Не только о великанах

Александр Балтин

 

И вот на бывшей службе папы
В библиотеке – фейерверк
Восторгов женских – Ах ты лапа!
Какой серьёзный человек!
Улыбчив, вместе с тем – смущённый
Пришедший с мамою малыш.
А день, дождём посеребрённый,
Играет на органах крыш.
Отец ушёл давно со службы.
Супруга, торговать порой
Косметикой приходит, дружно
Встречают, но она впервой
С их малышом приходит: рады.
Отец узнает. Но потом
В стихах его мерцают раны,
И радость – ибо жив стихом.

 

ВЕЛИКАНЫ

1
Таувермус – великан седой –
В ус не дует, веселится славно,
Как тряхнёт сребристой бородой,
Так отправятся герои в плаванье.
Главное – отправить их туда –
Острова и земли будут новые.
Всюду интересная среда,
Люди все весёлые, здоровые.
Так считает Таувермус – аж
В пляс пускаясь, содрогая землю.
Только фантастический пейзаж
И героев в жизни я приемлю.

2
Заметис – мелкий великан.
Так не бывает? Так бывает.
Другие больше.
В барабан
Он бьёт, и день так начинает.
А дальше, в камне провертев
Дыру, дудит – не угомонный.
Не вырос, даже постарев.
А перед сном – конечно, сонный.

3
Кадаус – тот едок: пойдут
И камни, и деревья в пищу.
Жаль, звёзд не наловить: влекут.
Он выпьет озеро, как пинту
Пивка способен человек
Употребить… Такой огромный.
Проснётся, встанет – застит свет.
А шаг его с утра неровный.

4
Трёхглаз – три глаза у него,
Но этот, на затылке – лишний.
Под волосами ничего
Не видно… Что же делать? Вышло
Вот так – руками разведёт.
Но – ничего себе, живёт.

5
Великан, мечтающий предстать
Малышом, своё утратил имя.
Говорить не хочется с другими,
Часто просто нечего сказать.
Как же малышом-то стать? И вот
Магии неведомой взыскует.
И вздыхает, и опять живёт
Великаном…
Или существует.

6
Костистый – так все и зовут,
Весь – будто бы хребет наружу.
Смеётся: Я такую душу
Имею, словно изумруд
Тверда, и ничего нельзя
Поделать – видимо, стезя.

7
Фонарём способен
Голову зажечь.
-Солнцу я подобен! –
Ржёт,
Забывши речь.
Ночью зажигает
Голову свою.
Великан играет –
Я его пою.

 

ПАМЯТИ Ю. ДРУНИНОЙ

Раз рукопашный видевшая, чтобы
Сквозь мощь строфы грядущие узнать
Могли – и страх войны, и морок злобы,
Что заставляет вечно воевать.

Вибрирует струной стихотворенье,
Перечитай – и ощутишь себя
Участником войны, пусть на мгновенье:
Огромное, как целая судьба.

О, Друниной стихи разнообразны.
И звёздочками вспыхивают для
Того, чтоб уходило несуразное,
Светлей и чище делалась земля.

 

* * *

Публикации, как праздник
Личного тщеславья днесь.
Яркий, но из несуразных:
Пишущих теперь не счесть.

Пять случилось на неделе
Публикаций… Ликовал.
И – конъюктивит… Ужели
Для того, чтоб осознал,

Как ничтожны? Понял, понял
Эту горечь я давно.
Что ж, спасибо, что не помер,
Дальше жизнь пью вино.

 

* * *

Раздвинув шторы, будто рыба
Во двор выглядывает он.
День будет серого пошиба
Финалу осени резон
Скорбеть о золотистых лентах
Былого. Детская пуста
Площадка… Вспоминаешь летним
Мир: шумно-яркий – красота.
Задвинул шторы. Знаешь точно –
Седобород… А вот виски
Заметил, снег присыпал точно.
Есть повод, нет ли? для тоски.
Квартира, как судьба, знакома.
И – одиночество внутри.
И – в никуда зовут из дома
Пустых мечтаний фонари.
Знать, повзрослеть не получилось –
Мальчишка в тайниках души
Резвится, будто взрослость – мнимость,
И выдуманы рубежи.

 

И СНОВА ДРЕБЕЗЖАТ СТЁКЛА

(стихотворение в прозе)
Стёкла старых стеллажей в коридоре дребезжат ночною порой, хотя трамвая не слышно.
Дребезжат, точно живут своей жизнью, или вспоминают дядю Жору, мастера, ладившего их… в другой жизни, века назад.
Советская Атлантида утянула на дно многое, и мелочь индивидуальных воспоминаний остаётся будто для того только, чтобы свидетельствовать – ты ещё жив.
Дядя Жора, работавший на ВДНХ в столярном цеху, ладил стеллажи шумно, бодро, славно, справно, и вырастали они, и одевались стёклами…
Стёкла дребезжат, не имея представления о времени, судьбе, жизни, смерти…
Ночное одиночество бессонницы.
Прожилки моментальных страхов – скрипнула половица…
Нечто шелестит, хотя ничего необычное невозможно – уверен в этом, прожив 50.
За стеклом горят окна соседнего дома: многие не спят; а чёрная масса деревьев как-то, неизвестным тебе образом, ответствует далям звёзд.
И снова дребезжат стёкла…

 

…РОДИТЕЛИ ДОВОЛЬНЫ

(стихотворение в прозе)
Похоронив маму вслед за отцом, никогда не ругавшиеся братья вошли в полосу ссор.
Жёны подзуживали.
Кому достанется дача? Гараж? Машина?
Как разделить всё без обид?
Глупо накалявшиеся отношения казались невозможными, если припомнить линию детских мечтаний, дружбы, тайн – когда старший возвращался на каникулы (учился в другом городе) в родительскую квартиру, и говорили с младшим ночами…
Кому, кстати, достанется квартира?
Всё взрывалось, текло, бушевало; вроде бы обеспечены всем необходимым, а вот, поди ж ты.
…через несколько лет, сидя за бутылкой, вспоминали то время, и самим смешно становилось.
Один развёлся, жил с подругой, у другого в этом плане всё было по-прежнему, а имущество…
Что ж, поделили как-то.
И то, что родители, видящие их из небесных квартир, теперь довольны, не знали они…

 

* * *

От утренней молитвы до
Отчаянья ночного много
Пройдёшь, прерывиста дорога,
Коль тяжело весьма гнездо
Сознанья твоего. Итак
Дня в самой сердцевине новый
Откроется этап. Этап
Любой диктует только слово,
Когда поэтом обречён
Быть, зная строчек легион.

 

* * *

Смотрите советские фильмы,
Они – против пошлости фильтры!
Кошмарной сегодняшней пошлости –
Тошной до невозможности…

 

* * *

Столб соляной пророс как будто
Жены на месте из земли.
Он, белизной мерцая жутко,
Блестел, и цвёл огонь вдали.
И Лоту страшно было: много
Огня, и столп, огню чужой.
И впереди темна дорога –
Дорога станет ли большой?

 

* * *

Капнул в глаз… Волна огромна: в ней
С тысячью усов и ножек
Вирусы – белы, как будто, снег,
Синие, как опухоль на коже,
С хвостиками, фибрами, в узлах
Странных — захлебнулись… Вдруг представил.
Их включают, чтобы о грехах
Помнили мы в заскорузлой яви.

 

* * *

Чары чароита, чья сирень
Каменные бездны обещает.
Звёзды втуне выпукло внушают
Веру в чудо: дарит каждый день,
Просто тем, что есть…
…когда не знал,
Как рокочут страсти, вряд ли мудрость
Достояньем сделает финал
Жизни, да и мыслей будет узость
Серою…
Как ярок чароит!
Как его сирень играет звёздно!
Только совершенное целит
От пустот, коль вьют в сознанье гнёзда.

 

* * *

Ведь звали Кисою, любили,
Чудесный мальчик, верно, был.
Какая сила превратила
В посмешище… Да, я забыл,
Что это персонаж романа –
Мне Воробьянинова жаль,
Ведь Киса мил, в нём нет изъяна,
А дальше – чёрная спираль.

 

* * *

Ткут волокна вирусы конъюктивита,
Плохо видно, оттого сердит ты.
Им, однако, тоже надо жить,
Ткать, вертеться, в мире слёзном плыть.

 

* * *

Сон и явь, как обороты
Бытия. Есть сон и явь.
Призрак совратит свободы,
Сон желанней часто – я в
Лабиринтах… В жизни дети,
Схоронив отца и мать,
Разругались… Будто делать
Больше нечего, и знать
Далее друг друга даже
Не хотят… Уж лучше сон,
Чьи небесные пейзажи
Зла купируют закон.

 

* * *

Невозможное возможно.
Призрачна весьма душа,
И конкретна, и так сложно
Объяснить, сколь хороша,
Сколь негожа… Бедный призрак –
Ты проявишься, иль нет?
Будет сложным и капризным
Твой мучительный сюжет.
Будут знаки и знаменья
Говорить, что есть душа.
Но приходят поколенья,
Чей материален шаг.
Призрак встретится с душою –
Их прозрачно естество.
Не пойму я, что со мною,
Мне неясно ничего
В жизни… И душа мерцает
Втуне тела тяжело.
Призрак вновь меня смущает,
Праздно заглянув в окно.

 

* * *

Попытка метафизики разбилась
О косную конкретику всего.
А может быть, с судьбой не получилось
(как жимолость роскошна!) ничего.
Я вглядываюсь в дальние пределы,
Ночной порой пушистая звезда
Сверкнула, намекнула, что неделя
Прошла, не повторится никогда.
А что хотел? Ведь всё неповторимо,
И этого всего нам каталог
Едва ль составить… И неугасимо
Влечёт предел, которого не смог
Достичь…

 

* * *

Катушка ниток… с ней играл
Малыш, опутывая вещи,
И ножки стульев, и считал,
Что паутину ткёт…
Он вечно
Шалит – упорный малышок.
…в саду сияла облепиха.
А ныне с неба порошок
Просыпан тихо.
Очень тихо.
Всего не перебрать никак,
Ячеек в памяти так много.
И совершенно не пустяк
Любого в бытие дорога.

 

* * *

Гаврило Принципа прицельный
Меняет выстрел ход времён.
Швейк – вечер скучный и бездельный –
Пьёт, на бессмертье обречён.

Война из бездны прорастает,
И ею вспучена земля.
Она смертями истекает,
Эксперимента злого для.

Опробованы газы смерти,
Стоят потравленные. Лес.
Дни, как опроверженье тверди:
Не можем чёрной смерти без.

Уродливы, корявы танки,
И дирижабля колбаса.
В окопах – будто жизнь с изнанки
Представлена сегодня вся —

Гниют солдаты… Ход Антанты.
Германская твердыня. Так.
Витые Парвуса таланты
Для немцев вовсе не пустяк.

Скучает в Берне Ленин – скоро
Всё переменится: слои
Действительности спутав споро,
Переворот плоды свои

Растит… И едет, едет поезд,
Товарищей везёт, везёт.
С броневика речь – будет повесть
Грядущего… едва ли мёд.

Располосовано гражданской
России тело. Красный цвет
Цвет белый застит. И кошмар сей
Войны продлится много лет.

Ум Ленина: витой и сложный,
Закручен славно лабиринт.
Ильич переиграет в тошной
Игре других.
И всё искрит

Энтузиазмом… Многослойно
Труды вершатся. Ленин мёртв.
Вождя второго воля сколько
Страшна? Тут дьявольский аккорд.

И коллективное хозяйство
Курочит вековой уклад.
Сколь на грядущее не зарься –
Крестьянин поглядит назад.

Но индустрия постепенно
Растит железные цветы.
О! что-то сможешь несомненно
Истолковать сегодня ты?

Да? – Да. – Нет? – Нет.
Амбивалентна
Всегда история… Её
И трауром мелькают ленты,
И вверх движением ещё.

 

* * *

Перевозчик хром, и вечно мрачен.
Чёрная река, и сумма скал.
Чёрная, и путь столь однозначен,
Сколь другого вряд ли кто-то ждал.
Обречённо шелестят, томятся
Тени. Перевозчика труды
Постоянны. Медленно слоятся
Блики чёрно-траурной воды.
На златом престоле восседает
С Персефоною своей Аид.
Как он царственен — никто не знает,
О! его величественен вид.
Перевозка длится постоянно.
Подожди на кратком берегу,
Где успеха и тоски туманы
Отразятся тяжело в мозгу.

 

* * *

Вы всерьёз о договоре
Между Богом с человеком?
Во вселенском слабо хоре
Слышен каждый… И со снегом
Нам едва ль договориться,
Где ж коснуться мощи Бога?
Всякая нужна страница
Для вселенского итога.

 

* * *

Храм тигра, горные драконы,
Женьшень с корявым гномом схож.
Тайга, за ней Китай, законы
Сложны какого.
Как хорош
Идущий, царственно и мощно,
Тигриный царь… Летит дракон.
Представить встречу оных можно,
Иль совместивший властных сон.
Гор очерк и хребтина тигра,
И огненный окрас его.
Раскинутое всюду мира
Огромнейшее торжество.

 

* * *

Они о Троице не знают,
Их трое, на ступенях ма-
газина задних и киряют,
И спят, кошмарные весьма.
Изорваны пальто и куртки,
Опухши лица и грязны.
Жуют, и пьют, и спят, и курят,
На грязь и смрад обречены.
Они о Троице не знают,
А знает Троица о них?
И ленты времени мелькают
Таинственные для живых.

 

* * *

Тайги вершины рвут кармин
Заката, кровь рудой сочится.
Проходит череда картин
По небу, время мерно длится.
Китайских вееров набор
Сменяется старинной битвой.
Деревьев горы! Сумма гор
Как будто зазвучит молитвой.
Кармин, и кобальт, и огонь,
Орнаменты чудесной вязи.
Всемирный красоты закон
Цвет каждый донести обязан.

 

* * *

С хвостиками, усиками, со
Мелкими и разными шипами…
Малышу так интересно всё –
Помните? Такими были сами.
Про микробов всё твердит малыш.
В интернете пёстрые картинки.
-Это из мультфильмов ты глядишь,
Вон у них какие поединки!
И ликует, как герой, малыш.

 

* * *

Атлантида, скрывшись под водою,
В памяти земли оставит квант
Силы тайной, и она, не скрою,
Жизни прошлой сложный вариант.

Ветхую не вспомню Атлантиду,
Зная о советской то, и то.
Глупо на действительность обиду
Сохранять, и никаких «зато».

Ночь Союза чёрная, как траур,
Гибель Атлантиды островной…
Я от ощущений сложных замер
Будто под волшебною водой.

В памяти ячейки заполняют
Многие – что кончилось давно.
И былые дни определяют
Нынешние: только так дано.

 

КРУЖКА

1
На кружке зебры и цветы
Утилитарной красоты,
И заросли, и львы оттуда
Глядят спокойно на меня,
Покоем силы бременя,
Какой мне был бы вроде чуда.

Мне кружку женщина, с какой
Не получилось жить – в иной
Моей – когда-то подарила.
И кружке будет двадцать лет.
А женщины пятнадцать нет.
Была весёлая, шутила.

Протянет год ещё предмет?
Правдивей зебры зверя нет:
Собой жизнь точно представляет.
Но коль чернеющих полос
Избыточно, любой вопрос
Под 50 так утруждает.
2
Стихотворение в прозе
Белая кружка с пёстрым рисунком: зебры, заросли, цветы, львы глядят спокойно, мудро – утилитарная красота предмета.
…она подарила эту кружку утром в твой день рожденья почти девятнадцать лет назад, когда встретились у подъезда учреждения, в котором оба работали.
Нравится кружка.
С той женщиной не получилось жить.
Она была весела, смешлива, любила погулять, и… умерла в 39 лет: то есть пятнадцать лет назад.
Через год кружке будет двадцать – дотянет ли предмет?
Рассматриваешь зебр – они точнее всего представляют жизнь, но если в ней избыточно чёрных полос, то любой вопрос к пятидесяти обременяет.
Взгляды львов… скорее тяжелы, чем мудры, как казалось долгое время.
Крутишь кружку в руке, выпив компот, ставишь, вспомнишь несколько серебринок из отношений с той женщиной: серебринок, затерянных в твоей памяти, ибо её памяти больше нет, а каким оказалось её посмертье никогда, никогда не узнать.

 

* * *

Город начиняется огнями –
В высоте, внизу они везде
Реют, сообщаются с мирами –
Теми, что не знаем, и т. д.
Красные и синие мерцанья,
Тьмою изменённый контур дня.
В ноябре логично ожиданье
Снега, сгустков белого огня.

 

* * *

Пастух, мечтающий о славе
Неистово – так ни тиран,
Ни драматург мечтать не вправе,
Чей подлинно высок талант.
Красивы греческие храмы.
Как можно сжечь их, Герострат?
Желанье славы столь упрямо –
Храм сжечь? Как яркий вариант.
…зачем о Герострате в детстве
Писал я, жалостью палим?
Иль было в нём подобье дерзости,
Какой весьма суров режим?
История доносит дыма
Обрывки и легенд куски.
В ней многое невыносимо
До непонятной нам тоски.

* * *

Окончание истории грядёт! –
Сколько раз об этом говорили,
Предвещали – но тянулись были,
Больше в них полыни, реже – мёд.
Грех стал моден… Или он давно
Поднял на рога, шутя, планету?
Главное – с картошечкой котлету
Чтобы мне – и красное вино,
Остальное всё равно! Слои
Эгоизма, денег перемычки.
И попы талдычат про свои
Глупости дремучие.
И мышцы
Напрягает предсказанье вновь –
Окончание истории так близко.
В предсказанье никакого риска –
Поколенья быстро сходят в ров.

 

ВЕДЬ ОНИ НИЧЕГО НЕ ЗНАЮТ О НЕЙ…

(стихотворение в прозе)
На заднем крыльце магазина – трое: в дранных пальто, грязных куртках, один в довольно приличной шляпе: они всегда тут.
Они – бомжи.
Набросаны пустые бутылки, накрошена примитивная снедь.
Лица опухшие, не бритые, грязные.
Они ещё люди – спят здесь по очереди, на ступеньках помещается один, другие уходят в подъезды; собираются опять, едят, пьют — но пьют всегда втроём.
Знает ли о них Троица?
Ведь они ничего не знают о ней…

 

* * *

Герой, бросающийся в бой,
Герой, всю жизнь творящий вирши.
Герой реальности – любой,
Хотя не всем успеха вишни.

 

* * *

Тригонометрических сложнее
Функций предложить вольна судьба.
Просто в парке голые аллеи,
Снега не собрались короба.

В ноябре логично ожиданье
Снега – осень подошла к концу.
Толчея в мозгу – переживанья
Были б не понятны мудрецу.

Суммы рваных, простеньких мелодий,
Собственные старые стихи.
И какой реальности угоден
Будешь с перебором чепухи

Этакой? А функция сложнее,
Что предложит всякая судьба,
Чем зиянье чернотой аллеи,
И её банальная тропа.

 

* * *

В декабре, как в сентябре идут
Дни, как будто календарь двоится.
Но не повторяются страницы,
Что прочтёшь под снежный перекрут.
В декабре логично ожидать
Чудо, даже коль серьёзен возраст.
Хруст дорожек. И легко вдыхать
Прокалённый и ядрёный воздух.

 

* * *

Том Бальзака, в мисочке на нём
Сочник и печенье для ребёнка,
Несколько машинок. Тесен дом,
Но достаточно уютно в нём,
И уют весьма даётся тонко.
Много книг, игрушек и вещей,
Связанных с былым… Малыш проснулся.
Будущее прошлого верней,
Хоть уводит множество аллей
В годы, на какие обернулся –

Памяти заложником, отец…

 


опубликовано: 12 декабря 2017г.

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте как обрабатываются ваши данные комментариев.