Экзистенция вся в отпечатках
Пальцев, иль судеб, не разберёшь.
Ибо судьбы редко ты из гладких,
Ровных в этой данности найдёшь.
Экзистенция весьма обильна –
Снег пушит, но спит под ним трава.
На сознанье действуют столь сильно
Старые и верные слова.
Для детей равно зима и лето
Радостью полны, как Божий край.
Где твоё осталось детство? Где-то,
По кусочкам пробуй, собирай.
Осмысляй всё бывшее с тобою,
О не бывшем больше не мечтай.
Медленно склоняющий к покою
Ранней старости банальный край.
ВСПОМИНАЕТСЯ
(стихотворение в прозе)
Стеклянные цилиндры, обращённые книзу, из которых в советских магазинах наливали сок – наливали в гранёные стаканы, и солонка стояла рядом – многие заказывали томатный.
Соль комковата, ложка из алюминия… Всё буднично-примитивно, что же вспомнилось вдруг?
Или пельменная – с непременной матроной за кассой, поднос чуть выгнутый, опять же алюминиевые вилки и ложки, медленное, согласно очереди движение к кассе, когда по полозьям стальным толкаешь поднос, нагруженный общепитской едой.
Московские хлебцы – сладкие такие сухарики с изюмом: будто вкуснее ничего не едал.
Вспоминается… выходит мальчишка из старого дома, где живёт в коммуналке с молодыми папой и мамой, проходит под наблюдением огромных окон вдоль стены, сворачивает, и, поднявшись по ступенькам, открывает дверь, попадает в булочную, чтобы купить замечательный, обсыпанный мукой ситник…
ДВА СЛОВА О ВРЕМЕНИ
(стихотворение в прозе)
Отец сказал:
-Ну вот, у нас с тобой осталось 40 минут до начала сеанса. Что будет делать?
Японский фильм очень хотелось посмотреть, и, гуляя с отцом дворами, прочитали, что в ближайшем кинотеатре идёт.
Ближайший-то он ближайший, но не идти же домой!
И ходили осенними, как помнится дворами, глядели на разноцветные листья.
35 лет прошло?
40?
Сколько раз задавался вопросом – день – это много или мало?
Волокущийся депрессией, дарующий поэтические взлёты, размененный на вроде бы необходимые очереди, или посещения кабинетов – он может быть каким угодно – сжиматься, пульсируя событиями, растягиваться.
…неделю дожить до каникул.
Выдумывал какие-то занятия, и действительно занимался чем-то важным тогда – но постоянно фоном шло: ну вот ещё несколько дней, ну вот…
На нудном уроке в школе украдкой начинал посматривать на часы – минут за 15 до конца, и стрелка еле ползла, и тишина вдруг мерцала открытой раной – всё же вызвали, а ты – опять не готов.
Вскакиваешь – кошмар окатывает холодным потом: не вызвали, всё давно прошло.
Давно прошло… к пятидесяти, когда бессмысленно чего-то ждать, на что-то надеяться, всё ясно – а тем не менее опять хочется поскорее в новогоднюю полосу, что промелькнёт одномоментно, и навалится постновогодняя депрессия.
У четырёхлетнего твоего сынка два кванта времени – «десять минут», и «как вчера».
Жизнь его укладывается в эти понятия.
И горько малышковое знание-не-знание: всё было, как вчера, и жизнь продлится – десять минут…
* * *
Густая скука, что кисель –
Его изрядно наварили
Банальные, как скука были.
Детей катает карусель –
Смеются, не до скуки им.
Ты, выросший ребёнок, смотришь,
Зачем, не зная, опыт копишь,
Познав реальности режим.
* * *
Жизнь вносишь собственную во
Отсек, торгующий монетами.
Порезан разными моментами
Душою. Ладно. Ничего.
О продавце, хотя сто раз
Брал экземпляры, мало знаешь.
Он – о тебе… Сознанье маешь
Подобным – но на миг – сейчас.
А люди – айсберги вообще,
Ясна лишь внешность. Как живёте
Внутри такой знакомой плоти?
Сокрыто. Пробовал вотще
Постичь… Квартира, дело, со
Детьми проблемы, и так далее.
В России, или же в Италии
Похоже вертит колесо.
Берёшь монету, и, «Пока»,
Сказав уходишь, размышляя.
Зима. А доживёшь до мая
Не выяснишь в огне стиха.
* * *
Пламенеющие зданья
Звёзд, растящие стихи.
Корабли везут мерцанья
Вам, поэты… огоньки.
Вам, поэты, что сокрыты
В толщах жизни-вещества.
Отзвуки в стихах молитвы
Дарят старые слова.
Но слова ветшают тоже.
Зданья в золоте огней.
Жизнь сама куда дороже
Суммы строчек и идей.
* * *
Боль тоже надо заслужить.
Коль сильная, жил сильно, верно,
А может, страшно было жить,
Но страх ломал, как гонит скверны
Гостей аскет… Коль боль сильна,
Реальности прозрачны своды.
Иль каждый человек – страна,
Давно лишённая свободы?
* * *
Пушкину проще писать
Было, язык создавая?
Или сложней добывать
Отблески-отзвуки рая?
Выяснить вряд ли теперь,
Сбросив поэзию в яму.
Бог – прагматизм, и т. п.
Кто ж присягнёт нынче ямбу?
ЖИЗНИ КАЛЕНДАРЬ
Уронившая горшок домохозяйка,
И боксёр, не рассчитавший свой удар.
А вины оттенки все узнай-ка!
Сложен нашей жизни календарь.
ГАНА
Останец на территории
Гана на термитники похож.
Дождь и сушь. Воды прольётся море.
Сушь, потом опять неистов дождь.
Люди жили с бронзового века
Здесь, на месте нынешней страны.
Разумеется развитья вектор
Крепче натяжения струны
Всякой…
Города разнообразны.
А пятидесятники сильны.
Солнце плавит воздух: тема плазмы
Радужно-прозрачной глубины.
БРОНЗА
Медь с оловом, иль со свинцом
Дают сиятельную бронзу.
Философ – сумрачный лицом –
Достойную получит позу.
Из бронзы множество всего
Свет украшает, чья реальность,
Скрыв основное вещество,
Сказать не даст, что жизнь – банальность.
Давно известна бронза – в том
Курган майкопский убеждает.
Былого досточтимый том
Всё человечество листает…
КАРМИН
Кармин в реакции внутри
Реторт алхимика красиво
Цветы распустит: перспектива,
Что не сотрут календари.
Карминные оттенки мне
Милы заката, их нюансы,
Какие уловить вполне
Возможно – росчерки пространства.
Рассвет не жалует кармин.
Само красиво слово: прячет
Ромейский каталог картин
С внезапным отблеском удачи.
Вуаль павлиньего хвоста,
И множество ассоциаций.
…жизнь совершенно не проста –
Но сложностей нельзя бояться.
* * *
Медь мягкая, златисто-красная,
От Кипра имя взято для.
Заката солнце столь прекрасное,
Что тянется к нему земля.
И медью отливает солнце,
Но без намёка на руду,
Из первых найденную – сложно
Уже сказать, в каком году.
Медь верно служит и служила.
Монету старую берёшь,
Рассмотришь, и былого сила
Как будто исключает ложь.
* * *
Синий – цвет волны и неба,
И густой и лёгкий цвет.
Он с прозрачностию нежно
Строит собственный сюжет.
Красный – ярость воспаленья,
Вместе: как в ночи костёр.
Вспомнишь красные мгновенья,
И прожжёт твой ум позор.
Зелень летняя густая
С золотым оттенком дня.
Разные цвета, мерцая
Льются звёздами огня.
* * *
Новая реальность может убить,
Держаться старой надёжнее, но никто
Не спрашивает желания твоего –
Праздно гуляющий человек в старом пальто.
Нюансировку ощущений своих
На свете, который за этим, надо ли объяснять,
Если волос не упадёт, и т. п.
А ты веришь в это?
Не знаю, что и сказать.
В новой реальности места нет
Тебе, ты – как доисторический ящер.
Снег накрапывает, как дождь.
Рано уходит теперь
Свет, хотя и не ведал я света подлинного,
Настоящего.
Н. МАХНО
Жизнь пенная его – горилки чище…
Работал с детства, зная чёрствый хлеб.
Искал того, что было б много выше
Законов жизни, где любой нелеп.
В тюрьме учился, активист Аршинов
Рассказывал о многом. Лютый ход
Истории переменить – единой
Мечтой Махно неистово живёт.
Он много дрался, армию создавши,
Шёл с красными в союз, потом — разрыв.
Он в результате будет проигравший,
Хотя он верит в тему перспектив.
История хранит дела и веру,
Неистовство хранит, как пенный блеск.
…кормить свою столь обречён химеру
Любой, сколь непонятен божий перст.
ЛИНЯЛЫЙ СВЕТ
1
(стихотворение в прозе)
Жёлто-линялый свет фонарей и чёрный, зернистый лоск асфальта, ещё вчера покрытого снегом.
Всего пять вечера, декабрь, и человек, вышедший из освещённого подъезда, вдруг, подавленный пустынностью двора, и пересечением огней, что кажутся безжизненными, чувствует страх – ему кажется: шагнул за грань, очутился на том свете.
Он обходит огромный параллелепипед котельной, он проходит между заполненными с верхом мусорными баками; фонари роняют крошки света, и блестят тела беспорядочно стоящих машин…
Из другого двора выходят трое парней – лет по пятнадцать-шестнадцать: они балагурят, пьют пиво, и будто радуются тёплому декабрю – а скорее юности, кипящей в них: они радуются, и пожилой человек понимает, что идёт ещё по эту сторону света, и жизнь его продолжается, хотя дворовый пейзаж очень напомнил то, что, возможно, и существует где-то – ещё более страшно, чем увидал.
2
Линялый свет фонарный, и асфальт
Черно сверкающий, крупнозернистый.
Тьма ранняя, и двор пустой – оскал
Иного мира будто – вечно мглистый.
Ты вышел из подъезда на тот свет.
Безжизненность. Машины блещут ярко.
И неба, показалось, просто нет,
Нависла, угнетая мощно, арка.
Страх полоснёт по мозгу. Вдруг звенит
Ребячий смех – подросткам жизнь любезна.
Ты жив, осознаёшь. Не до молитв.
Ты жив, в себе неся провал и бездны.
* * *
Никакого смысла нет вникать
В смыслы жизни. Просто ешь варенье.
Мол, должна быть в жизни вертикаль,
А иначе – бытовое бремя.
Бремя бытовое жизнь и есть,
Размножайтесь и плодитесь, было.
А не формулы ищите здесь,
На земле, растрачивая силы.
Также ничего и про стихи
В книге Бытия вы не найдёте.
Не замахивайтесь на верхи
Смысла, но живите жизнью плоти.
Тошно мне от мудрости такой.
НЕИЗВЕСТНАЯ КАЧНЁТСЯ ГРАНЬ
1
(стихотворение в прозе)
После домашней ссоры весь на нервах выскочил курить на лестничную клетку. Всё кипело в мозгу.
Плохо затушив сигарету, бросил в мусоропровод окурок.
Выбрасывавший бумажную коробку из-под еды сосед с третьего этажа не ожидал ничего плохого.
В доме, чья суть реагировала, хоть и не зримо, на всю массу конфликтов, творящихся в нём, медленно тлело – тлело внутри мусоропровода, тлело, пока не потёк пожар.
Потушили.
Выводов никто не сделал, и конфликты кипели, как раньше.
2
После ссоры с матерью, окурок
В мусоропровод, не затушив,
Кинул, огоньком легко прошит
Сей канал, коль крикнуть – будет гулок.
Тлевшая бумага, и т. п.
Дом конфликтов сумму ощущает,
Он, ответив, дал пожар теперь.
Пусть потушат. Кто же понимает
Вязь причин…
Ругаются, как рань-
ше – обычное людское дело.
Неизвестная качнётся грань.
Нету неизвестности предела.
* * *
Из трёх шаров составленный, тяжёл,
Склоняется к нему ужасный гном.
Он шепчет нечто, и тугой глагол
Сознанья мерно разрушает дом.
Сон этакий… взорваться и вскочить!
Разрушить шаровидного уродца!
Но сумасшествия покуда чин
В дверь не стучит, раз утром светит солнце.
* * *
Талантливый рохля и трус,
В поэзии сильно увязший,
Безвестным помрёт, я боюсь,
Талантливый…зряшный…
СТЕРВЕЦ, КАКИХ МАЛО
(стихотворение в прозе)
Он стервец.
Он является правой рукой отца города – захолустного, но в каждом таком имеется свой… Папа.
А он, первый зам, изобретает сложные схемы, лавирует между интересами тех и этих, чтобы активнее наполнялся карман, плетёт интриги…
Он хитёр и властен.
Он груб, если надо, и елеен, когда требуется.
Он одинок – ни жены, ни семьи.
Он – нумизмат, ему надо много денег, ибо собирает старинное серебро и золото.
Иные монеты выставлены в массивных стеклянно-деревянных шкафах в его квартире – о! разумеется, дом повышенной комфортности, из тех, что возводила одна из строительных фирм Папы, и, конечно, охрана – дай бог.
Иные монеты убраны в альбомы, хранятся в холдерах, и, когда возвращается домой, наливает себе коньяку, начинается пиршество – не каждый день, понятно, раза три в неделю: он открывает стекло, достаёт планшеты, вытаскивает альбомы, листает их.
…он воображает себя флибустьером, получившим богатую добычу, придворным времён Елизаветы – той самой, шекспировской; хитрым политическим деятелем, чей профиль так точно дан на монете.
А так – стервец.
Стервец, каких мало.
* * *
Тьму растолкать у света сил,
Как будто нет. И утра нету.
Квадраты окон, и вместил
Любой так мало света.
Свету
Кто из живущих присягал?
Лишь матерьяльным дебрям яви.
Любое утро, как провал –
Жить в декабре, как в недрах ямы.
А в недрах ямба, как поэт,
Тебе живётся, коль горенье
Осталось в штольне дальних лет?
Ответ испортит настроенье.
Другого нет.
Другого нет.
Свет разойдётся – мутно-мыльный,
Как будто против тьмы – бессильный,
Раз так велик её сюжет.
* * *
Сеть пороков наброшена на
Всякий социум, рвётся так редко.
Жизнь дана только так, как дана,
В ней всё зримо, донельзя конкретно.
Так и жив каждый социум сей
Матерьяльностью, главное тратя.
И на всех столь конкретно насел
Тёмный дух в буро-чёрном халате.
* * *
Моцарт, ангел звука, те слои
В музыку переводивший, кои
Мы не видим, раздарил свои
Темы миру: грандиозно то и.
Честный, даровит Сальери был,
А успех познал – куда там Моцарту!
Звёздному Сальери вверен множеству
Тоже, и совсем не зря творил.
-Я, Сальери, показать хочу
Вам сою вещицу, вы оцените.
Моцарта он хлопал по плечу,
Иль шампанское вскрывалось пенное?
Черный человек с заказом шёл…
Реквиема звук опережая,
Что уже в сознание, тяжёл,
Моцарта гудит, мешая рая
Образы и адские черты.
Труд Сальери был всегда упорен.
А в анналах много ложных зёрен,
Очень точно понимаешь ты.
В том числе и оное – про яд,
Байка силы скверной, пустоты,
Прошлого ухудшившая сад.
КРИТЕРИЙ ДОСТОВЕРНОСТИ
Критерий достоверности рассёк
Наличием сознание учёного,
На поиск бесконечный обречённого,
Которого не представим исток.
К Лоретской Божьей матери поход,
Декартово неистовое знанье.
Критерий достоверности, как плод –
Растит век всякий…от него – сиянье.
Мираж сего критерия размыт,
Плюс вера прилагается всечасно.
А область зыбких, как мечты, молитв,
С критерием, что жёсток, не согласна.
* * *
Девочка Маша гуляет одна,
Нравятся ей и снег, и луна.
Ждёт в декабре ёлку пышную Маша.
А под ногами – хрустящая каша.
Снег не ложится сейчас, в декабре.
С Машею нет никого во дворе.
Девочка Маша гуляет одна –
Тонкая, милая, и не грустна.
Тихо с собою сама говорит.
Станет. В небесные дали глядит.
Может, кому-то оттуда видна
Девочка Маша, что вечно одна.
* * *
На детской просыпается площадке –
Пил много дней подряд, а перед ним
Стоит малышка, будто всё в порядке,
Платок протянет, над головкой нимб.
-Какой ты грязный! – говорит малышка,
И убегает. Нимба, ясно, нет.
Пошёл домой, рыдал при том, чуть слышно,
Давя в себе себя.
Тёк летний свет.
ПАЛКА ХРУСТНУЛА И РАЗЛЕТЕЛАСЬ
(стихотворение в прозе)
Раздевал расшалившегося малыша искупать в тазу, и тот, болтая ножками, сказал вдруг: Мама хорошая!
-А я что ли у тебя плохой? – спросил неожиданно для самого себя.
-Плохой! – резануло – будто по мозгу: ну нелепо же 50 почти летнему отцу обижаться на четырёхлетнего мальчишку.
Полураздетого отнёс в комнату, передал матери: Я плохой… ты и купай…
Плескался в ванной, слышно было, как жена говорит: Зачем ты папу обидел?
Он гулял с ним, играл, водил в сад, забирал из сада, старался приучить к чтению.
Он лежал на кухне, пялился в телевизор, ломая сухую палку нелепой обиды.
Малыш – в майке, трусах и носочках, топая по коридору – не хотел укладываться – пришёл, стал у двери, и, глядя в пол глазами, наливающимися слезами, прошептал:
-Пости, па. Я боше так не буду.
Палка хрустнула и разлетелась.
Притянул к себе такого тёплого, маленького, нежного.
…когда слова начиняются чётким смыслом?
Собственная ретроспекция не подскажет.
* * *
Большинство людей получает
Вместо скрипки лопату, и с ней
Жизнь промаются, каждый страдает.
Воля лютого страха страшней
Над любым… Ничего не поделать.
Церковь надобно обходить.
Ну а зрелость? А что она зрелость –
Просто надо, как можешь, дожить.
* * *
В Ирландии лютует Кромвель –
Плантациям нужны рабы,
Колонии рабами кормит.
Кому ж удастся от судьбы
Бежать? Такое не реально.
Крест – пугало пустое. Так.
История столь инфернальна,
Что как всё не ушло во мрак?
Неясно как…
* * *
Капель и оттепель. Весна
В средине декабря смущает.
И дребезг около окна
О подоконник раздражает.
Кто так реальность завернул?
Но метафизика едва ли
Сюда подходит… Я заснул
В разрезе дня, презрев детали
Погоды. Как больной заснул.
* * *
Живая чёрная вода
Таинственна в ночное время.
Она таинственна всегда,
И близко ей понятье «вечно».
Накат, отход его назад,
Сияет чернота, играя,
Живя всерьёз – весь водный сад
Земли садов не хуже рая.
Таинственная глубина
Ночная с перемычкой лёгкой
Серебряной… Луна одна
Всегда, а каждый луч – полётный.
ПИРИФОЙ
1
(Стихотворение в прозе)
-А что Пирифой? Всё сидит?
-Всё сидит. Куда ему деваться?
Сперва драконы обвили тела зарвавшихся героев, возжелавших похитить саму Персефону, потом…
Впрочем, возможно драконов никаких и не было, а сиденья, выдолбленные в скале, сразу, обладая живыми, метафизическими свойствами, срослись с телами.
Герои, не привычные к неподвижности, рвались, причиняя боль своим телам, потом смирились, и, коротая вечность, бесконечно обсуждали подвиги свои, каких было множество, Пирифой повествовал о лапифах, вспоминал бой с кентаврами…
Заслоняя свет, и без того не богатый во владениях Аида, Геракл, схвативши за руки Тесея, рванул его, освобождая, и – получилось.
Но тот же номер не прошёл с Пирифоем, камень стонал и дребезжал, буквально тянулся за страдальцем, и Пирифой остался вечным гостем вечного бога – вероятно, потому, что идея похищения Персефоны принадлежала ему.
Теперь он коротал вечность, вспоминая — иное воспоминание вызывало улыбку, другое заставляло кривить губы
Время текло мимо, концентрируясь серой лентой, но Пирифою было всё равно.
И только иногда кто-нибудь спрашивал Геракла:
-Ну что Пирифой? Всё сидит?
-Сидит, — отвечал могучий. – Что ему ещё делать?
-А что Пирифой? Всё сидит?
-Всё сидит. Куда ему деваться?
2
Персефону предложил добыть
Пирифой, гордыней полыхая.
Вход в Аид – чернеющая нить
Инобытия. Блеснёт, пугая.
Кресла им предложены в скале,
И с Тесеем сели в эти кресла.
Их драконы – нету на земле
Таковых – обвили очень тесно.
Или приросли – мол, камень жив –
Два героя. Пирифой навечно.
У Тесея больше перспектив.
Грозно миф мерцает, и – красив,
Но – чревато действовать беспечно.
* * *
Шаг палача тяжёл. Темницы лестницы
Довольно гулкие. Готов Предтеча –
Страх душу не возьмёт, не втянет в плечи
Главу герой. На стенах – сгустки плесени.
Идёт палач. Тёк танец сладострастьем,
Известно всё страдальцу и пророку,
Презревшему дорогу и к пороку,
И к власти – обернётся редко счастьем.
Палач идёт. А молится ль Предтеча?
Слова его молитвы непостижны.
Казнящие казнимого столь ниже,
Скота мычанье сколько ниже речи.
* * *
Доктор Джекил перед камином сидит,
Виски мерцает в его стакане.
Он вспоминает формулы – каждой вид
Уводит за привычной реальности грани.
Доктор Джекил посещает светский приём,
Очаровательно улыбается, шутит.
Весь чудовищный опыт при нём:
Сгустки крови и волны мути.
Доктор Джекил выходит в ночь,
И превращается в Хайда.
…и нам уже ничто не сможет помочь,
Ибо Хайд, живущий в Джекиле – это правда.
* * *
Рассортировать воспоминанья,
Чтобы дальше пользоваться ими.
А не чёткие иные в дыме,
В зыбкости отчаянья, страданья.
Рассортировать не получилось.
…мы везли на санках ёлку, помню…
Что качнулось, сбилось, исказилось –
Не пойму, действительностью полный.
* * *
С приветом с того света, где тепло,
Терпимо, хлеб не нужен, а о прочем
Рассказывать довольно тяжело –
Понятия не таковы, как ночь и
День, труд, безделье, радость, и т. п.
Всё столь иное, что слова бессильны.
С приветом с того света, где теперь
Узнал, как пышно может всё, обильно
Быть…
ПАМЯТИ ЛЕОНИДА БРОНЕВОГО
1
Роли щедро выпускал, как птиц –
Волю давший им, дарует счастье
Зрителям – с оттенками участья
В чуде – против бытовых границ.
Ибо есть алхимия игры
Театральной и в кино – такая,
Многих в тонкость темы вовлекая,
Дарит драгоценные шатры.
Мюллер, и Велюров, и добряк
Доктор навсегда остались с нами.
Ибо смерти так условны грани,
Ибо свет грядёт, разрушив мрак.
2
(стихотворение в прозе)
Тонкий, жёсткий и жестокий интеллектуал Мюллер, ведущий виртуозную, хоть и проигрышную игру с красавцев Штирлицем; в чём-то наивный, в чём-то забавный Велюров; добряк-резонёр доктор из тишины российской, усадебной провинциальности девятнадцатого века…
Сколько ролей! Сколько замечательных птиц выпустил на волю Леонид Броневой!
Богатство жизни определяется великолепием наполненности оной.
Благородство виртуозного артистизма создаёт галерея театральных образов, сделанных ювелирно, точно.
То значительно в искусстве, что поднимает зрителя (читателя, слушателя) ввысь, делает его благородней, тоньше.
Щедро растративший себя, как ливень, как резерв, Леонид Броневой уходит в сияющие сады вечности, оставляя нас с хрупким великолепием созданного им богатства.
