ВОЗДУШНЫЕ БАЛКОНЫ
Воздушные узри балконы –
И с них взирают мудрецы –
На наши глупые законы,
Житьё богатых, их дворцы…
Нет! Просто каркают вороны,
Суля провалы в никуда
Тем, кто придумывал законы,
Чтоб жили только господа.
Воздушность неба драгоценна.
Ты слышишь? Ангелы поют.
Не слышу – дёготь, несомненно,
Не мёд, сулит мне вечный труд.
А мёд приятен и полезен.
Огромный воздух надо мной.
Но… как представить? Будешь в бездне
По смерти – в бездне световой.
Мы – всем разорванные дико:
И эгоизмом, и т. п.
Чужие боли нам клубника.
И пляшут яро на тропе,
Которой двигаемся, черти.
Воздушные балконы я
Видал во сне, и путь от смерти
В глубины пакибытия
Представил… Верите? Поверьте.
Меняться стала жизнь моя.
* * *
Тропа выбирает поэта.
Поэт, принимая тропу,
Свою строит линию света,
Собой отрицая толпу.
Но сил у поэта не хватит –
Толпу за собою тянуть.
Поэтому сложен в квадрате
Не им к свету выбранный путь.
* * *
Всеобщей церкви колыханье
И световое естество.
Учёных сложные дерзанья
Понятным жизни вещество
Представят – и труды поэтов
С научным поиском в одно
Сольются, дав другим при этом
Златое мудрости звено.
Звено цепочки бесконечной,
Где фрески с химией сошлись,
Свод чётко обозначив вечный,
И фуги алые зажглись.
Всеобщее богослуженье –
Высокое, как жизнь сама.
Жизнь каждая – стихотворенье
Великолепного письма.
* * *
Балаганщик, криво ухмыльнувшись,
Хлестанёт по куклам, разозлён.
Им не больно! Не ожить им! – ну же!
Нет, за них смеяться обречён.
Балаганщику претит занятье
Собственное: жизнь сложилась так.
Он сидит в замызганном халате,
Хлещет на последние коньяк.
Смотрит, зол, на куколок – таращат
Дико деревянные глаза.
Не-успех тяжёл, как древний ящер,
Одолеть его уже нельзя.
Протрезвеет балаганщик старый,
За работу примется опять.
У Зануды не глаза, а фары,
Утомился краской подновлять.
А у Плаксы нос уже ни к чёрту.
Жизнь сама – чертовский балаган.
Прошлая, иль ныне – но аорту
Вам сожмёт, иль перекроет кран.
Пляшем в балагане и смеёмся,
Падаем и умираем в нём.
И всегда мы с носом остаёмся,
Мёртвым опалённые огнём.
* * *
Крохотное сердце – а в него
Втиснут апокалипсиса битву,
И любви печальной торжество,
И весь мир вобравшую молитву.
Крохотное сердце, чей насос
До последнего упорен…
Как нам душу ощущать? Вопрос…
Коли нет ответа, станет горько.
* * *
Тишина и безмятежность
Сколь полезны для души?
Любо облачную нежность
Созерцать тебе в тиши.
Взбиты пышно и сияют
Драгоценно облака.
И понятно – путь свершают
Белые издалека.
Тишина и безмятежность
Бурей порваны в душе.
Даже облачная нежность
Не поможет мне уже.
* * *
Из-за крыши соседнего дома –
Плоской, с трубами – птицы летят,
Им небесная слава знакома,
Не знаком им реальности ад.
Настоящее вряд ли терпимо
К сумме ваших иллюзий… Они,
Как бездарные выстрелы – мимо.
Продолжаются серые дни.
Стержня нет, и действительность чёрным
Отливает, все мечутся в ней.
Настоящее сделалось вздорным
От обилия наших страстей.
Вылетают прекрасные птицы
Из-за крыши… Летать им легко.
Ну а мне – коль полёт, то приснится.
Сон питателен, как молоко.
ОСЕНЬЮ, В КАЛУГЕ
В парке Циолковского вороны
Поднимают исступлённый грай.
А листвы потеряны короны,
Жесть златую давишь невзначай.
И к водохранилищу выходишь,
Минув белый, что кристалл, музей.
Пласт воды тяжёл…
В памяти, поэт и ротозей.
В город возвращаешься с охотой –
Стар провинциальный город, тих.
Переулки кажутся свободой
От привычных дел, порой тупых,
Ибо здесь гостишь, вбирая осень
Глубиной души… Летит листва,
И шуршит везде чудесно очень,
Красотой своей всегда права.
* * *
Не зелёная, а ржавая,
Хоть июль идёт, листва.
Солнце оную прожарило,
Силою жара права.
На площадке детской нету
Никого, и двор мой пуст.
Докурю я сигарету,
Дым не жидок, и не густ.
На листву гляжу я ржавую,
Так знакомы тополя.
Скоро ночь. Опустим жалюзи.
Отдохну я, как земля.
