-Да неужели?
-А как ты хотел? Гофманиана бушует…
-Ну-ну. Надеюсь, здесь нет скучного Тиллиха.
-Где-нибудь наверняка сидит – в складках времени. Но – к делу.
Они входят в одну из дверей длинного, блочного, розоватого дома, причём архивариус замечает – Не жди, не поздоровается! — и Гофман хмыкает понимающе. Вызывают лифт, и тот с медленным гудением спускается с верхотуры; и, поместившись в кабину, поднимаются.
-Тебя не удивляет эта штуковина?
-А что тут удивительного? Просто подъёмник. Фантазии, знаешь, поднимают выше.
На шестом этаже выгружаются из кабины.
-Не будем беспокоить, — говорит архивариус. – Пройдём сквозь стену.
Маэстро соглашается, кивнув.
Современная, заурядная, ничем не примечательная комната, с мебелью старой, тёмно-коричневой, и диваном – продавленным и уютным; а за столом, у монитора — лохматый парень в синей майке и синих же спортивных штанах, бормочущий…:
-Так… ладно… не то опять… а если… вот же ты мне: алхимия строчек, все мозги проела! Ладно, ещё один вариант…
Он стучит по клавиатуре. Гофман и архивариус стоят у него за спиной. Он не чувствует их, продолжая нервно колотить по клавишам.
-Ладно, ничего вроде. Ну!
Декламирует, не отходя от экрана:
ПАМЯТИ ГОФМАНА
Фантазия взрывает ум.
И Гофман жив гофманианой –
Весёлой, в чём-то окаянной,
Где чудеса заводят шум,
Где превращается предмет
В то, что совсем не ожидаешь.
Ветвится лабиринт-сюжет,
Куда ведёт – не представляешь.
И Гофман пьёт. Он одинок,
Он в сад волшебный попадает,
Где одиночества росток
От бед возможных исцеляет.
-Кажется получилось. Или нет? С этими стихами никогда ничего не поймёшь. Сам Гофман вроде их не писал… Или писал, не помню…
-Писал когда-то, — мелодично замечает Гофман, но парень не слышит, увлечённый собственным стишком.
Крохотный человечек стишка – тоненький, точно скрученный из проволоки, соскакивает с экрана, и, исполнив загадочный танец, ловким пируэтом заскакивает к Гофману в карман.
-Ах, — вздрагивает Гофман, — я же забыл свою мышку-солонку, свой волшебный сосуд.
Человечек в кармане ворочается, тонко пищит –
-Может, я сгожусь, а?
-Нет, — отвечает маэстро, — ты не владеешь её навыками.
Парень снова правит стих, беззвучно шевеля губами.
-Мы не будем с ним знакомиться? – интересуется Гофман у архивариуса.
-Нет, — отвечает тот. – Не стоит мешать человеку сходить с ума.
-Тогда?..
-А также пройдём сквозь стену, и на улицу, на улицу…
Они стоят на улице.
-Отцы, — некто обращается к ним – тяжёлый, пьяноватый, — Закурить не выручите?
-Нет, любезный, увы, трубку я позабыл, — говорит Гофман. – Да и табаку нет.
-Трубку? Табаку? Чокнутые какие-то…
Мужичка, дико озираясь, исчезает под аркой.
-Зайдём во двор, — предлагает архивариус.
Песочница.
Лает собака.
В домах зажигаются огни.
-Скучно, — говорит Гофман. – И готики не хватает.
Человечек стишка в кармане ворочается, пищит – Тут дома выше всякой готики.
-Ах, ты со мной, — вспоминает Гофман. – А какие там были стишки?
Можешь воспроизвести?
Он вытаскивает руку из кармана, и проволочный человечек, пляшет на ней, превращаясь в загогулины слов, вспыхивающие в воздухе.
-Во, оказывается я попадаю в волшебный сад, где одиночества росток…
Из асфальта, пробив его и веерообразно раскидав его лоскутки, поднимается красивый довольно, синеватый росток. Цветок, раскрывшийся на вершине, говорит:
-Привет, Гофман.
-Что за панибратство, — возмущается Гофман.
-А как ты хотел, — изрекает доселе молчавший архивариус. – Это же твоё одиночество.
-Всё же лучше волшебный сад. Пойдём домой. Это будущее жмёт, как неудобный сюртук.
Они, пройдя под аркой, покидают двор.
-Кстати, — спрашивает архивариус, — а тебя не удивил способ письма того парня?
-Горящая белым цветом плита перед ним? Не-а… я много напридумывать разных штук могу. Ну, где она – дорога твоя?
-А везде, — архивариус делает жест рукой, и зыбкая дуга дороги, вспыхивая у мостовой, возникает легко и свободно, а быстренькие легковушки ныряют в неё, проносясь мимо…
Та же комната в доме архивариуса, тот же вид из окна; архивариус спускается плавно, а Гофман спрыгивает шустро, как мальчишка.
Солонка на столе, чуть померцав золотисто, издаёт печально:
Где же были вы, маэстро?
И насколь там всё чудесно?
-Вот и она стихами! – раздаётся писк из кармана гофмановских панталон.
-А, я тебя захватил с собою! – спохватывается Гофман, и вытаскивает крошечного человечка стишка. – Вот, — выпускает его на столешницу, — может, подружитесь.
Человечек стишка нежно, как тощенькая кошка, сворачивается около солонки.
На подоконнике, мерно соткавшись из воздуха, возникает милая розовая кошечка.
-А ты зачем? – говорит Гофман.
-Ну ты же подумал о кошечке, — отвечает архивариус, удобно устроившись в кресле, — вот и получи.
Гофман садится напротив. Наливает вина.
-Мне бы тоже следовало налить, — говорит архивариус. – В конце концов именно я показал тебе…
-Да ладно, — прерывает Гофман.
Кошечка спрыгивает с подоконника, урча, пересекает комнату, забирается маэстро на колени.
-Сам знаешь, — продолжает Гофман, — мы с тобой единое целое.
-Как Пауль и Тиллих?
-Во-во.
-Интересно, а кошечка у нас говорит?
Кошечка поднимает умненькую, усатую мордочку и ответствует мелодично: Раньше я разговаривала только с грифонами. Но теперь могу и с вами поговорить, маэстро…
-А что рассказывали тебе грифоны?
-О, разное – кстати, один из них заглядывает в окно.
-Неужели?
Гофман оборачивается и видит: круглое, брыластое лицо, и нервно подрагивающие, тонкие, как у эльфа, ушки.
-Здравствуй, кошечка, — говорит грифон.
-А с нами поздороваться не надо? – изрекает архивариус, ставя на стол опустевший стакан. – В конце концов ты же просто из моей двери.
-Здрасти, здрасти, — спохватывается грифон. – Только вы ошибаетесь – я не из вашей двери, скорей из Фейсбука – там таких гибридов наплодили…
За первой головой грифона растёт вторая – зыбкая, она покачивается слегка, контурами повторяя первую.
-А что это – Фейсбук? – спрашивает Гофман, поглаживая кошечку.
-О, об этом хорошо бы рассказали наши Пауль и Тиллих. Или Пауль Тиллих – если срастить их вместе.
-И всё же что это?
-Если ты не устал, — говорит архивариус, — давай отправимся на лекцию.
-Куда? Что они уже лекции читают – эти Тиллих и Пауль? Они же студенты только.
-Это здесь они студенты. А в другом измеренье – совсем нет. Не студенты в общем. Ну что полетим?
Крошечный человечек стишка, перестав быть похожим на тощенькую кошку, вскакивает, раскручиваясь, оживляется, пищит:
-А они читают лекции в стихах?
-Нет-нет, — отвечает архивариус. – В стихах – это несколько авангардно. А они — редкие ретрограды.
-А как мы отправимся туда? – интересуется маэстро.
-На грифоне, конечно. – Говорит кошечка. – На одном из них.
-Я бы и не повёз никого, — обижается второй. – Я вообще никого не люблю возить. Я сам люблю летать. И растворяться в воздухе.
И правда – он медленно тает, и воздух за головой первого грифона исходит лёгким свеченьем, а потом делается обычным – сумеречным.
-Всё сумерки и сумерки, — замечает Гофман. – Ночи не будет что ль?
-Нет, — говорит архивариус, поднимаясь. – Ну, кто летит?
-Я точно нет, — отвечает кошечка. – Я пока персонаж проходной. И вообще пора возвращаться в чудесный мир двери архивариуса.
-А я тебе там не пригожусь, — уверенно речёт солонка.
-А я, а я… — пищит крохотный человечек стишка…
-Да ты понятно. Полезай в карман.
Человечек стишка, издав неопределённый звук, ловко ныряет в карман панталон маэстро.
-Итак, — говорит архивариус – несколько более важно, чем обычно, — все готовы.
-Прошу, — столь же важно изрекает грифон.
Он разворачивается в воздухе, у окна, и сначала архивариус, а затем и Гофман забираются к нему на спину…
-А она у тебя мягкая, — удивлённо говорит Гофман.
-Ещё бы! – довольно подтверждает грифон. – Она же из поролона фантазий.
Они медленно летят над городом – всё также сумеречным, окутанным сероватой световою сеткой, минуют шпили – один, второй, третий, — глядят на черепицу внизу.
-А куда мы? — спрашивает Гофман.
-В волшебный сад, где вместо деревьев растут здания, в каждом из которых люди тщатся постичь истину. Не более и не менее.
Человечек стишка пищит из кармана:
В сад летим – волшебный сад
Дарит знанья аромат,
Как я рад, ох, как я рад…
Там увидим мы цветы
Совершенной красоты,
Я и ты – О, Гофман — ты…
Там отведаем плоды
Запредельной вкусноты.
Тю-лю-ли и ти-ли-ли…
Запредельной вкусноты.
Ну а если плод гнилой?
Просто выплюнем с тобой –
Плюну я, и плюнешь ты
Несъедобные плоды.
Несъедобные плоды
Плюну я и плюнешь ты…
