, сколь тонюсенькая нитка
Удерживает в жизни всех –
Рабов, писцов и фараона.
И им телесные законы
Известны. Труд их – сумма вех,
Он постепенен: мозг изъять
И внутренности, стопы срезать,
Чтоб мёртвым небо не топтать.
Вином никто не будет брезговать.
УКУС
(стихотворение в прозе)
Дремавшая на солнышке среди опят тонких, как эльфы, гадюка, укусила живой предмет, въехавший ей в рыло.
-Больно было? – спросил племянник дядю-крестного.
Они сидели в московской квартире племянника, дядя с тётей приехали к ним с мамой, привезли калужские соленья-варенья.
-Нет, как укол шприца.
-Смотрю, — рассказывала тётушка, — мчится из леса, ведром машет. Что такое, думаю? – она говорила весело, вообще с юмором была, да – и всё ведь в прошлом. – Скорей, Таня, кричит, я с гадюкой поцеловался.
Племянник представил – роспись осеннего леса, машина, стоящая у малонаселённых дачных наделов, где трудно оказалось докопаться до воды, и дядя, бегущий, растерявший собранные грибы.
-И, Саш, еду, а рука на глазах распухает. Прямо видно, как опухоль ползёт. А противоядие из Тулы везли…не могли в Калуге достать. – И он смеялся – жизнерадостный дядя-крестный.
Он умер через полгода – тромб, а племяннику всё казалось, что это как-то связано с тем укусом.
Тётушка – в каменной безутешности оцепенения — пережила его на год.
Прорехи, оставляемые в воздухе жизни смертями родных, не заштопать уже.
* * *
Ты – и какую пищу ешь,
И книги, что читал – всё вместе.
Ты винегрет, по сути, есть,
Других не видится известий.
Какое детство было, ю-
ность, и кого любил тем паче.
Что веру потерял свою,
Что истомили неудачи.
* * *
Полоска розовая утром
На кирпиче соседних стен.
И снег не кажется абсурдом
В апреле, не желанен с тем.
Он, будто в декабре белеет
Последней данностью зимы.
И удивлённые деревья
Глядят на белые холмы.
…СРОДНИ ВОЗМОЖНОСТЯМ АЛХИМИКОВ
(стихотворение в прозе)
Голос жены смутно булькал в телефонной трубке, рвался.
-Что-что? – переспросил.
-Галина Андреевна умерла, ты знаешь?
-Как? Когда?
-Да уже месяц назад. Инсульт.
Жена звонила из Калуги, их родного города, куда ездила чаще мужа – москвича по сути, хотя и любившего старую свою провинцию.
Поговорив ещё немного, распрощались.
Он пошёл на кухню.
-Ма, ты знаешь, что Галина Андреевна умерла?
Мама возилась у плиты, варила борщ.
-Да, сынок.
-А что ж Маринка мне… когда в мае был в Калуге сказала больна? Её тогда уже похоронили!
-Ну, решила не травмировать тебя.
-Глупо как! Всё равно бы узнал…
Он пошёл в комнату, сел у окна, глядя в роскошную зелень июньского двора, где многоярусная листва тополей переливалась под солнечной массой.
Он вспоминал – давно, очень давно, лет двадцать назад сестра Марина, работавшая в калужской поликлинике врачом-физиотерапевтом, привела его к Галине Андреевне, на двери кабинета которой значилось – биоэнерготерапевт; жизнь его казалась тогда безнадёжной, и был готов обратиться к кому угодно.
Шар стеклянный мерцал, переливаясь, на столе ясновидящей (так он сразу окрестил её про себя), и свеча, какую зажгла, горела ровно.
Галина Андреевна оказалась невысокой, подвижной женщиной, с сине-стальными глазами, точно уходящими в таинственный водоворот, когда она отвечала о будущем – а многое, что сказала тогда, давало надежду.
Он стал бывать у неё – когда наезжал в Калугу, к родственникам и друзьям.
Сначала задавал вопросы, потом просто говорили об эзотерике, сильно интересовавшей его – говорили, когда у неё не было клиентов.
Умерла, тупо крутилось в голове, не поговоришь теперь.
Знала ли свои сроки?
55.
Кто сказал, что долгая жизнь – благо?
Учитывая все горести, все тяготы бытия – благо ли вообще жизнь?
Куски разговоров с Галиной Андреевной всплывали в мозгу.
-Вы ясновидящая?
Улыбалась в ответ:
-Просто земная, грешная женщина.
Расспрашивала, как он пишет, считая поэтический дар сродни возможностям древних алхимиков.
…сестра везла с дачи брата после майских праздников, он похмелился, был весел, сказал, что собирается к Галине.
-Не надо, — сказала сестра. – Она болеет тяжело.
Её тогда уже похоронили.
Много-много лет назад, когда впервые обратился к ней, жизнь казалась безнадёжной.
Выровнялась сейчас?
Да не сказал бы.
Он вздыхает, отходит от окна, садится к компьютеру, и принимается сочинять элегию, уходит в стихию стихописания, столь интересовавшую когда-то Галину Андреевну.
