К девяти вечера во внутреннем кармане ветровки зазвенел телефон.
«Кузьмич», – подумал Григорий, взглянув на высветившийся на голубом табло телефона знакомый номер.
– Сегодня к одиннадцати. Метро Арбатская. На том же месте, – прохрипел Кузьмич. – Не опаздывай.
– Слушаюсь, командир.
– Отбой.
Григорий накинул на голову капюшон и пошел в сторону дома, что был в пяти минутах ходьбы от метро Бауманская. Он прошел мимо зала игровых автоматов, нырнул в тоннель, у стен которого торговали овощами, фруктами, поздними (октябрь на дворе) дынями. Одна из торговок, плохо накрашенная, средних лет женщина, грязной тряпкой протирала арбузы. Рядом, щелкая костяшками, играли в нарды неопрятно одетые, небритые азербайджанцы. Чуть дальше на раскладном стульчике сидела женщина и режущим слух, дребезжащим голосом кричала:
– Пирожки с капустой, картошкой, мясом. Горячие. Домашние. Недорого.
Григорий вышел из тоннеля. Из темени аллеи, из едва проглядываемой прожелтени ольховых зарослей, задул холодный, пробирающий до костей ветер. Просвистев в листве, он скользнул вдоль железнодорожной насыпи и, неприятно подвывая, резко свернул в арку тоннеля, неся туда мусор и пыль. Григорий задернул замочек ветровки до подбородка, и ускорил шаг. В душе звенел какой-то звоночек, предвещающий тревогу и радость одновременно. Радость оттого, что он сегодня получит от Кузьмича деньги, как всегда, в белом канцелярском конвертике – зеленные, хрустящие, еще не мятые руками стодолларовые купюры. Их будет ровно десять, то есть тысяча долларов. Он сумеет, наконец, заплатить за снятую квартиру, купить к зиме теплую обувь, заполнит холодильник закуской и выпивкой, и еще останется что-то на жизнь, на мелкие расходы до следующего выезда. Тревожная же часть сюиты, исполнявшейся звоночком в душе, относилась к тому, что его нынешняя работа с Кузьмичом связана с большим риском – где деньги, там всегда опасно, всегда из ниоткуда может появиться угроза, обозначив перед ним свой недружелюбный лик.
Подходя к дому, он взглянул на крышу, над которой, казалось, уже не было неба – огромные, застывшие клубки тумана опустились до верхних этажей и медленно, как ленивые, полусонные питоны, ползали по стенам, матерчатыми кусками свисая с подоконников, балконов и облысевших ветвей кленов.
«Ни одной звезды, – подумал Григорий. – Ночью, наверное, нет, не наверное, а точно пойдет дождь, и будет лить до самого рассвета».
В одиннадцать часов, строго по договоренности с Кузьмичем, он был уже на Арбатской. Кузьмич уже ждал его в стареньком «ауди» на той стороне проезжей части улицы.
– Холодно, однако, – сказал Григорий, садясь в машину и здороваясь с Кузьмичом.
– Пароль помнишь? – не отвечая на приветствие, спросил тот.
– Да.
– Возьми пистолет.
Кузьмич, не поворачивая голову, протянул ему оружие.
– Макаров?
– Да. Восемь пуль. Если назовет другой пароль, стреляй сразу. Уяснил?
– Да.
– Вот и славно, – сказал Кузьмич, включая зажигание.
Машина тронулась с места. Набирая скорость, проехали мимо Главпочтамта, где, несмотря на позднее время, было много людей. Лицо Кузьмича, как всегда в таких случаях, было строгим, тело этого уже стареющего, с глубокими залысинами на голове, человека было собрано и сжато, как стальная пружина, готовая вот-вот вырваться из сдерживающих ее тисков.
– Дипломат с деньгам под твоим сиденьем, – по-прежнему не поворачиваясь к Григорию, сказал он. – Достанешь, когда будем подъезжать.
– Откуда ты знаешь, что там деньги? – спросил Григорий.
– Проверял. Мало ли какая подстава может быть.
– Много денег?
– Миллион зеленых. Каждую пачку пересчитал.
Машина проехала мимо казино, медленно объезжая небольшие пробки, возникающие у тех мест, где скапливались ночные жрицы любви. Григорий заметил, как девушки подбегали к дорогим иномаркам, говорили с их пассажирами, садились сразу на заднее сидение, или отходили в сторону – видно, не договорившись по тарифам на любовь.
– Не город, а бордель, – сказал Григорий, оглядываясь по сторонам.
– Это да, – ответил Кузьмич. – Но пусть уж лучше так, в открытую, чем прятаться по закуткам, где не знаешь, что получишь – удовольствие или нож под ребра.
– А ты часто пользуешься их услугами?
– Ха! Конечно, пользуюсь. Кто же мне, старику, сейчас за бесплатно даст? Но не часто – не те уже годы. Досадно, конечно. Иной раз среди этих уродин такую красотку встретишь, что хоть умри и не воскресай, но ничего не поделаешь – всему свой срок.
Спустя минуту машина была уже на мосту у Белого Дома.
– Куда едем? – спросил Григорий.
– На Кутузовский. Там свернем в один закоулок и будем тихо, как мыши, ждать.
Кутузовский сверкал всей палитрой цветов бурной ночной жизни. Огни реклам обливали горячим, янтарным светом рестораны, смешиваясь с буйством красок, игравших в витринах ночных магазинов, на фасадах старых и новых зданий. Всюду, куда ни посмотри – цвета и краски, вакханалия красок, зовущих окунуться в ночную жизнь, попробовать ее на вкус, испытать наслаждение, напиться сладчайшего морса из алых губ доступных женщин, хоть на несколько минут всем телом почувствовать всю прелесть плотской, земной жизни, позабыть о дневных хлопотах, стереть из памяти кривые лица врагов и недоброжелателей, вспомнить милые, добрые, отзывчивые лица друзей и родных.
«Нам бы с Кузьмичем туда, – подумал Григорий, любуясь золотыми блестками на деревьях и фиолетовых газонах. – Впрочем, может, еще успеем… после этого».
Тем временем Кузьмич уже поворачивал в сторону задворок Кутузовского, где, как по команде сверху, погасли все цвета, оставив в ветвях полумертвых каштанов и кленов только один – тусклый, мертвенно-бледный цвет, проливающий слабый воск на узкие дорожки грязных переулков.
– Приехали, – сказал Кузьмич, припарковав машину в темном дворике. – Кажись, здесь. Готовься.
Григорий достал из-под сиденья увесистый дипломат, положил его справа от себя.
– Тяжелый, – сказал он. – Кому, интересно, такое счастье подвалило, случайно, не знаешь?
– Знаю, – ответил Кузьмич, прижимаясь к рулю и пристально глядя в темноту. – И ты знаешь. Его все знают.
– Назови, – попросил Григорий. – Какие у тебя от меня могут быть секреты? Мы ведь с тобой в одном ярме.
Кузьмич назвал.
– Да ну! – воскликнул Григорий. – Он же у них главный борец с коррупцией. Ему-то чего не хватает? Денег, что ли, мало?
– Денег много не бывает, – прохрипел в ответ Кузьмич. – Так, кажется, у них говорят? Но тихо. Кажись, подъезжают.
Сзади, шурша по асфальту, остановилась машина, ярко сверкнув фарами и тут же затушив их.
– Готовься, Григорий, – прошептал Кузьмич.
Из подъехавшей машины вышли двое. Один широкоплечий, в длинном плаще и кепке, другой – в короткой кожаной куртке, рыжеволосый, без головного убора. Первый подошел к передней дверце. Кузьмич опустил стекло. В это время рыжеволосый сел на заднее сидение и назвал пароль.
– Верный? – спросил Кузьмич.
– Да, – ответил Григорий, передавая дипломат.
Рыжеволосый открыл дипломат, пересчитал по количеству пачек деньги и вышел из машины, щелкая на ходу замком.
– Хорошо работаете, ребята, – сказал он, умело и быстро вытаскивая что-то (Григорий не разглядел) из-за пояса.
В эту же минуту широкоплечий достал из-под полы плаща пистолет и дважды выстрелил в голову Кузьмича. Кровь из дыр сначала брызнула в лобовое стекло, а затем медленно, пузырясь, пошла по лицу и шее Кузьмича, как горячая, смолистая жидкость.
– Не надо. За что? – не своим голосом крикнул Григорий, в страхе наблюдая, как рыжеволосый направляет на него смертоносное оружие. – Мы ведь все сделали, как нам приказали….
Он повернулся к рыжеволосому боком, по-детски закрывая лицо и голову руками. Первая пуля, как оса, больно ужалила его в плечо, вторая, продырявив хрупкую ладонь, попала в висок.
Где-то очень низко над крышами прогремел гром.
– У тебя все в порядке, Сергей? – спросил широкоплечий.
– Да, – ответил тот. – Жалко только этого… второго. Молодой еще.
Над местом убийства, в черной листве каштанов и кленов, зашуршал дождь. С каждой секундой он усиливался, барабаня по кабине автомобиля, по лобовому и заднему стеклу. Через открытые переднее окно и заднюю дверцу автомобиля порывы бокового ветра заносили брызги дождя в салон, где медленно остывали тела двух убитых – Кузьмича и Григория.
Дождь лил до самого рассвета.
