Лепестки мгновений облетают
В лица им взглянуть не сможешь ты.
Дни, как льдинки, постоянно тают,
Плавятся в огне твоей тщеты.
Собираешь лепестки, листая
Том воспоминаний, как любой
Человек, чья данность – запятая
В тексте общей книги мировой.
Мировые ценишь ли мгновенья –
Духу сопричастности и проч.?
В бездну мерно сходят поколенья,
Чтобы свет сумел потом помочь.
АНАМНЕЗ ГРЕХОВ
Мысль о вещи значительней вещи.
Кто монетою старой платил?
Представляется прошлое резче
В настоящем биения сил.
Сколь анамнез грехов постигаешь?
В детстве было известно в пластах,
О которых реально не знаешь,
Что свершишь те и те, и в очаг
Ада столько поленьев подбросишь?
Мысль о вещи, как парус, легка.
Недостроенным, сбившися, бросишь
Днём приснившийся домик стиха.
НЕ ТОЛЬКО О КАРТОШКЕ
Корнеплод строгать за корнеплодом,
Поле в мелких, радостных цветках
Представляя, доверяя кодам
Жизни меньше, чем в иных стихах.
Чистится картошка, чьи размеры,
Формы столь различны. Льёт вода.
На доске порезать, вместе сферы
Представляя, кои никогда
Не увидишь – синее блистанье,
Взлёт мостов замшелых: велики.
Сколь нужны, не скажет мирозданье,
Для его вращения стихи.
А строфа – вращенье означает.
Масло заскворчит, картофель в нём
Медленно румянец обретает,
Сильно раскаляемый огнём.
Корочка желтеет золотисто,
Аромат щекочет ноздри мне.
Будто жизнь сама нежней батиста.
…резче наждака она вполне.
* * *
По лезвию огромного ножа
В ад улетает на мотоциклете.
Картины Босха в буро-красном свете
В сознании мятущимся держа.
Над бездною протянут острый нож,
Как жила спинномозговая мощно.
Сорваться вниз иному невтерпёж,
Соблазн есть в страшной гибели.
Так точно.
Соблазнов мира множество познал,
Сознание растерзав своё впустую.
Мотоциклет мечтаний ярко-ал.
Мечтаю – значит, в мире существую.
Бред донимает что ли? Или, правда, мчал,
С реальностью, по сути, не считаясь?
Миг превращался в час, и этот час
Страшнее был, чем злоба или зависть.
* * *
Старшая девочка позвонила отцу:
-Мама спит и не дышит, — сказала в трубку.
Отпросившись с работы, летел, всё катая одну
Мысль в голове: не увидит свою голубку.
Мама мыла сыночка младшего, в полотенце несла.
Упала и умерла. Богу надобно это?
Страшно судить. Но непонятны дела
Якобы управляющего миром света.
* * *
Художник, влюблённый в свою
Картину, забывший реальность,
Стоящий почти на краю
Безумья, такая банальность.
Он пьёт у картины, слова
Нейдут, лишь любуется ею.
Оторван от жизни ствола,
И в смерти не рухнул траншею.
* * *
Темь утреннего ноября
Подсвечивает снег немного.
И чётче каждая дорога
Становится совсем не зря.
Свет мыльный, медленный весьма,
Разгон, как будто, невозможен.
Устроен сложно мир, иль сложен.
Стоят высокие дома.
С утра горят огни, горят
Потом они уже в четыре.
И сумерки плывут в квартире,
И зажигать огни велят.
Без света нам прожить нельзя,
Снег тьму подсветит хоть немного.
И чётче каждая дорога
Становится совсем не зря.
* * *
Мир снегом растекается,
Играет белизной.
Как будто созидается
Он заново зимой.
Кружения и зыбкости,
И опушённый свет.
Незыблемости мнится мне
В действительности нет.
Всё мягкое надёжнее,
Чем твёрдое, пойми.
Снег, время бестревожное,
И внове данный мир.
ПРОСОДИЯ
Ударение играет роль
Важную для пониманья сути
Речи, избавления от мути
Речевой – не нужной, будто боль.
Одинокий во дворе фонарь –
Будто царь-изгнанник вечерами.
Много снега, не запрячешь в ларь,
Новый год уже не за горами.
Что тебе просодия поёт,
Метрику античную включая
В современность, чей горчит компот.
А хотелось краски видеть – рая.
Белый снег, что мрамор – из него
Строй, сынок, античные громады.
Белое приятно торжество,
Только фантазировать не надо.
И опять просодия поёт,
Тишиной звуча столь полнозвучно.
И в потёмках ранних не убьёт
Сущность жизни темнота паучья.
* * *
Ярмарка – анти-музей.
Но – возможешь ли без пищи
Жить, случайный ротозей,
Меж рядов бредущий нищий?
Рыба тысячи сортов,
Или сколько? Не считаешь.
Много самородных слов
В голове перебираешь.
Горы мяса, но страшна
Голова свиная больно.
Мёртво пялится она
На тебя, при том – спокойно.
Печени багровый вид,
Будто залитая гневом.
Пробуждённый аппетит
Не убить благим посевом
Мыслей про высоты… Нет.
Хлеб купи, иди домой, и
Ешь… Потом – в музей, что в свет
Соверши поход достойно
* * *
Средневековье – пёстрое, как радуга,
Разнообразное, как в замке жизнь.
Идут охотники по снегу – радости
Познали, и погони виражи.
В трактире сытно мясом пахнет – жарят.
Корпит алхимик в мастерской своей.
Зевает князь. Наследнику подарят
Кораблик – лучше мощных кораблей.
Поэт стихи на площади читает
В рубцах сарказма – тем рискует он.
Религиозность всюду полыхает,
Людской при этом кривоват закон.
Собор веками строится, узорен,
Тут каменную книгу возвели.
В средневековье кинут много зёрен,
Которые впоследствии взошли.
Глаза людей посажены иначе,
И – по-иному смотрится на мир,
Иное представленье об удаче,
Иначе длится день, мелькает миг.
Монах проедет на осляти, дети
Фехтуют палками. Течёт река.
И облака плывут – они на свете
Предложенном такие ж – облака.
* * *
Из киргизской шапки волшебством
Слов Манас ведёт своё сверканье.
Олонхо и снегом и огнём
В мир войдёт, крепя его дыханье.
Бездны этнографии дадут
Ритуалы похорон воздушных,
И кормление огня, чей труд
Укрепит и возвеличит души.
Килт шотландский связан, или нет
С чередою символов и знаков?
Йодли сочетаются в букет
Звуковой, играющий двояко.
Этнография – как сумма сумм,
Объясняющая дух народа.
И в Москве зимой от странных дум
Вздрогнешь: как в Якутии природа.
ВЕРЦИНГЕТОРИКС
А вождь арвернов и спланировал
Восстанье, вставши во главе.
Рим столько буйствовал! он мира и
Всего хозяин ли? Не верь!
Зимой войны начало будет.
И по снегам обширных гор
Ко легионам Цезарь, будто
Не знал триумфов до сих пор,
Идёт…
Громоздко легионы
Взорвут владения племён.
Над конницей летят знамёна,
Мечей тяжёлый, страшный звон.
И Верцингеторикс своею
Умелой тактикой финал
Оттягивает, не умея
Признать, что всё же проиграл.
Громоздки легионы Рима.
Кельт песенку поёт свою.
Бесчестье лишь невыносимо –
И смерть в бою – как жизнь в раю.
КЮВЬЕ
Кювье исследовал морских
Животных в замке возле моря,
В учителях был, правя стих
Науки, с данностью не споря.
С энтомологии начать
Путь, видимо, необходимо,
Чтоб типы чётко описать.
Природа не бывает мнима.
О, точность мудрого Кювье,
И выводы огромной силы!
И вот иные перспективы
Приобретает бытие.
ПИФАГОР
Возможно, сыном бога Аполлона
Был, иль богатого милетского купца –
Он, созидатель нового закона
Обыденности – нету ей конца.
Он статуи считал, в них прозревая
Неведомое, цифровое нам.
И теоремы созидал, играя,
Хоть без игры мир сотворён из драм.
Мистерии Египта изучивши,
К ним опыт свой приплюсовал, глубок.
Теперь догадкой спичкой можно чиркнуть,
Но правды не узнать античных строк.
Скорее всё же сыном Аполлона
Представится красавец Пифагор.
Мудрец, научного создатель слога,
Мистический прошедший коридор.
* * *
Гордость матери, гордость мастера –
Уберите смиренных из жизни.
Их согбенностью жизнь замарана,
А согбенные вечно лживы.
* * *
Вещества в реестре Менделеева
Оживают новым смыслом, и
Формулы ветвятся, как деревья.
Есть на соснах капельки смолы.
Правда ли во сне открылась правда?
Вещие, как Византия, сны
Нам дорогу открывают в завтра,
Ибо мы всегда идти должны.
* * *
Тело — многих болей каталог:
Коль под 50, мешок в порезах,
Твой телесный столь тяжёл мешок,
Сколь душа скиталась в разных безднах.
Поясницу скрутит, и теперь
Месяцами тянется простуда.
Да и сам составлен из потерь –
Более совсем не ждущий чуда.
Сколь обогатилася душа
Опытом скитания по безднам?
Тянешь явь свою, едва дыша,
Стиснут чем-то, что не зришь, железным.
* * *
Гомер последнему сапожнику
Вино в посмертье в чашу льёт.
Ту арифметику возможно ли
Живым представить? Не расчёт.
Она отлична от естественной
И нам знакомой. Дважды два.
А жизнь не кажется существенной
Порой. Слова, слова, слова…
* * *
Из неопределённости потёмок
Выходят смыслы первые стихов.
Ты предыдущих смыслов всех потомок,
Искатель слов, и собиратель слов.
К тропе своей нащупывал подходы
Довольно долго, и тропа была
Средь буйно-данной цифровой природы,
Над ней звучали – в мощь – колокола.
И я прошёл тропой, за поворотом,
Однако, новый поворот даёт.
И шествуешь, доверен тайным нотам,
Поверив – в никуда не уведёт.
* * *
Прозрачность пространства, улыбка улитки, олово облаков.
Розоватый иней мешает немного выстраиванью стихов —
Стихов звуковой игры, вне бездны и высоты.
Прозрачность пространства питает корни мечты.
Нет облаков, улиток вспомнил едва ль
К делу, которое ныне творит синеющая вертикаль.
Кораллово-розовый иней отбивает желанье слов,
Будто мир опушённый новые даст, ибо сам – совершенен и нов.
ОПУХОЛЬ
Клетки искажаются, как лица
В зеркалах, но не до смеха тут.
Ведь к победе опухоль стремится,
На опаре свой свершая труд.
Русла кровотока переносят
Гнилостный, погибель прячет, яд.
Сколько думать остаётся вёсен,
Зим? Врачи ему не говорят.
Опухоли шаровая сила –
Чей исток нам не понятен днесь.
Жизнь – материальная могила.
Космос – духа световая весть.
* * *
Вещи прыгают от малыша –
Кубики и пуговки, машинки,
И цветные веером картинки
Разлетятся, весело шурша.
А малыш, как двигатель, какой
Праздно люди выдумать пытались.
Сон пускай идёт своей тропой,
К малышу испытывая зависть.
МАРИЯ СТЮАРТ
Мария не снимала с пальца перстня
С прямою дрока веткою на камне.
Её чепец, лоб прикрывавший славно.
Звучащие простонародья песни.
А вот, чернея, скор по грязи мчится
Возок через Британию – его
Сопровождают конные, чьи лица
Тупей, чем мародёров торжество.
Возка внутри сидящий на коленях
Бочонок с жёлтым спиртом держит – в нём
Глава Марии, чтобы в переменах
Грядущих – сотрясут британский дом –
Сомнений даже не было. Огни
Разбрызгивают факелы охраны,
Задев за ветки, суммы брызг они
Разбрасывают рыжих неустанно.
А у сидящего в возке ячмень,
Уродующий глаз: похож на рыбий.
Засунув палец толстый за ремень,
Блоху убьёт – патлатый, буйно-рыжий.
Марии путь перенасытит соль
Земная – оный завершён кроваво.
Литературная громоздка слава,
Прижизненная всё ж была не столь.
* * *
Люди меняются в доме за сорок лет –
Гробы выносили не раз, и не раз уезжали
Соседи, с которыми выпивал – банальный сюжет,
Не требующий печали.
Дом, будто дед, супит брови – покажется мне порой.
Кто этот дядька с пятого? Я не знаю.
А быстро сбегающий весь в джинсе молодой?
В изменениях ищешь знаки.
Их нет, просто проходит жизнь,
Поскрипывая половицами быта.
Не обойтись без радости, не отойти ото лжи.
Ближе к концу любой понимает,
Как всё проносится быстро.
ЭЗОТЕРИКА
Есть ли тайное в словах Иисуса?
Корень эзотерики витой…
Или – толкованье дело вкуса,
Дело спора со своей судьбой?..
Объективно – есть ли тайнознанье
Физики и химии сложней?
Мнятся золотистыми мерцанья
В сердцевинах облачных аллей.
Принесённый меч – не мир – для битвы,
Но с самим собою: чтоб отсечь
Зло в душе: кровавые мотивы
Не при чём здесь. Не об этом речь.
Вот салон мистический. Всё просто:
Сложно декорирован обман.
Шар стеклянный высверками остро
Ранит зренье. А в мозгу туман.
Мирозданье в биллион галактик
Посложнее нашего ума.
И отсюда – сумма разных практик,
А порою – скверные весьма.
Есть ли тайное в словах Иисуса?
Двери их отворены для всех.
Дальше дело совести и вкуса,
И отказа от понятья «грех».
* * *
Любой изгнание из рая
Узнает на своей судьбе.
Снег ныне, с неба убегая.
Привет шлёт кипенный тебе.
Из детства выпихнули в юность,
А в детстве, как в раю, я жил.
…вдруг ящериц припомню юркость —
Ловить и отпускать любил.
На старой фреске все в рыданьях
Идут Адам и Ева – путь
В букетах радости, в страданьях
Изгнанникам откроет суть.
Что каждый на себе узнает,
По большей части унесёт
В предел, какого ищет знаки
В пределах жизненных щедрот.
Изгнание из рая страшно,
А может, буднично оно.
О многом жизнь за жизнь расспрашивал,
Смерть расспросить мне не дано.
