Длинные мысли
И это страшно. Страшно. Ты понимаешь?
Лопнет пружина. Винт соскользнет. Живой
станет прозрачным. Время сотрет, как Vanish,
каждое пятнышко, сброшенное тобой.
И это грустно. Вряд ли ты был живее,
чем фотография. Вряд ли уметь хотел.
Что-нибудь чистое. Яркое, как Гилея.
Что-нибудь честное. Горькое, как Бодлер.
Весь этот полдень-мир с детородной спесью,
с бомбами, бабами, клубами (все дела)
стоит гораздо меньше твоих депрессий.
Нет никакой поэзии. Умерла.
***
Мой паровозик со скользких рельсов
сойдет когда-нибудь в облака.
Стреляй — не думай.
Стреляй — не целься.
Да будет нежной твоя рука!
Да будет дом твой всем прочим равен.
Да будут дети, да будет кот.
Мой паровозик,
он так забавен,
его хоть кто-нибудь да собьет.
Так почему же — не ты?
С мишенью
гораздо легче лететь на юг.
Стреляй, не бойся,
мы только тени,
чужие тени в пустом раю.
Языковедение
От тонкого слуха дрожит шапито,
свобода играет в ручей.
Испанский я выучу только за то,
что им разговаривал Che.
От праздничных истин тревога уму.
Сбегают и сходят за край.
Французский я выучу лишь потому,
что им разговаривал Май .
Ботинки — идут.
Что ни бег, то полет.
Ищу то ли — где, то ли — кем.
Английский словариком в сумке живет.
Спасибо тебе, Папа Хэм.
Мой монолог
Но,
дорогой мой,
если не о любви,
о чем же тогда прикажете говорить?
От литра вина остается сухое «ви»,
поскольку мы «но» умудрились уже допить.
И мне хорошо с вами жить полтора часа.
В среднем выходит
где-то
неделю в год.
За эту неделю
вырастут небеса,
а гордость,
как и положено,
заживет.
Вырастет новая палуба
— кораблю.
И сдастся кому-нибудь в руки щенок-Потсдам.
И мне все равно,
потому что я вас — люблю,
И мне все равно,
потому что я вас — предам.
И мне б не хотелось вас предавать,
но фронт
слишком запутался в сеточках стен и вен.
На этом прощаюсь.
Не забывайте зонт!
Ваша
— подруга
— знакомая
— девушка
Джен.
Остаёмся!
Крысы бегут с корабля на бал.
Скромный король поправляет хвост.
Он торопился —
Он опоздал!
Мы остаемся —
до самых звезд.
Мы остаемся!
Дари поклон
каждому дереву и —
строке.
Если запойно считать ворон,
совесть
уходит
рывком
в пике.
Если дражайшим назвать цемент,
вряд ли получится сон-вода.
Милый,
смотри,
за десяток «нет»
в банке дают
броневое «да».
Чувствуй!
Решайся!
Линкором лент!
Поездом снега!
Зонтом!
А то,
может, последнюю из комет
держишь за ломкий рукав пальто!
Как живая лиса.
Как живая лиса в меховом магазине,
как застенчивый стоик,
как битый атлет,
я дрейфую куда-то на тоненькой льдине
по бокалу плененных,
пленительных лет.
Вот выходит Булгаков.
Он в тертой шинели.
Но откуда шинель?
Гоголь-моголь.
Кресты.
Киев снова в осаде.
Творожат метели.
И безносых убийц проступают черты.
Появляется Горький.
Как бусины яда
на сливовых губах проступает рассвет.
— Оставайтесь на Капри!
На дне, если надо.
Все равно вас затянет,
потянет на след.
Сколько вас,
непослушных,
смешных
или слабых!
Саша-Аня-Марина!
Сережа-Максим!
Пар над супом.
Закрытая в термосе правда.
Меховое манто над упругостью спин.
Некоторым людям
Вы мне не нравитесь. Ваши лица
напоминают мне сон о море,
в котором нельзя и нельзя разбиться,
нельзя приехать, нельзя повздорить.
Вы мне не нравитесь. Писем счастье
не накрывает слезами веки.
И голова рыболовной снастью
рвется на части, бруски, парсеки.
Вы мне не нравитесь. Я — подросток.
Я говорю только то, что помню.
Помню любовь свою в рифмах постных,
помню, как могут потеть ладони.
Вы мне не нравитесь.
Не звоните.
Я — эстетически годный Будда.
Сложно найти для себя эпитет.
Поэтому больше искать не буду.
(больно и тщательно)
Больно и тщательно
(мыльной водой в носу)
я выживаю из памяти бледный лик.
Чтобы не помнить —
день в молодом лесу.
Странные-странные майские напрямик.
Больно и тщательно стеклышко стеклорез
делает многочисленней и слабей.
Чтобы не помнить —
город на букву С.
Его херсонесов, бункеров, лебедей.
Больно и тщательно —
мелочно, жадно, зло.
В старых кроссовках, в берцах, на каблуках.
Так разделяет тоненькое сверло
камень на до и после.
На лепестках
не оживают пчелы.
Так Млечный Путь
движение кисти свёртывает в тупик.
Больно и тщательно!
То есть —
куда — нибудь.
В недосягаемость всех телефонных книг!
В невозвращаемость!
В нЕкуда!
В никудА!
Чтобы не помнить! Чтобы совсем не знать!
Рой твоих родинок, мыслей твоих вода.
Как это больно
(и тщательно) отдавать!
Появляешься.
Ты появляешься.
Саечкой за испуг.
Кроликом из берета.
Дырой в горсти.
Я задыхаюсь:
мне же не хватит рук!
мне же не хватит сердца тебя спасти!
Мне же не хватит дурости, счастья, зла.
Мне же не хватит храбрости замолчать.
Ты появляешься,
губы твои — смола.
Ты появляешься,
губы твои — печать.
Смотрю на тебя и думаю:
— не смотреть!
Ревнуешь меня к поэзии? Больше ври!
Даже в тебе есть неба хотя бы треть,
даже у свалки право на пустыри.
Даже у вора веры на кошелек.
Даже тюремщику снится далекий друг.
Я засыпаю. Мыслями наутек.
Ты появляешься. Саечкой за испуг.
Слова
Так одиноко,
беззвучно так.
Кажется — жизнь утекла в кулак.
Кажется — льдинка звенит во рту.
Так одиноко —
ни там, ни тут.
Письма, рассветы, печаль горой
не прорастают в душе сырой.
Так одиноко — хоть глаз коли.
Видимо,
сталь у меня в крови.
Липнет, кусает — паук-вдова.
Так одиноко —одни слова!
