ВОСЕМНАДЦАТЬ ДНЕЙ
Коричневая раковина исповедальни в недрах католического собора. Решётчатая тень на лице пастора.
-Отец, а я жду не дождусь, когда кончатся эти 18 дней.
-Ныне никто не знает, сын мой, что грех, что нет.
Вчера объявлено – всеми информационными агентствами, большинством телеканалов и газет – миру осталось существовать 18 дней. Все правительства бессильны. Законы низвергнуты. Вы можете доживать эти дни, как хотите…
Бесконечный загул – продукты и алкоголь отпускаются даром. Поезда ходят? Иногда – да. Билет в Швейцарию не нужен – а я всегда мечтал побывать там.
Вихри дискотек, вечеров, венские балы.
Богатые раздают богатство – впрочем, кому и зачем теперь нужны деньги.
Обречённые больные ликуют – не они одни обречены.
Вихри. Калейдоскопы, круженье всего и вся.
-Как ты?
-Как никогда! Мне кажется, я могу плеваться огнём.
Некоторые не выходят из состояния медитации, другие – из загулов.
Службы в церкви упрощены. Впрочем, священники иногда бывают столь пьяны, что вообще служить не способны.
Как интересно! – восемнадцать дней.
Я ходил к исповеди – но это бесполезно.
Восемнадцать коротких дней, слепящих шаров, торжествующих бездн…
НЕЛЕПЫЙ ЗАВИТОК ИСТОРИИ
Щербицкий вставляет кассету в видеомагнитофон — почти недоступный для советских граждан, и — возбуждённо, с выпученными глазами — говорит: Нет, ты послушай, Костя, что этот хлопчик буровит! И где не пойму…
Свистя, захлёбываясь дыханьем Черненко глядит на экран, с которого Горбачёв вещает о непонятном — кощунственно, уверенно, нагло.
— Это хто вообще, Володь? — спрашивает Черненко.
— Да Мишка Горбачёв!
— А что он несёт? Какая перестройка? Какое ускорение? Вызвать его да поспрошать…
И вот Горбачёв — молодой, верноподданный — на красном ковре стоя, глядит кассету с собственным нелепым — при советской незыблемости — выступлением. Он таращит глаза, он пожимает плечами, он не знает, кто и как слетал в будущее и записал его выступление — ибо будущего — такого — уже нет, ибо вышибут его из партии, ибо…
ЖИВИТЕ СЫТО, ГОСПОДА!
…горшок? Стало быть — горшок…
Город ветхий и крепкий, основательный и уютный; город процветающей сытости и внешней церковности, город кастрюль и сковородок, пышных кухонь и отчётливых смыслов.
На одной из площадей возведён монумент материальности, на другой – сытости; они похожи – мощны и полногруды, с плоскими, безвыразительными лицами.
Некогда в городе ветвилась мысль, жили поэты, философы и музыканты, жители слушали их и – худели, и цвет лица становился землистым, и появлялось равнодушие к вещам. Тогда, собравшись и не пустив на собрание болтунов, порешили отдать власть горшку – о! он огромен, бокаст, тугие стенки его сверкают и содержание всегда варит то, что можно съесть…
Горшку выделили дворец, подобрали штат (одних постельничих пять штук, дабы не переварился) и зажили счастливо под унылой его сытой мудростью…Философы были сварены – правильное решение! Одобрительно гудели торговцы, — а голенастые, тощие рифмачи и музыкантишки бежали – не оскверняют больше наших улиц, не отравляют нашего воздуха.
В пивной изобилье янтарного счастья.
-Как там наш отец родной?
-Газеты пишут – всё хорошо. Варит.
-Ну тогда ещё по кружечке.
Сытый рай торговцев. Отчаянию и мысли – нет.
Детей и школьников водят к монументам сытости и материальности возлагать цветы. Пестреют букеты.
В газетах пишут о горшке, о распорядке его дня, о блеске его крутых боков, ещё – об успехах торговли и прочих приятных вещах.
Все дебелые дочки благополучно пристроены замуж – за пузатых отпрысков достойных семейств – а недостойных нету…
Вечность? Вечен только блеск монет, этих замечательных кругляшей. Жизнь души? Не знаем её. Весы взвешивают хлеб, колбасу, мясо. Кто взвешивал душу?
В трактире: Дай-ка, хозяюшка, жаркого с подливой, да пивка не забудь! Как там наш отец-то?
-Всё хорошо. Варит.
Живите сыто, господа! Никого не занесёт из отчаянной, брызгами солнца пронизанной гофманианы, чтобы расколоть, раздробить любезный вам горшок, и счистить белый жир с ваших некогда янтарных мозгов.
Живите сыто…
РЫЦАРЬ И СТОРОЖ
Сторож в музее видел это не раз (сначала страх растворил двери сознанья, затем в них вошла привычка) – рыцарь со старой картины выходил, как из дома и шёл по залам музея. Латы его скрежетали, и копьё тупо тумкало о пол…Он останавливался у иных картин, пристально глядел в них, но лицо его смуглое ничего не выражало. Он шёл и шёл, а сторож следовал за ним, не зная, что предпринять, и чувствуя, что рыцарь не видит его, будто он был призраком…
Постепенно сторож полюбил почти еженощные прогулки рыцаря, приятно было идти за ним, зная, что к рассвету тот вернётся, как домой, в свою картину, и утренние посетители музея не заметят ничего…
СЮР
Жильные стволы гробов. Чтобы текла монета, они требуют наполнения. День что ли не задался?
Утром был куплен простейший, и даже выбор венков ограничился красно-зелёным примитивом.
Новый клиент был молод и вихраст, и сотрудница, умело играя лицом, изобразила скорбь.
-Меня интересуют костюмы, — сказал парень спокойно, как будто речь шла о грибах.
-Какой размер? — поинтересовалась сотрудница.
-На меня, — невозмутимо ответствовал пришедший.
Некоторое удивление она попыталась скрыть: Не расслышала?
-Ну да, на меня.
-Но…знаете…
-А что вас удивляет?
-Обычно…
-Ах да, — ответил он твёрдо, — просто я умею управлять собственной смертью.
Гробы улыбнулись в ответ.
Вам доводилось иметь дело с людьми, делающими подобные заявления?
Обычный, серый, текущий дождиком день.
МИССИЯ НЕВЫПОЛНИМА
С тихим щелчком, сопровождавшимся синеватым свеченьем, появлялся в его одинокой комнате, говорил, что он из будущего, что путешествуют многие и давно, но не праздно, имея определённые цели – готовя это самое будущее, высветляя в прошлом заскорузлый негатив. Появлялся, говорил, что ему – такому нищему, одинокому – суждена великая миссия, и он должен начинать работать уже сейчас, не откладывая – и он сиял, сиял, потом стал делиться с соседями, говорил им о миссии, и в одном из санитаров – когда приехала белая, фантастическая машина — находил нечто схожее с гостем из будущего, и подмигивал – мол, ты-то меня понимаешь…
АНГЕЛ-СОБЛАЗНИТЕЛЬ
-Ровно виси.
-Слышь, мужик, дай мне спуститься.
-Ровно виси, говорю. Ишь паучок. Видишь, что у меня тут?
И поиграл арбалетом.
Отдыхал на лоджии, удобно расположившись на старом, продавленном диване, и вдруг – верёвка сверху и по ней деловито ползёт мужик. Быстро выхватил арбалет, и, направив на мужика, рёк:
-Висеть!
Охнул и повис.
-Поговорим? – спросил, поигрывая устройством.
-Слышь, мужик, отпусти. Рухну.
-Не рухнешь, милок. Отвечай – кто таков?
-Ох, и надоел ты мне! – ответил мужик, и крылья, шурша, расправил – большие, кожистые.
-Э-э-э, постой…
-Кто-кто. Ангел-соблазнитель я. Кошмар твоего соседа. Видишь – вынужден человеком прикидываться.
Голова его кожисто замерцала, черты сгладились, потемнели…отпустив верёвку, он полетел, полетел…
-Ща я тебя уважу, — крикнул отдыхавший на лоджии, прицеливаясь.
Но тот, улетевший, таял в воздухе.
Бывает.
К. и А.
Ксаверий и Антон. Старший и младший. Схожести – ноль. Старший высок, костист, злоязычен, младший – добродушен, чуть полноват, всегда ровное тёплое настроение.
Кто знает, что порождает ярость? как прорастают зёрна её – кто знает?
-Почему у тебя всё выходит, а?
Антон пожимает плечами и глядит добродушно.
-Улыбаюсь, должно быть, жизни.
Да, с улыбкой, легко, не напрягаясь получает желаемое.
Старшему нужна щель – чтобы втиснуться в неё, чтобы пролезть к цели…Цель иллюзорна – не достигает её никогда. Он не может смотреть на брата, не может терпеть его добродушие, угодное…
-Выпьем, а?
-Давай, — пожимает плечами младший.
Старший – много пьющий последнее время – быстро наливается свинцовой, затапливающий…
-Почему, а?
-Что почему?
-Почему у тебя всё всегда получается?
-Не знаю…
-Потому, что ты гад! Да – гад!
Кинутая бутылка совершенно случайно попадает младшему в висок.
Два брата.
К. и А.
ЗУБНАЯ СЛАВА
Утро майское, нежное, полное золотым теплом уютного солнца.
Поставил чайник, мурлыкал нечто, умываясь, когда вспомнил про зуб, про завтрашний визит к стоматологу…
Поскучнел, а язык скользнул в зазубристое ущелье, однако, вместо оного, мягко и толсто, скользнул по округлому, крепкому зубу. Что за чепуха? – подумалось. – Может ошибся? Но нет, невозможно – язык всегда знает провалы, изъяны, неточности зубного рельефа – и, да – там, где вчера зияла неприятная, напоминающая рану загогулина, ныне был зуб.
Позвонил стоматологу – после завтрака, конечно, который поглощал, жмурясь от удовольствия – отменил визит.
На вопрос о причинах, ответил – Не поверишь.
-И всё же? – настаивал стоматолог (приятель по совместительству).
Он сказал.
-Не может быть, – выдохнула трубка.
-Говорил же не поверишь!
Долго уговаривал заглянуть всё же, и вот сидит в кресле, с раззявленным ртом, не ожидая чего-то плохого или страшного. Водоворот света плещет в глаза.
Недоумённое мычанье приятеля, праздно-ненужные зонды…
-Н-да…не видано…
Шёл по улице напевая.
Вечером неожиданный телефонный звонок вырвал из домашнего – вкусного, как варенье – одиночества: одной весьма известной – не то, что совсем уж жёлтой, но желтоватой – газете захотелось взять у него интервью.
Согласился.
Говорил с корреспондентом два часа, дал фотографии.
И – закружило.
С телевиденья приезжали, с радио; интервью, суета – радостная, в блёстках – и деньги потекли, посочились, и неудачливость забыта…
Вот господа из влиятельной партии – три седоватых, властных политических игрока, улыбки которых столь же профессиональны, сколь пусты – принимают его в пышном офисе. Дубовые панели покрыты приятной резьбой, а кожа кресел прохладна и красива.
-Вы нам нужны. – Первый.
-Необходимы. – Второй.
-Вы феномен. – Третий.
-Вы станете лицом партии. – Первый.
-Наши идеи…они, озвученные вами, будут иметь грандиозный успех. И потом… – вульгарный перебор пальцами разве что не сопровождался шуршанием купюр.
И вот он выступает с трибуны. Говорит горячо, закручивая виртуозные словесные обороты, жестикулирует уместно, исподволь любуясь собой.
Слушают.
Тычут пальцами – Гля, гля, это тот, у которого зуб сам вырос. Надо ж! А чё? Верно, правильная партия, если он с ними…
В пентхаусе жить уютно.
Пусть август грустью веет, пусть ничего толком ты не сделал в жизни, а уютно, хорошо, и вот только язык…неужели? Не может быть! – резко падает в чёрный провал, где так мило, твёрдо появился вырвавший его из безвестности зуб.
И что – опять звонить стоматологу-приятелю?
ПРИСКОРБНОЕ ПЕНЬЕ
Переносил цветок – медленно двигался с ним по коридору родного учреждения – горшок был толст, неудобен, а крупные листья цветка касались рук, и вдруг – встал, подчиняясь неожиданному порыву, и запел – ясно, высоко, чисто. Голос его сиял, люди – знакомые, скучные люди – выглядывали из разных дверей, качали головами – Да у тебя талант! А мы и не догадывались. – Оставив свои кабинеты, сновали вокруг него, хлопали, цветок был изъят из рук.
Он сиял, как его – звучавший дивно – голос.
Дома начал петь с порога – и хлопотушка жена обмерла: Да неужели! Теперь ты станешь знаменит! С таким голосом нельзя прозябать! – она взмахивала руками и глаза её умилённо слезились. – Тебя примут на сцену в лучшие театры мира! – Он закончил одну арию и приступил ко второй – уже на кухне. – Мы увидим Париж, Нью-Йорк, Милан!
Старые фотографии – тонкая сепия, приглушённость прошлых лет – мелькали в воздухе; к ногам летели цветы, и города аплодировали ему, а эта дура, эта давно надоевшая дура всё трещала и трещала, и он схватил нож и пырнул её, будто избавляясь от прошлой жизни, схватил нож – и пырнул, и пел, пел…
В краткий промежуток, в тишину ворвалась телефонная трель, и в трубке, клокоча и напористо играя, цвёл пением голос его друга-бухгалтера, за спиной которого на старой, опостылевшей, супружеской кровати лежала такая же безнадёжно мёртвая жена…
НЕ ПРЕНЕБРЕГАЙТЕ ПОСЛАНЦАМИ СУДЬБЫ!
Капустный скрип заснеженных дорожек был приятен, приятен… Ветвились они – бело-синие, желтоватые, коричневые – созидая причудливую карту, и благодарный взор исследовал её блуждая по островкам и архипелагам.
-Это какой дом не подскажете? – раздалось за спиной.
Он обернулся.
-Шестнадцатый.
Мужик, одетый во всё чёрное и с чёрной же сумкой на колёсиках поинтересовался: А третий подъезд где?
-С другой стороны обойдите.
-Точно?
-Ну да. Я там живу. А вам к кому?
-Я в 92 квартиру.
-Я живу в 92.
-Что вы! Это ж моя квартира!
-Чепуха какая. Вы в своём уме?
Капустный скрип под ногами стал мерзким, тяжёлым, навязчивым…Белизна февральского дня меркла на глазах – подходил к чёрному незнакомцу, лицо какого казалось тяжёлым – будто сумраком пронизанным изнутри.
-Я живу в 92.
-А вот мои документы. Хотите поглядеть?
И он протянул бумаги, и я, вышедший на прогулку, обогнувший привычный парапет, полюбовавшийся кустами-ежатами брал листки – шуршащие, лёгкие, таявшие на глазах – как и незнакомец – ставший зыбким, струистым – наконец вовсе растворившийся в колком воздухе, где на миг задержалось его – хрипловатое:
-Никогда не пренебрегай посланцами судьбы.
Недоумевая, я продолжил прогулку.
ВОТ ВАМ И ДОМ
А дом интересен был, интересен. Угловой, кремового цвета, двухэтажный, казалось, почему-то — купеческий, и квартиры должно быть уютны, просторны. На первом этаже располагались почта и продуктовый магазин, а вот второй, жилой явно не давал покоя, бередил воображение. Обходил дом много раз, и всё представлялось — полы, крашенный красным, на столе гудит самовар, в горке красивый фарфор… Заметил однажды: одна из дверей без кодового замка — редкость ныне; зашёл наугад, зачем — сам не знал, не ведал… Чистая лестница, и одна из квартир открыта — своеобразное приглашение что ли? Зашёл, и как — не понял — дверь затворилась, да со хлопком, мощно. И пол был крашен красным, и самовар уютно гудел, и фарфор в горке переливался красиво. Но дверь, дверь… Открыть невозможно, да и не было двери: гладкая литая стена. Сядь, попей чайку с твёрдыми пряниками, услышь плавающий, растворённый в воздухе звук — Тебе не выбраться отсюда, грешный, нечего было мечтать войти…
Вот вам и дом.
АБСУРДНЫЙ ТЕАТРИК
1
-Много у нас впереди?
-Много-много.
-Много?
-Точно много.
-Много, говорите?
-Много – дорога, корзины, полные грибов, закаты…
-Так это мало!
-Так ещё смерть.
-Ай-яй-яй…
2
-Я учил.
-Нет, ты учил плохо.
-Учил, учил.
-Нет, ты не выучил наизусть ничего.
-Ничего? Как же, вот…
-Но это я говорю тебе, жизнь. Ты не выучил ничего.
-Надо ж…а вроде учил…
3
НАЧАЛЬНИК И СУДЬБА
Начальник. Приятно почёсывать в затылке. М-да…Приятно делать вид, что знаешь всё, и все нити в твоих руках. И секретарша тебе…на подносиках…М-да. (говорит в селектор) Ну, Милочка, кто там ещё?
Секретарша. Писатель.
Начальник. Писатель? Да неужели? А зачем он?
Секретарша. Говорит – по поводу книги.
Начальник. Книги? М-да…Ну, впусти.
Входит тощий запущенный писатель.
Писатель. Я видите ли…
Начальник. Вижу, вижу…Что вы там мямлите?
Писатель. Я видите ли…в новой книге раскрываю метафизические…
Начальник. Какие ещё учительские?!
Писатель. Метафизические видите ли…
Начальник. Да что ты бормочешь там, малохольный?
Писатель. Видите ли книга издана за мой счёт…и вот…
Начальник. Ну, охота же деньги тратить!
Писатель. Я хотел…
Начальник. А мало ли что ты хотел. Пшёл отсюда.
Писатель исчезает.
Начальник. Милочка не пускай больше таких…в костюмах обтрёпанных…Кто ещё есть?
Секретарша. Директор.
Начальник. Директор? Ну давай.
Входит вальяжный директор.
Директор. Я вот видите ли по какому вопросу.
Начальник. Вижу. Сократить. Разверстать.
Директор. Но поймите…
Начальник. Понимаю. Решено. Соединить. Возобновить.
Директор. Но, понимаете…
Начальник. Понимаю. Идите.
Директор уходит.
Начальник. Милочка, чаю.
Секретарша. Тут ещё…
Начальник. Кто?
Секретарша. Судьба.
Начальник. Как? Не понял?
Секретарша. Судьба.
Начальник. А это кто? Ну впусти.
Входит судьба.
Начальник. Тебе чего, тётка?
Судьба. За тобою пришла.
Начальник. Я старухами не интересуюсь. Пшла отсюда.
Судьба. Сам пошёл.
Начальник медленно надувается и лопается,
как мыльный пузырь.
4
Первый. Папа Каллист пятый проклял комету Галлея.
Второй. Неужели? А что комета?
Первый. Не заметила проклятия папа.
Второй. Так бывает всегда. Те, в небесах никогда не замечают этих – на земле.
5
-Я, знаете ли, умею превращаться…
-Во что?
-Во что хотите?
-К примеру…в стакан?
С лёгким мелодическим звуком на столе
Появляется стакан.
-Ах, какое миленькое хрустальное позвякиванье. И какой чудесный говорящий стакан!
-Вы сжали мне нос.
-А можете…в птичку?
-Чирик.
-Ой – куда же ты?.. улетела…
6
-Коровка, а коровка…
-Что тебе?
-Коровка, а коровка…
-Ну?
-А как ты траву превращаешь в молоко?
-Никак.
-Ну, коровка, скажи?
-Много будешь знать – молоко станет не вкусно пить.
-Ну коровка…
-Му-у-у…
7
-О чём бы поговорить, а, стена?
Стена. Не отвечает.
-Может быть о литературе? Сколько книг! Океан шелестящих страниц. Это же интересно, стена!
Стена. Не отвечает.
-Или о философии? Представляешь – как поучительно постигать её бездны? Кто мы? Откуда?
Стена. Не отвечает.
-Или о путешествиях? О траурно-чёрном носе гондолы, рассекающей серую рябь канала, о резных палаццо, где прячется роскошная, малопредставимая жизнь?
Стена. Не отвечает.
-Или о футболе, наконец. А, стена? Хочешь о футболе?
Стена (грубо). Да пошёл ты!
8
-Вы кто?
-Я ваш двойник.
-А зачем мне двойник? Я и так живу неплохо.
-Теперь будете в два раза лучше.
-Это за счёт чего же?
-Ну как – всегда есть с кем поговорить, выпить.
-Так тебя и поить ещё надо?
-А то…
-Нет уж. Уходи откуда пришёл.
-Не могу.
-Как так – не могу?
-А так – сам же стонал: скучно, одиноко…Вот меня к тебе и послали.
-Кто послал?
-Ну, они.
-Конкретнее можешь сказать?
-Нет.
-Убирайся, говорю.
-Не могу.
Закипает драка.
9
-Слышишь, тень, давай поговорим.
-Я не умею.
-А кто мне отвечает?
-Ты – сам себе.
-А ты не можешь?
-Нет, не умею.
-А ты поучись у меня – раскрываешь рот…
-А где ты видишь у меня рот?
-Ну, не знаю…
-Не знаешь – вот и молчи.
10
ЖИЛЕЦ И ТЕЛЕФОН
Жилец набирает телефонный номер.
Телефон. Надоел!
Жилец. Кто это со мной говорит?
Телефон. Кто, кто…Ясно я – телефон.
Жилец. Ну дела…Допился что ли?
Телефон. Я не пью. В отличие от некоторых.
Жилец. Ты не можешь говорить! А ну-ка – соединяй!
Телефон. Щаз…Надоел ты мне.
Жилец. Не имеешь права.
Телефон. Имею, имею. Глупости твои слушать…И врёшь постоянно всем кому ни попадя.
Жилец. Ну ты уж слишком.
Телефон. Да? А кто обещал Марье сводить в ресторан? А кто обещал денег Капитолине? Кто…
Жилец. Ну ты и нахал. Всё оказывается подслушиваешь.
Телефон. Что мне ещё делать-то?
Жилец. Соединяй давай.
Телефон. Не-а…
Жилец. Не будешь?
Телефон. Не буду…
Жилец. Тогда я…тогда.
Телефон. Что ты? Не знаешь? То-то.
Умолкает.
Жилец. Кладя трубку – Во дела…
