Окончательные итоги. Все собственные наблюдения Птолемея, которыми он пользуется в «Синтаксисе» (то есть в Альмагесте — прим. Фоменко А. Т., Носовский Г. В.), насколько их можно было проверить, оказались подделкой. Многие наблюдения, приписываемые другим астрономам, так же часть обмана, совершённого Птолемеем. Само существование «Синтаксиса» привело к тому, что потеряны многие подлинные труды греческих астрономов. А вместо этого получено в наследство лишь одна модель, да и то ещё вопрос, принадлежит ли этот вклад самому Птолемею. Ясно, что никакое утверждение Птолемея не может быть принято, если только оно не подтверждено авторами, полностью независимыми от Птолемея. Все исследования, в истории ли, в астрономии ли, основанные на «Синтаксисе», надо переделать заново. Существует лишь одна окончательная оценка: «»Синтаксис» нанёс астрономии больше вреда, чем любая другая когда-либо написанная работа, и было бы намного лучше для астрономии, если бы этой книги вообще не существовало. Таким образом, величайшим астрономом античности Птолемей не является, но он является ещё более необычной фигурой: он самый удачливый обманщик в истории науки».
Как только государь осознал эти учёные пять пунктов, редькожитель исчез.
Тут только стало ясно: человек редьки и был сам Трофим. А на том месте, где Трофим мял ягодицы, осталось горсть семян. Государь спрятал их в карман, ещё раз осмыслил, но уже не новой хронологией, а психоанализом все поступки Трофима, вышел к вёльможам и сказал:
-Полчища Запада будут через два года: готовьте оружие и доспехи, учите красноармейцев и краснофлотцев, пусть будут готовы отстоять свободу и землю. И непременно отыщите мужа, наделённого талантом и доблестью, умеющего крутить всё взад из невыносимо тупикового положения. Так рёк Трофим (См. прим. 6).
Отдав садовникам семена, государь отправился почивать.
Семена бросили в плодородную почву отвалов горы Магнитка. И обильно поливали их соляркою и антифризом. Выросли стебли с дивными плодами: чертежами танка Т-34, истребителя Як-3, семидесятишестимиллиметровой пушки и реактивного миномёта.
Это было чудесно.
Следствие посещения — одно горе небольшое.
Глобус, что изуродовал товарищ Трофим, был главным глобусом Генштаба — по нему государь планировал планировать военные операции в стране лопарей. Война в стране лопарей потому закончилась хоть и удачно, но скомкано
Через два года стражи границ донесли о приближении германского войска. Государь, памятуя советы Трофима, отправил во все концы страны гонцов на поиски великого воина. Прибыл посол и в деревню Халхин-Гол, что за Байкалом. Там на антияпонском полигоне жил, продовольствуясь молочными продуктами, и честно служил сторожем один дряхлый-предряхлый герой по фамилии Блюхер. И имелся у героя сын — Жуков Георгий Константинович, бывший кавалерист. Отрок сей, хоть виртуозно и махал шашкою по сложной траектории, что приятно, имел крупный недостаток — любил старый мусор, всё искал в степи стоянки барона Унгера и археологически копался в них сапёрною лопаткою. За это все его считали мизирабелью и серьезно к нему не относились, — выше комбрига он не вырос.
В родной кибитке застать Жукова было почти невозможно, он пропадал в Гоби. Узнав о приезде посла, отец посетовал:
-Произвёлся на свет сын моего семени, а ничего не хочет делать удивительного, лишь читает запоем «Вестник Древней Истории» и рыщет в старой земле. Увы, не суждено ему прославиться на поле брани, не его государь возвеличит своею милостью, а мне никогда не получить должность командующего МВО, я так и отброшу коньки здесь, в зоне КВЖД.
Услышал сын его влажные слова и вдруг сказал:
-Отец, пригласите сюда посла.
И посла пригласили, и посол пришёл, и спросил:
-Эй, увлекающийся пустой Древней Историей, зачем ты звал нас?
Отрок Жуков, который лежал на топчане в зеркале, встал, вышел из отражённого мира в наш и ответил послу вопросом:
-Видишь сажу на моём лице?
-Грязи размазано, — ответил посол.
А Жуков сказал:
-Это сажа от бумаги, на которой был напечатан «ВДИ», я сжёг весь комплект, я покончил с прошлым, я интересуюсь современностью. На это теперь есть силы. Торопись, доложи государю, пусть варит танковые армии по методу академика Патона. Мы примем их под свою руку и выступим в бой — враг будет разбит. О чём государю ещё беспокоиться?
Сказав это, Жуков легонько ударил посла кулаком промеж глаз. И посол опрокинулся на спину, что было удивительно, ведь то был сам товарищ Молотов, человек-чугунная-корма, об усидчивости и устойчивости которого в партии ходили легенды.
-Чудо! Чудо! — закричали все вокруг.
И понял посол, что перед ним Богатырь и, возликовав, поспешил в столицу, и доложил обо всём государю. Государь, изумлённый и обрадованный, воскликнул:
-Теперь не о чем тревожиться!
-Но под силу ли одному зазеркальцу разбить целое войско? — усомнились Тимошенко и Будённый.
-Слова Царя Генетиков не имеют в себе обмана! — гневно воскликнул государь. — Садись первый на второго, и скачите в Чёрнометаллическую Академию, узнайте, чей смерд Патон, выкупите его и заставьте варить танки!
И вельможи ударили в копыта, и нашли Патона, и привели его к конвертору. И забулькало сразу, и полилось, и швом соединилось. И посередине торчала пушка.
На Халхин-Голе же ничего не изменилось: отец в меру сил сторожил японцев, а сын неделями пропадал в каменной Гоби. Отец, видя, что чадо вроде бы и не готовится к войне, опасаясь беды, поведал сыну о своих страхах. Но сын засмеялся и сказал:
-Вы, Блюхер, не суйтесь не в своё дело, отойдите в сторонку, но отдайте распоряжение, чтобы мне приносили вдосталь еды и питья.
И Блюхер отдал такое распоряжение, а сам ушёл в Иные Миры коридорами НКВД, окровавленный: его оболгали Мехлис и Фриновский. Но Жуков на трибунах всё равно с клеветниками обнимался и чокался за столами. Это не есть аморализм: человек, заточенный под подвиг, терпим к доносу.
А Блюхер перед уходом, помимо распоряжения, также написал письмо и государю. Вот оно.
«Товарищ Сталин, я ни в чём не виноват и умру коммунистом с Вашим именем на устах. Я много размышлял о случившимся между нами: мне нет оправдания. Но всё же хочется быть хотя бы понятым. Оцените ли Вы эссеистую новеллку «Одиночество»? Привожу её полностью.
—Георгий, первенец, родился очень шустрым, — ещё мокрым пополз пластуном. Пуповина за ним волочилась. Я умилился и нагнулся, чтобы поцелуем поблагодарить жену за жизнеспособное потомство. Но только прицелился в щёчку, как услышал:
-Не тлозь!
Я удивился и повернул голову. Увидел: Жуков пробрался в угол к ружейной пирамиде, взял из неё винчестер и навёл ствол на меня.
-Ты что, сынок?! — опешил я.
-Не тлозь мамку! — строго сказал младенец. Мне пришлось повиноваться — не прикасаться к жене. Так, всухомятку и бессистемно прошли годы без половой любви. Мы с женой состарились и утратили репродуктивную функцию. Дождавшись морщин на наших лицах, Жуков захохотал, бросил винчестер и выбежал из юрты с криком: «Я первый и единственный!»
Я поднял винчестер, передёрнул затвор и обнаружил, что оружие не заряжено. Я показал жене. Жена заплакала.
Такова участь человека: всю жизнь боишься смерти, а когда приходит понимание, что смерти нет, видишь: поздно что-либо менять, уже стоишь одной ногой в могиле.
Я в бешенстве стрелял Жукову вослед из нагана, предварительно накрутив барабан. Но не попал.
Потом жена заставила меня помириться с сыном.
Думаю, что Жуков в чём-то прав. Я смотрю на жену и с горечью вижу – ограниченный человек. Она твёрдо убеждена, что дверь это всего лишь бытовое приспособление, изобретённое человеческим разумом в борьбе с шумом, пылью и агрессивным людом. Печально взирая на то, как она мучается с неприлично орущими кроликами, вне эстетики давя их петлёй из лески №5, я осознаю: женщина и не подозревает, что дверь есть теплошумовая затычка только во-вторых, но во-первых дверь это идеальный перебрасыватель в Иные Миры. Дверь и кошка, это половинки Единого Целого, они Богом предназначены друг для друга как Юдифь и Олоферн, как Троцкий и Меркадер, как Каренина и паровоз. Нет, не ведает она, женщина, что можно пристроить пушистика в дверной проём и прихлопнуть в полное превращение. Если дверные петли смазаны хорошо, то трансформация происходит практически бесшумно, небольшое гадливое мявканье не в счет. И ребёнок, который при лескоиспользовании горько плачет, ибо видит, как в последний раз обмочившаяся гнуткая зверушка полосует ногтями нежные мамины ручки, этот ребёнок при правильном использовании дверей избавится от лицезрения маминых страданий, а посему будет мило смеяться, и, обращая к родителям лицо, озарённое изнутри тихим небесным светом, наполнять семейный очаг любовью.
Сторонники лескоиспользования обычно говорят: а как же Нестеров? Да, отвечаю, Нестеров был любителем лески №5. Ну и что?Его знаменитая «мёртвая петля» есть желание авиационными методами войти в то состояние, какое испытывает заканчивающий жизнь зверёк. В терминологии дзен – «последнее в этом превращении сатори». Это желание дало в сокровищницу человеческой культуры новую фигуру высшего пилотажа. Это якобы факт. Но, по большому счёту: так как в «мёртвой петле» отсутствует составляющая «полная гибель всерьёз», не выступает ли она, с эмоциональной стороны, явлением того же порядка, что и кожзаменитель, морковный чай, безалкогольное пиво и резиновая баба? Есть ли «мёртвая петля» вклад в сокровищницу мировой культуры, не кирпич ли она в вавилонскую башню общества потребления, вот вопрос?..
Когда я перечитывал «Братьев Карамазовых», меня поразило одно высказывание Ивана, на которое я раньше не обращал внимания, потому что не видел ещё всей лжи кролиководства. Иван сказал: «Любая бесспорная идея, ради осуществления которой пролилась единственная слезинка ребёнка – правда Великого Инквизитора, то есть ложь». Осмелюсь напомнить Вам, товарищ Сталин (ведьВы давно не обращались к Достоевскому), что эту мысль Иван высказал за дополнительной порцией первого на обеде у своего отца, где присутствовал и Алёша, брат Ивана. Слова Ивана были ответной репликой на замечание Алёши: «Суп из кролика Смердякова, как бы исскустно он его не приготовил, всегда кажется пересоленным – в нём дополнительным компонентом присутствует слезинка дитя». Дело в том, что Смердяков – повар отца Ивана и Алёши – мальчишкой любил вешать кошек, за что и был отправлен в Москву учиться на «бульонщика». Выучившись, Смердяков вернулся к барину крупным кулинаром, причём коронным его блюдом стал суп из кролика. С помощью петли снаряжая животное в суп, Смердяков всегда приглашал полюбоваться на это действо соседских детишек. Я полностью согласен с Иваном, но даже никогда и не пытался намекнуть своей жене, что можно трансформировать кошек и дверью, тем самым избегая слезы. Я, как всякий моральный максималист, считал, что человек, если он хочет стать Человеком, должен дойти до двери своим опытом, без унизительных для человеческого достоинства подсказок.
Думаю, товарищ Сталин, Вы меня понимаете. Не хочется верить, что смерть Вашей жены Аллилуевой Вас ничему не научила.
Конец
P. S. «Упущенная возможность.»
Когда Жуков откараулил семь лет, мы подарили ему морских свинок, — возиться и привыкать к ответственности.
Он, орудуя веничком и совочком, сказал:
-Хочу быть военным. Это хорошо?
Я сказал:
-Хорошо, но трудно. Ты маленький — хозяйствуешь парой свинок. А дорастешь, к примеру, до командира кавалерийской дивизии… это же тысячи лошадей!
Жуков представил маленьким умом число и непроизвольно вздрогнул от массы и объёма, — ствол винчестера на секунду соскользнул с линии, — выглянул сыновний правый, неприщуренный глаз, что раньше от меня скрывала мушка.
Там отражался неиссякаемый ужас.
Я думаю, что именно в этот момент в Жукове зародилась идея плавно перейти от кавдивизий поначалу к конно-механизированным группам, а потом и к танковым корпусам. Он боялся дерьма.
А я побоялся воспользоваться моментом и резким движением уйти с линии огня … —-
Искренне Ваш, маршал Блюхер». (См. прим. №7)
А сын проводил отца в последний путь и принялся жить самостоятельно. И взялись люди нести ему как голодному элементу еду и питьё со всей страны. Жукову пригоняли баранов и коров, несли мякоть вишни и картофель, селёдку, пироги и кумыс, катили сыры и бочонки с мёдом. Несли и наркомовские сто грамм. Но без огурчика. Так же для Жукова ткали ткани ХБ и катали валенки. Пищу Жуков брал в руки и не в рот, и вдруг, тыкая пальцем за спину податчиков, кричал:
-А сзади-то!
А когда простофили оборачивались на линию пальца, он быстро проносил куски мимо рта и кидал в зеркало и в подземелье — создавал стратегические запасы. Так же и мануфактура: Жуков распространялся, что шьёт из ХБ себе одежды, а валенками драит медные пуговицы, но на самом деле он ничего себе не шил и не драил, а складировал в подземелье сухое и говорил сердито:
-Мне нечем прикрыть свои достоинства!
И ещё говорил:
-И кирзы дай.
И ему покорно несли и кирзу. А для лётчиков несли и башмачки. И для моряков тоже их, но со шнурками пропарафиненными.
Гоби же Жуков посещал не для поисков стоянок Унгера как раньше, а для того чтобы точить свой волшебный перочинный ножик о гору Меру. Ножик тот в своё время принадлежал пророку Революции товарищу Троцкому. Жуков держал сведения о ножике в тайне, так как знал, что государь не любит пророка и вещи повышенной кошерности, и если узнает, что война будет вестись его оружием, сильно опечалится. Жуков этого не хотел, он был почтительный подданный.
К лету сорок первого года лезвие Льва ещё не приобрело достаточной остроты, поэтому, когда германский император Адольф вторгся в наши пределы, Жуков не покинул окрестностей Халхин-Гола, а смастерил из чёрного песка и вороньих перьев себе двойника и отправил куклу на фронт. Квазижуков воевал хорошо, да не блистательно: не разил, но отмахивался. Генерал Ерёменко говорил о Квазижукове:
-Жуковское военное мастерство? Не смешите меня! Шестикратное превосходство в живой силе над противником – вот и всё жуковское мастерство! И ещё у него пятнадцать секретарш, как в наступление, он с той, у которой критические дни, наветрянной стороной променирует у батальонов!
Государь и вельможи не знали о подмене и были разочарованы действиями полководца. Но на предложения Мехлиса и Будённого расстрелять уроженца Халхин-Гола за допущение врага вглубь страны государь не реагировал. Государь верил Царю Генетиков.
Но вот от сорок второго года остался лишь предновогодний огрызочек и германское войско достигло кургана Мамаева, что на нижнем Итиле. Войско увидело, как горит нефть, стекая к Каспию, и воскликнуло:
-Остановись мгновение, ты прекрасно!
И потянулось окровавленными руками к сердцу тракторного завода, к сборочному конвейеру.
Жуков же в конце декабря спал. И тут ГКЧ(П) (См. прим. №8), испугавшись, что советская власть зашаталась, что положение серьёзное, ввело к Жукову в сон свитого из мечтаний Черчилля и болезни Рузвельта ворона-провокатора, ворона-вруна, ворона-пугача. Три в одном.
И, очнувшись от печали, улыбнулся Жорж вначале,
Видя важность чёрной птицы, чопорный её задор,
Жорж сказал: «Твой вид задорен, твой хохол облезлый чёрен,
О зловещий древний ворон, я глаза свои протёр,
Фронт Второй когда откроют, я глаза свои протёр?»
Каркнул ворон: «Nevermore!»
И Жуков тут проснулся в холодном поту от полученной информации (См. прим. 9) выглянул из кибитки и узрел: камень горы Меру сточился вполовину, а перочинный ножик Пророка наконец-то приобрёл достойную режущую кромку. И тогда поднял его Жуков вверх, породил лезвием неисчислимое число солнечных бликов и воскликнул:
-Эй, трепещите, перед вами лезвие Льва!
А после он надел галифе и со всех ног побежал северным Казахстаном на Итиль, грозно размахивая перочинной сталью. А за ним вослед катили танковые армии, наваренные Патоном. А кыргызов танкисты не трогали, без надобности им было, ибо питались танкисты запасами, сделанными Жуковым в мирное время, а одеты были в форму, сшитую из тканей подземелья. Танкисты были маленькие и большие, молодые и старые, лысые и волосатые, стройные и кривоногие, лицом прекрасные и обезьяноподобные, спокойные и вспыльчивые, с пузиком и без. Три механика-водителя были залеченные сифилитики, а среди заряжающих один даже умел играть жопой на тромбоне. Три радиста страдало уродством шестипалия. Четырнадцать наводчиков в гражданской жизни были наводчиками, а шесть — педиатрами и педикюрщиками. Два командира танка раньше были кассирами, а два — сержантами милиции. Был даже один астроном – личность с вечным синяком вокруг правого глаза. Разные были танкисты, разные. В их подборе отсутствовала система. Эта бессистемность говорила о Жукове как о существе тонкого вкуса, ведь стремление всенепременно подбирать предметы воедино есть занятие невежд. Гораздо лучше, если предметы разрознены.
Жуков не боялся днём появляться в гарнизоне, совершенно без опаски заходил даже в столовые во время обеда. Ночью же Жуков почивал в спаленке, закрывши дверь на два оборота ключа. Скопцы (См. прим. 10) же ставили у двери хитрые растяжки. Танкисты о растяжках знали, не увечились, поэтому отношения с танкистами у Жукова были хорошие.
А злопыхатели Жукова говорили:
-Танковые армии Жукова не производят впечатления, — там нет танкистов из проктологов.
Это была ложь, составленная из формальной правды. Верно, из проктологов танкистов у Жукова не имелось, но их нехватка с лихвой компенсировалась двумя грузинами, особистами из штаба, в мирной жизни спелеологами. У одного грузина на половом органе таилась чудесная мушка-тату. При возбуждении органа та синюшка разворачивалась в картину, на которой можно было увидеть, как прекрасен весной город Тбилиси. Другой же грузин был просто неутомим. Как первого имя – это всё равно, второго же звали Вазелин. Оба грузина сидели у Военторга и проверяли налоговые декларации.
Танки тоже были разные — с тонкою бронёю и с толстой, с дизельными двигателями и с карбюраторными, с прорезиненными катками и нет. На отдельных машинах отсутствовала краска, они были покрыты толстым слоем ржавчины, у машин недоставало деталей — габаритных фар, грязеотбойников, глушителей и т. д. и т. п. Они — несобранные в единое целое — ревели как разбуженные драконы и хищно вращали башнями. Тела их были поджары. Это было великолепно.
Когда государю доложили об этих незаконченных танках, он восхитился и сказал:
-Собирать части в единое целое — нехорошо. Когда что-либо незаконченное так и оставляют, — это вызывает ощущение, что жизнь течёт долго и спокойно.
Врезавшись во вражеское войско, Жуков стал рубить и резать. Враги побежали вспять, кто рушился замертво, а кто, уцелев, падал ниц и кланялся чудесному полководцу, согласно учению Заратустры как Uebermensch`у. Одних, отобрав портсигары и аусвайсы, добивали выстрелом в затылок танковые армии. Других же, как они не упиралась, тащили на допрос к распалённым битвой особистам-грузинам. Участь врагов была незавидна, они умирали от инсульта (См. прим. 11), это война.
Жуков гнал врага без устали (его двойник в это время благоразумно спрятался), бронетехника еле-еле поспевала за полководцем: механики-водители засыпали за рычагами от усталости, у наводчиков слезились глаза от пороховых газов, а командиры охрипли от команд. У всех у них тёк пот из-под говорящих шапок. Но от Жукова танкисты не отставали. Остановился полководец только на Эльбе, увидев перед собою племена Гуронов. Он дружески обнял индейцев, осмотрел их оружие внимательно, потом омыл ножик Льва в водах реки, сбросил с себя окровавленные одежды и по ослепительному лучу, что ударил сверху, начал подниматься на небо. Усталые танкисты и Гуроны, открыв рты, смотрели на это чудесное вознесение. На полпути между землёю и облаками Жуков остановился, бросил взгляд вниз на пыльный мир и крикнул:
-Спасибо вам, солдатушки! Гуляй! А кто смелый, пусть передаст государю, что гуроны ружья кирпичом не чистят, это безрассудок! Упаси бог, случится и у нас какое строительство, а кирпича-то и нетути!
Прокричав кирпичную передачу Жуков, не оглядываясь, скрылся в пушистом облаке.
Почему он ушёл? — Жуков следовал дао, Жуков обладал дэ, он знал: страна управляется справедливостью, война же ведётся хитростью, поэтому Полководец, заброшенный в мирное время, выглядит неестественно, как фаллос, сунутый в бетономешалку, которая не вращается.
А танкисты и гуроны пили водку и виски, брали закуску, совали её другим в рот, жевали и сами — это удивительно. А непьющие по каким-либо причинам с удовольствием наблюдали, как пьяные что есть мочи голосят, заставляют своих соседей выслушивать хвастливые речи о собственном величии, как каждый из них поёт и пляшет. Пели, конечно, о пережитом, о наболевшем:
Как-то денег накопил
И штаны себе купил
В Военторге в очередь стояли!
Выхожу из магазина
Вдруг навстречу два грузина
Раз-два-три! Хоп – и сняли!
Или:
…отдавайте Украину
И Кавказа половину,
А не то пойдём на Вас войной!
Визирь Вячеслав отвечал:
-Наших двести миллионов,
Разьебём Вас без гондонов,
Как великий Ленин завещал!
Особенно веселили народ три зампотеха-эстонца, — задрав свои промасленные комбинезоны, оголив чёрные тела, они, извиваясь, представляли танец маленьких лебедей.
Случилось это в девятый день месяца мая. С тех пор Чингизхан и Чингачгук – братья навек, но соперничающие за наследство.
А на Земле остался двойник полководца, который в нужный момент вышел из тени так ловко, что никто обратной рокировки не заметил. А всех тех, кто болтал о чудесном вознесении полководца, уничтожило ГБ. Из них смельчаков рассказать государю о том, что гуроны ружья кирпичом не чистят, не нашлось ни одного. Чистка ружей кирпичом у нас продолжается, и в стране посему тяжело строят.
В благодарность за великий подвиг государь велел величать богатура Четырежды Героем, возвёл в деревне возле его дома кумир самому себе, а всем землякам Жукова записал по четыре лишних трудодня.
Когда страною правил государь Леонид из Днепропетровского дома, то к двадцатилетию великой победы на Мамаевом кургане воздвигли Четырежды Герою памятник в натуральную величину. Это было великолепное сооружение: статуй Полководца, всей фигурой устремлённый на Запад, правой рукой сжимал лезвие Льва, а левой делал призывное памвание танковым армиям следовать за ним.
В утро-ночь перед открытием памятника случилось Чудо. Со страхом узрели: когда пропели первые петухи, из-под Земли прямо под фундаментом Памятника в объём начала расти чёрная редька-такелажник. Гигантский корень приподнял Памятник над Землёю и развернул на 180 градусов. И опустил осторожно. После кантования едкое растение бесследно скрылось в недрах (См. прим 12).
Теперь памятник Полководцу устремлялся своею напорной яростью не на запад, а на восток (См. прим №13).
Доложили обо всём государю. Он подумал и сказал вельможам:
-Статуем вертит Царь Генетиков. Его стиль. Помните, как он перевернул глобус Пржевальского? Очевидно: Трофим против открытой конфронтации с Западом. С этого момента наш МИД вне периметра разъясняет, что мы переходим на рельсы мирного сосуществования. И бронепоезд туда переводим. Мировая Революция не отменяется, но откладывается. Пророка Троцкого в положительном контексте вспоминать как можно реже. Лезвия Льва не было, и тем более нет, но — Меч Победы (См. прим. 14).
Сказал так государь, и чтобы все и в стране прониклись мирным духом, велел вместо боевого гимна бортников:
Йо-хо-хо!
Сбили парнишку пулей!
Йо-хо-хо!
Мордой уткнулся он в улей!
Его душа взлетела ввысь.
Всё зашибись, всё зашибись…
333 раза в день крутить по Радио бытовую песню жён торговцев снедью:
Замуж я вышла.
Муж мой торгует селёдкой.
В городе Верхняя Пышма
Труд этот лёгкий.
Кривая жизни горбит ввысь.
Всё зашибись, всё зашибись…
Так распространяло Наше Радио.
А зарубежное Радио вещало, что статуй Полководца это творческая неудача, что ваятель Вучетич хотел изобразить Жукова не периода битвы на Итиле, но Жукова мирного, Жукова Эльбы. Видите, — вещало иностранное Радио, — Жуков полураздет? Это он скинул окровавленные одежды штаны и гимнастёрку, оставшись в одной ночьнушке и кальсонах. А Меч в руках каменного Жукова и не меч вовсе, но часть подъёмного луча, Wiwimacher Бога, что опал с Неба… Он, Wiwimacher, у мастера в железобетоне не вылепился — под своею тяжестью обломался и обломок луча спешно, в ремесленном порядке неряшливо переделали под меч… А на переднем плане в скульптурной группе, — видите? — говорило иностранное Радио, — пьяные ваши танкисты и пьяные наши воины Гуроны, еле держатся на ногах…
Так крутило Зарубежное Радио (См. прим. 15).
Не знали, какому Радио и верить… Дети плакали, когда их кормили селёдкой и сотовым мёдом, опасались до конца раскрывать перочинные ножи и ближе чем на два метра приближаться к чёрному пластмассовому шанкру Радиоточки…
А вообще, — всё бы хорошо, но таким разворотом каменного Полководца остался недоволен Царь Жёлтой Реки Мао. Ему чудилась угроза. Он самовольно вышел из-под нашей руки и перестал присылать ткань шёлк. Это было неприятно. Но, к счастью, к тому времени в ВДВ научились шить парашюты из перкаля, мода на шёлк сошла, вперед вышла материя нейлон, поэтому войны между нами и Жёлтой Рекой не случилось.
При том же государе Леониде проживала в Москве девица именем Алла Борисовна. Она была жадная до музыки и искушённая в голосовом пении. Она во множестве так же слагала прекрасные стихи. Вот, лицензионным чёсом промышляя как-то белорыбицу в нижнем течении Волги, направила она на закате свою ладью к подножию кургана Мамаева, попала в тень каменного Полководца, озябла, восхитилась, и легко изложила поначалу на бумаге с нотами, а потом и в голос, прекрасные стихи:
Высота 102.0
Когда был Георгий маленький,
То не плакал он без причины,
А со значением тыкал в Землю ножичком,
По краю острым и перочинным.
Но годы пронеслись и вот: на поклонение к Мамаеву кургану
Течёт людская скорбная река.
А Жуков, светлый Жорж, подобно великану
Стоит, мечом пронзая облака.
Он так стоит над миром величаво,
Что целый шар земной ему как пьедестал.
На кончике его меча — верхушка общей славы
И этот Меч — он тот же луч, что архитектор неумением сломал.
Поймите, люди — здесь война переломилась
Когда наш Жорж из Гоби выбежал на высоту.
Тогда с откосов этих нечисть покатилась
И закатилась и ушла в погостов немоту.
