Высунув длинный красный язык и поводя тощими боками, он, понурившись, шагал впереди меня и практически не обращал на меня никакого внимания. Увязая в горячем красном песке, я послушно брел за Упуатом, все время, ожидая, что он заговорит. Наконец, когда мое терпение окончательно истончилось, я остановился и, задыхаясь от жары, бросил в сердцах вслед своему мохнатому проводнику:
-Египтянин, стой Египтянин! Ну, может хватить уже молчать, как ты думаешь, а? Затащил меня, понимаешь ли, в эту зловонную песочную клоаку и ни хрена не обьясняя, куда-то ведешь?!
К моему удивлению, ирландский волкодав остановился на мой крик, и я услышал его ответный голос:
-Я тебя никуда не тащил, парень. Ты сам искал со мной встречи, вот я и пришел на твой зов. А куда мы идем, ты и сам прекрасно знаешь. В прошлый раз мы не закончили наш путь и на этот раз должны обязательно это сделать. Но перед этим мы пройдем тем же путем, который ты прошел две недели назад. Я не буду тебе рассказывать, что произошло за время твоего отсутствия. Ты должен все увидеть своими собственными глазами. А теперь пойдем парень, прошу тебя.
Ирландский волкодав вяло помахал мне изогнутым хвостиком, и гордо подняв голову, засеменил дальше.
-Стой Египтянин, зачем мы сбиваем свои ноги, если можно значительно сократить наш путь? – Снова крикнул я в спину уходящему Упуату.
-Я не против, если ты еще помнишь, как это можно сделать! – Снова остановился ирландский волкодав, и устало опустился тощим брюхом на песок. Зарывшись носом в передние лапы, он стал равнодушно следить за моими попытками прищипнуть тонкую линию расплавленного горизонта. Стирая ладонью обильный соленый пот, струившийся с лица, я делал попытку за попыткой, пытаясь представить, что натягиваю на себя тетиву лука. Не сразу, но все получилось. Я вдруг почувствовал, как мне в нос ударила невыносимая волна телесного гниения.
Горячий песок под моими ногами сменился плотной каменистой почвой с останками высохших травяных стеблей. Мне было знакомо это место по прошлому разу. Где-то рядом находился постоянно трапезующий грехами самоубийц гигантский осьминог и его многочисленные вечные рабы, без права на прощение. Но оглянувшись по сторонам, я не увидел ничего кроме большой зеленой зловонной лужи и одинокой сгорбленной фигуры, сидящей на корточках подле нее.
Мой проводник Упуат вдруг резко встрепенулся, и шерсть на его шкуре встала дыбом. Оскалив острые клыки, он угрожающе зарычал, и неуклюже подбрасывая вверх задние лапы, бросился к неизвестному. Но одинокий человек даже не пошелохнулся, когда к нему подскочил рычащий Упуат и сделал попытку укусить за ногу. Затыкая пальцами нос, и через силу сдерживая невыносимые приступы тошноты, я быстрым шагом приблизился к одинокому человеку. Когда же я подошел к нему вплотную, то Упуат уже успокоился и мирно лежал у грязных избитых в кровь ног человека.
-Сэм-Юнг, это ты?! Точно ты! Ну, надо же какая встреча! – Радостно хлопнул я себя руками по бедрам, узнав в изможденном мужчине в выцветшей рваной рубашке жертву маленького черного демона без лица.
Слепой солдат, не меняя безразличного выражения лица, поднял голову и уставился на меня невидящими глазами:
-А, это ты смертный. Зачем ты снова вернулся к нам, неужели тебе так плохо живется среди живых людей?
-Нет, мне хорошо живется в моем мире Сэм-Юнг. – Присаживаясь на корточки около солдата, грустно выдохнул я.
-Судя по твоему печальному вздоху, ты здесь возможно не по своей воле, я прав? – Продолжал допытываться у меня солдат о цели моего очередного путешествия по злачным окраинам Ада.
-Как бы тебе правильнее сказать, я здесь больше по своей глупости и невежеству, чем по собственной воле. – Смущенно ответил я бывшему британскому солдату.
-Я не хочу быть копилкой секретов святой Магдалины, у меня и своих грехов за душой хватает. Так что если не хочешь, можешь ничего мне не рассказывать. – Отвернув от меня голову, безразличным тоном сказал самоубийца.
-Можешь мне не верить, но я, так же как и ты стал жертвой маленькго черного демона. – Неожиданно огорошил я Сэм-Юнга.
-Неужели тебе было не достаточно моего примера, чтобы сломя голову бежать от всего, что может навлечь Зло? – Осуждающе посмотрел на меня Сэм-Юнг и, задрав рваный рука рубахи, продемонстрировал мне безобразные гниющие порезы на левом запястье.
-Выходит, что не достаточно! – Оскалившись в зловещей улыбке, ответил я бывшему солдату.
-Почему ты смеешься, смертный? Разве может смеяться человек, попавший в такую страшную беду? – Возмущенно вскрикнул Сэм-Юнг, выпрямляясь в полный рост.
-Ты лучше скажи мне солдат, куда подевался твой зловредный моллюск — обжора? – Не ответив на вопрос слепого самоубийцы, спросил я.
-Никуда не подевался, в очередной раз обожрался нашими грехами и превратился в вонючую лужу. – Криво усмехнулся Сэм-Юнг и указал длинным кривым ногтем на зловонную зеленую жижу, расплывшуюся по сторонам.
-Неужели сдох, троглодит треклятый, ха-ха-ха! – Громко захохотал я, и слегка хлопнув Упуата ладошкой по узкой спине, ткнул пальцем в то, что осталось от мерзкого морского чудовища.
-Что-то не на шутку ты развеселился, парень. Как бы скоро плакать тебе не пришлось. – Осуждающе посмотрел на меня Египтянин, и недовольно рыкнув, отпрыгнул назад.
-А куда подевались все остальные грешники? Неужели все разбежались? – Вопросительно посмотрел я на Сэм-Юнга.
-Так и есть, смертный, все разбежались. А что им еще оставалось делать? Никому они теперь не нужны со всеми своими грехами. Наверное, бродят сейчас где-нибудь, умоляя Бога сделать с ними что-нибудь. – Предположил Сэм-Юнг и, приложив ладонь ко лбу, стал смотреть в сторону горизонта.
-Ты что-то видишь, Сэм-Юнг? – Насмешливо посмотрел я на бывшего солдата.
-Для того чтобы видеть не обязательно иметь глаза. Кроме них у меня есть собственное внутреннее зрение, и оно намного вернее, чем лучший армейский дальномер. – Не обратив внимания на мою усмешку, ответил ровным голосом Сэм-Юнг.
-Ты смотришь на восток, не так ли солдат?
-Да, я смотрю туда, куда ушли все мои несчастные товарищи.
-Мы тоже с Упуатом идем на восток. Пойдем с нами, Сэм-Юнг. Как я понимаю, тебе здесь уже делать нечего. Твой мучитель издох, и все твои товарищи покинули тебя. – Беря самоубийцу под локоть, предложжил я дружелюбным тоном.
-Ты прав, мне здесь делать нечего, но простит ли меня Бог, если я без его ведома покину это место? Я не слышу его голоса. Я не вижу его. Я не чувствую его и я не знаю как мне поступить. – Сокрушенно покачал головой Сэм-Юнг.
-Не знаю, что там решил на твой счет Бог, но я знаю точно, что ты должен пойти с нами. По-моему, это самое верное решение, ты со мной согласен, солдат? – Поставил я окончательную точку на глубоких сомнениях надломленного грешника.
-Что-ж, решено, я пойду с вами, а там что будет, то будет. – Согласно махнул рукой Сэм-Юнг, и резко одернув на себе рваную рубаху, по-солдатски вытянулся передо мной.
-Да, в любом случае хуже уже не будет, а будет еще только хуже, хе-хе! — Снова не к месту пошутил я.
-Эй, парень, ты уверен, что это хорошая идея, брать с собой в дорогу самоубийцу? – Укоризненно посмотрел на меня Упуат.
-Молчи Египтянин, может быть, спасая Сэм-Юнга, я спасу и себя! – Упрямо сдвинув брови, процедил я сквозь зубы.
-Ну-ну, мое дело-дорога, ваше дело-душа! – Снисходительно фыркнул тощий Упуат и почесал задней лапой длинное ухо.
-А теперь смертельный номер-встреча с болтуном Любомудром, если он, конечно еще там, где я его видел в прошлый раз! – Торжественно воскликнул я, простирая открытую левую ладонь в сторону востока.
—————————————————————-
… «Я всегда знал, что люди не любят тех, кто учит их правильно жить и прямо указывает им на их недостатки. Поэтому, наверное, мы больше чтим мертвых, чем живых героев. При их жизни нам часто бывает неуютно рядом со своими кумирами от осознания собственного ничтожества. Мы втайне завидуем им и ненавидим их. И как только кому-нибудь из нас подворачивается удобный случай насолить предмету своего обожания и унизить его достоинство, то мы это с удовольствием делаем. Что поделать, ведь мы все люди и все человеческое нам не чуждо!
Мы часто смотрим с тоской в небо, не понимая причины этой самой тоски. Почему-то нам кажется, что живем мы скучно и противно и поэтому, после смерти, возможно, удостоимся лучшей участи. Время от времени к нам спускаются с облаков редкие небесные небожители и пытаются вдохнуть в нас искру надежды. Они пишут для нас красивые песни и книги, рисуют одухотворенные картины и творят чудесную музыку. И все это они делают лишь для того, чтобы мы не падали духом и не поддавались серому унынию.
Мы же вместо того, чтобы жить ярко и без сожаления, всю жизнь ищем подвох в красках нового дня и предпочитаем прятать свои чернильные души за покрывалом лунных ночей. Мы ежедневно приносим в жертву культу Луны беззаботных детей Солнца, из- за страха заболеть их чистой непосредственностью и доброжелательностью ко всему окружающему.
Мы не умеем любить просто без ревности и цепей. Наша любовные чувства неотрывно связаны с предчувствием несчатья и скорой смерти. Только что, встретившись, мы уже готовим себя к расставанию. Наша любовь до гроба попахивает тленом разочарования, и именно этот тлен так возбуждает наши чувства и обостряет страсти.
Зато мы все знаем о смерти! Смерть это наш постоянный спутник от самой материнской колыбели до самого последнего шага. Приобщаясь сами к смерти, мы приобщаем к ней всех, кто не согласен умереть по нашим правилам. Мы даже не дали как следует пожить сыну Бога Иисусу, распяв его в тридцать три года. Надо же, как он мог кормить людей такой ересью, будто бы мы можем жить вечно?! Зачем нам вечная жизнь, если мы не можем, как следует прожить положенных нам земных лет? Кому нужен наш бесконечный пессемизм и тяга к трагическому финалу всего сущего?
Какой смысл дальше плодить человечество, если всего один англичанин по имени Уильям Шекспир мог бы стать символом и олицетворением этого мрачного человечества?
Ничего не меняется под Луной и все остается как прежде. Мы возносим на пьедесталы новых циников и нигилистов, и снисходительно усмехаемся над потугами солнечных поэтов и пророков, призывающих нас радоваться каждому новому дню и мгновению жизни.
Да, по-моему, Бог всегда был справедлив к нам, только мы никогда не понимали и наверное, уже никогда не поймем этого. Мы достойны своей жалкой и никчемной участи»! – Такое вот словесное откровение постигло философа Любомудра, когда он висел, подобно христианскому мученику, привязанный к деревянному кресту.
Когда я, с помощью инфернальной физики, приблизил к нам горизонт, ограниченный вертикальной гладкой плоскостью, нашему вниманию предстала картина неизвестного художника «Распятие разочарованного человека». Роль распятого исполнял мой недавний знакомый философ по имени Любомудр. Кто-то не очень добрый, но оригинальный привязал бывшего бухгалтера к двум косым перекладинам и вкопал их, в виде креста, подле огромного камня. Голое изможденное тело горе-философа было сплошь сизым от синяков и багровых кровоподтеков, а нечесанная разбитая голова безвольно свисала на впалую грудь.
Забравшись на громоздкий валун, служивший до этого пристанищем для одинокого философа-отшельника, я громко окликнул ряспятого беднягу.
-Эй, Любомудр, ты жив?
Не сразу, но постепенно бывший бухгалтер, а ныне мученик Ада, открыл слипшиеся от крови глаза и, пуская в изорванную бороду кровавые пузыри и слюни, с усилием произнес:
-Смертный, зачем ты здесь?
-Хм, может я по тебе соскучился, болтун! – Мрачно пошутил я, без тени сожаления и страха, рассматривая мученика собственной мудрости.
-Неужели тебе доставляет удовольствие наблюдать за теми, кто умирает в муках? – Сплюнув в мою сторону, презрительно скривился философ.
-Я не достоин твоего ядовитого презрения, мудрец. Если тебе надоело висеть на кресте, я могу помочь тебе обрести свободу. – Обиженным голосом, предложил я Любомудру.
-С чего ты решил, что сняв меня с креста, ты подаришь мне свободу, ха-ха? – Искры безумия вспыхнули в мутных глазах распятого. – Да, я сейчас обладаю большей свободой на мученическом кресте, чем ты, приговоривший к проклятию свою душу!
-Ты совсем ума лишился или как? Не хочешь, чтобы я тебе помог, так и быть, болтайся здесь до тех пор, пока аспиды и насекомые не обожрут твою вонючую плоть с костей. – Совершенно обозлившись на полоумного книгочея, выкрикнул я. И уже было собирался слезть с камня, как вдруг услышал поспешные оправдания Любомудра:
-О, нет, что-ты, смертный! Ты не так понял бедного одинокого философа. Я вовсе не хотел тебя обидеть, просто…
-…Угу, просто ты через чур вошел в роль святого мученика, так? – Усмехнулся я, наблюдая за жалкими чертыханиями полудохлого философа.
-Да, вполне вероятно, может ты и прав, смертный, я слишком много болтаю.
-Что-то мне подсказывает, что пострадал ты именно за свою бесплодную болтовню и будь я трижды проклят, если это не так! – Дотянувшись руками до верхней перекладины креста, выдохнул я.
-Я только сказал правду и все. – С новой надеждой в голосе произнес философ, с преданностью дворовой собаки глядя мне в глаза.
К моему облегчению, веревка, которой были привязаны к кресту худые руки Любомудра, была ветхой, и мне не составило особого труда распутать на ней узлы. Снизу, развязать ноги распятого острослова, мне помог слепой солдат Сэм-Юнг. И когда, наконец, мы осторожно спустили Любомудра на землю, он неожиданно заплакал, словно маленький ребенок и стал хватать нас за руки, пытаясь их поцеловать.
-Благодарю вас, о, мои спасители. Спасибо вам от всей моей грешной души. Видит Бог как мне тяжело нести мученический крест философа и когда-нибудь, возможно, он простит меня и сделает блаженным и неведающим.- Обливаясь слезами умиления и радости, дурным голосом заорал Любомудр.
-Ладно, ладно, хватит с нас панагериков. Ты лучше расскажи, кто тебя изувечил — то так. – Ткнул я бывшему бухгалтеру в распухший глаз.
-Иштар это была, сука вавилонская со свитой своей сволочной! – Бешено завелся Любомудр, брызжа мне в лицо кровавой слюной. – Знаете сколько их здесь прошло? По-моему, все здешние обитатели Чистилища прошли сквозь эти ворота!
Я недоверчиво посмотрел на гладную зеркальную стену, надежно отгородившую путь из Ада в Вечный город. Как могли пройти сквозь закрытый «червячный переход» грешники, не получившие право на прощение Бога?
-Может, ты все врешь, Любомудр? Ты же знаешь, что это невозможно! – Схватив философа за слипшуюся бороду, крикнул я голосом отчаявшегося человека.
-Хм, с некоторых пор стало возможным, не то кто, по-вашему, зверски избил меня, а после, надругавшись надо мной, привязал к кресту? – Выдергивая бороду из моих пальцев, сипло пропищал униженный философ.
-Да хрен тебя знает, кому ты тут насолил, пока меня не было? – Задумчиво протянул я и обернулся к молчаливо стоящему за моей спиной Сэм-Юнгу. – Солдат, ты как думаешь, правду он говорит.
-Правду, смертный, он говорит правду. – Эхом отозвался Сэм-Юнг.
-Да, этот страдалец говорит правду. – Присоединился к мнению слепого солдата, мирно дремавший в стороне, Египтянин.
-Тогда беда, ребята. – Я бессильно привалился спиной к камню и, обхватив руками голову, тяжело задумался. Все стало проясняться в моей голове, и я неожиданно понял, что оживление демона Дингира в моем мире каким-то образом связано с последними тревожными событиями в мире мертвых.
-Беда, смертный, всем нам беда. – Согласно кивнул грязной головой Любомудр, разминая руками оттекшие стопы ног.
-Что это еще за Иштар и ее свита, Любомудр? – Поинтересовался я у философа.
-Тварь каких еще поискать! Довелось тебе когда-нибудь читать «Откровение Ивана Богослова», смертный? – Кося на меня заплывшим глазом, задал мне вопрос знаток умных книг.
-Слышал что-то, но не читал. – Отрицательно помотал я головой.
— …Увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами. И жена облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом, и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства её; и на челе её написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным. Я видел, что жена упоена была кровью святых и кровью свидетелей Иисусовых, и видя её, дивился удивлением великим.
-Что это еще за хрень, Любомудр? – С суеверным страхом посмотрел я на торжественно вещающего мудреца.
-Это не хрень, а классическое описание вавилонской шлюхи, посланной на погибель человечества!
-А что там насчет зверя багряного, я не совсем понял?
-Ну, зверь, на котором воседала эта развратная гадина, конечно, был не с семи головами и десяти рогами, но все же, я точно уверен, что это была та самая богиня Иштар! – Страшно вращая глазами, фанатично прошептал Любомудр.
-Была ли это Иштар или римская императрица Мессалина, мне от этого не станет легче. Важно то, что грешники, ведомые кем-то очень сильным и опасным, смогли проникнуть сквозь границу между Адом и Раем. – Прервав трескотню мудреца, сделал я для себя неутешительное заключение.
-Неужели ты веришь в Рай, смертный? – Осклабился в глупой улыбке побитый острослов.
-Я там был, Любомудр, пока ты тут надоедал сам себе своей никому не нужной мудростью! – Щелкнув пальцем по лбу философа, невесело улыбнулся я в ответ бывшему бухгалтеру.
-Не может этого быть! – Опешившим голосом воскликнул Любомудр и недоверчиво посмотрел на Упуата. – Эй, Египтянин, этот смертный и, правда, был в Раю?
