Детектор лжи

Анатолий Агарков

 

По спине меж лопаток пробежал холодок, противная мелкая дрожь возникла внутри, дошла до губ, и Андрея начало колотить так, что скамья азбукой Морзе пристала к печи – мо-жет-уд-рать-по-ка-не-позд-но. Андрей оглянулся на дверь – путь свободен к отступлению? Ишь как ворожея-то завернула!

А та, наверное, стосковалась по слушателю: зудит и зудит – бормочет теперь о том, что молодые совсем не ценят жизнь ни свою, ни чужую. Вот старики — эти да: пусть им порою бывает невмоготу: сиры и голодны, одиноки, но живут, как могут, отдаляя всеми путями день своей смерти….

Впрочем, собеседник нужен всякому здравомыслящему человеку, иначе его задавит одиночество, и если его нет, собеседника, тогда человек склоняется к беседе с самим собой, доходит до бездонных глубин бытия, до оглядывания непостижимых вещей, необъяснимого, как мироздания, бренного и простого с виду человеческого существования, короче говоря, его одолевает вечная дума о смысле жизни.

Но не в таком возрасте Булкин Андрей, чтоб философствовать – ему не смысл, а экшен давай. Какое ему дело до чужой боли или беды – своих забот полон рот. И если цыганка-бабка-ворожея считает, что без мысли жизнь будет пустой и жвачной, то это ее дело. Не за нравоучениями сюда Андрей ехал, а за конкретной помощью… или он пошел?

Даже зад от скамьи оторвал, оглянулся на дверь – показывал, что ему пора. Так будет ответ на его вопрос или нет?

Заметив его движения, хозяйка умолкла, и наступила долгая пауза. Табачный дым по избе плавал синими пластами – едкий, вонючий: чихать и кашлять от него хотелось.

— Так какой будет ответ на мой вопрос? Вы поможете?

— А тебе все-таки хочется лишить ее жизни?

— Иначе никак…

— И не будет совесть мучить?

— Вам что за печаль?

— Да мне-то, конечно… Ты платишь – я работаю. Фотография у тебя ее есть?

Где же взять фотографию старой матери – ей еще и пятидесяти нет?

— Без фото нельзя? Ну, тогда я пошел.

Цыганка-бабка-ворожея засуетилась, забормотала, что, мол, все говорилось для красного словца, а так она как овца – желание клиента для нее закон.

— Деньги привез?

— Сколько?

— Ну, давай тысячу…

Насыпала ему в газетный кулечек какого-то серого порошка:

— Сваришь фотографию в нем, а потом иглой проткнешь и загадаешь, что хочешь – смерть так смерть… а может даже и понести.

Хихикнула на последнее….

— Сработает?

— Тут же и без всяких следов…

Когда возвращался, встречь ему выкатилась белая «Волга». Лобовой удар на трассе, на скорости – тут уж, как говорится, два пути: либо в наркомзем, либо в наркомздрав.

 

Палата жила своей жизнью: прооперированные и выздоравливающие играли в карты, выпивали тайком от медперсонала, рассказывали всякую всячину с утра до ночи и ее прихватывали – дома так не поболтаешь. Сегодня притащили бутылку вина и пустили по кругу – всем досталось понемногу, кроме Андрея: он в палате особняком. В ней еще витал винный запах, когда вплыла медсестра. Налаживая капельницу Булкину, девица в белом халатике попутно принюхивалась и приглядывалась к обитателям.

— Что это у вас так сивухой прет? Сознавайтесь…

Хор мужских голосов:

— Какая сивуха — да ты что, красотуля?

Она без улыбки и в полном расстройстве:

— Я вот лечащему врачу скажу, полетите отсюда без бюллетеней.

И Андрею:

— Так нормально?

Сунула руку под одеяло:

— Ты сухой?

Андрей покраснел.

— Как только — сразу зови…

— Да ребята же есть, — поморщился Булкин.

— Ага, — сестрица глянула под кровать на непорожнее судно, — молодец. Я сейчас санитарке скажу.

И ушла.

Итак, Андрей Булкин в больнице.

Возвращаясь из секретной миссии в Пласте, он попал в ДТП и здорово пострадал – поврежден позвоночник, а правая рука перестала слушаться. «Шестерка» мамина вдребезги.

Когда после операции и реанимации перевезли в палату выздоравливающих, дела с рукой как будто пошли на поправку. Он все время тревожил немые пальцы, шевелил их здоровой рукой, заламывал и надеялся скоро вернуть ее в строй. С позвоночником было хуже. Со спиной дело было швах: мало того, что постоянно болела – она вообще не позволяла лежать на боку или животе, а тем более вставать и ходить, даже сидеть – лежи пластом день-деньской и ночь напролет. Врачей спина тревожила, но не Андрея: он и в мыслях не допускал считать себя инвалидом, на всю жизнь прикованного к каталке или кровати. Вот боли утихнут, он встанет и пойдет домой. А пока возвращал к жизни руку и ждал Юлю… каждый день, каждый час, каждую минуту.

Бессонные ночи и унылые дни он раскладывал на часы до того радостного мгновения, когда жена появлялась в дверях палаты. Ему казалось, что так легче ждать. Он говорил себе: «вот осталось половина суток», «вот уже шесть часов», «вот три», «вот час»…

Когда оставался только час, он уже не сводил с двери радостных глаз и напрягал слух, пытаясь уловить стук ее каблучков. Когда появлялась с гостинцами в пакете, он старался казаться заботливым и беспечным, косил взгляд на ее живот:

— Как поживает мое семейство?

Она вымученно улыбалась:

— Здравствуй, Андрей. Твое семейство ничего поживает – в смысле нигде и ни на что. Вот тебе мамины пирожки с картошкой – извини фруктов и сока мне брать не на что.

Хоть и торопиться ей было некуда, сидела в палате она недолго. Говорить было не о чем – у Андрея одно и то же, и у нее сплошные проблемы, которыми не грузят больного: все равно не помощник.

По взглядам, какие бросал искалеченный муж при ее уходе, не трудно было догадаться, что у него творится в душе. Как велико у него было желание что-нибудь вытворить хулиганское – окно разбить, стакан с тумбочки хрястнуть о пол… А может просто зареветь?

Рот Андрея начинал подрагивать и кривиться. Казалось, какая-то жилка на его лице сделалась короче и оттягивала губы в бок. Пальцы его здоровой руки сжимались в беспокойный костлявый кулак. Тоскливые глаза разгораются и дичают.

Соседи это все замечают и стараются больше шуметь и двигаться, чтобы отвлечь болезного от тяжелого душевного состояния. Оказывается, Андрей еще и головой саданулся крепко. Врач сказал: следите за ним – возможны припадки, а с его спиной и летальный исход от болевого шока.

Мать приходила с печевом и варевом домашним, спрашивала о выписке, головой кивала, и одними губами, чтоб никто не услышал, шипела:

— Попробуй вернуться, я тебе за машину, знаешь, что сделаю…

— А как же страховка?

— Какая страховка? Ты виноват в ДТП.

— Я?! С чего это?

— Ты, сына, ты… вылетел на встречную полосу. Уснул что ли? И куда гонял? Где консервы потерял?

— Ничего не помню – затмение в голове…

— Значит судьба, контуженный мой, — мать смотрела неласково, губы покусывая. — Как говорится: «Тихо едешь — беда догонит, быстро погонишь — сам догонишь ее».

Фрукты и соки привозила сводная сестра Лиза – ей некогда стряпать, а вот с финансами все в порядке: сама хорошо зарабатывает на АИЗе, и муж – самостийный буржуй.

С работы коллега-охранник разок приходил – принес коробку шоколадных конфет и «тещины постряпушки». Про магазин рассказывал, про знакомых, про спорт и город, про все остальное, что было на свете интересного. И только перед уходом спросил:

— Слушай, а ты вернешься?

Булкин плечами пожал – на все воля Божья.

Катится время, бежит – Андрюха лежит.

Врач не торопится его выписывать – если лежачего, значит инвалид. Но в душе видимо уже сдался – не смогло его айболитово искусство вернуть парня к нормальной жизни. Если раньше подходил к Андрею озабоченным, то теперь жизнерадостным:

— Ну, как мы тут? Нет, посмотрите-ка на него – гвардеец, чисто суворовский гренадер!

И Андрей еще верил:

— Правда, доктор?

— Не верит! Да в день твоей выписки девки по Южноуральску снопами валяться будут.

Народ подтверждал:

— Все ходячие бабешки так и снуют возле нашей палаты.

И санитарка кудахтала, будто золотое яичко снесла:

— Привезли из реанимации едва тепленького, а сейчас какой бравый стал!

Врач уходил, разговоры стихали, а Андрей, как лежал пластом, так и лежит. Не верилось ему, что после аварии и вовремя болезни стал он красивее и лучше, но было приятно. Только вот заветный миг выздоровления все оттягивался, затягивался – не наступал….

И наконец, доктор сказал:

— Теперь тебе только Бог поможет …

Минуту парень ошеломленно смотрел на врача, затем здоровой рукой поддернул одеяло до подбородка – выше не смог — и не прикрыл хлынувших слез.

Врач мягкой ладонью гладил его по волосам:

— Ну, ну, не отчаивайся: я же не сказал: надежд нет — искусства моего не хватает. Найдешь частную клинику и вылечишься, а здесь, прости, я бессилен. Родным скажи, чтоб ко мне зашли – расскажу о профилактике и уходе. Ну, что ты, кончай…!

Врач ушел – Андрей всхлипывал и вытирал слезы.

— Ха! – воскликнул сосед по палате. – Тоже мне доктора! Кабы бюллетень был не нужен, хрен бы я сюда попал. Запомни, Андрюха, лучше всех врачей народная медицина. Вот я бабку одну знаю на Пласте…

Андрей ждал Юлю, явилась мама – на его признания:

— Да и так было ясно – позвоночник это тебе не хухры-мухры. Что же будем делать-то, сын?

— Почем я знаю? Деньги надо искать в клинику платную…

— Деньги, деньги… Был бы ты медвежатник по сейфам… А в твоем долбанном магазине кто тебе их даст?

А ты, мама? – хотел сказать Андрей да прикусил язык.

— Значит выписывают…, — задумалась Вера, глядя на сына пристальным взглядом.

Андрей почувствовал – она что-то хочет сказать, и сказать неприятное для него. Он отвел глаза в сторону и насторожился. И тут мать дотронулась до его волос, погладила их почти также, как доктор, и спросила:

— Женушка-то была?

— Да уж какой день нету.

— Поди рожает, — вздохнула Вера и, хрустнув пальцами, тихо спросила. – Сын, можно говорить с тобой откровенно?

— Почему нельзя? Можно. Я откровенно люблю.

— Ты не сердись, дорогой. Я – женщина давно одинокая, а тут нашелся человек хороший. Семью ради меня готов оставить… Ты понимаешь? Такой шанс – может, последний в жизни моей. А у тебя жена есть – вот и держитесь друг за друга.

— Кто он? – глухо спросил Андрей.

— Вряд ли ты его знаешь. Дом продам, и мы уедем… в дальние страны, за моря.

В уголке ее глаз, у самых морщинок что-то блеснуло:

— А ты, сын, крепись – тебе еще жить да жить.

Мать, прощаясь, нежно погладила его по плечу, и от ласки такой он чуть было не разревелся.

— Дети вы мои, дети! – она с надрывом вздохнула. – Всю жизнь я на вас положила – надо ведь когда-то и для себя пожить. Я уже в этой беспросветной нужде совсем потеряла надежду на счастье. Прости меня, Господи!

У Андрея повело губы.

— Да, конечно, у нас семья – не горюй, мама: все будет хорошо.

Он с трудом вымучил улыбку.

Юли все не было.

Оказывается, ничего в жизни просто так не дается. Даже этот, новый штрих  «никому не нужный» к известному уже «беспомощный инвалид» требовал сил, ответственности, раздумий и мук. Андрей терпел, привыкая, даже шутил и смеялся шуткам больных, но чувствовал, что груз в душе нарастает день ото дня и однажды его раздавит, если чуда не произойдет.

А доктор больше не шутил и не утешал — с каждым днем все раздраженнее  вопрошал:

— Где же твои родные?

Не поленился в тумбочку заглянуть:

— Не приходят? Почему это?

Андрей плечами пожимал.

— Ну я их через прокуратуру достану.

Уходил, а Андрею было нестерпимо стыдно и тяжело.

Бессонница. Ночь за открытым окном ясная, звездная. В городе полно фонарей и кое-где светятся окна – толи пьют хозяева, толи с работы поздно пришли. Здоровые, счастливые…

Какая чудная ночь! А на душе горько, так горько, ну просто невмоготу. Забивая телесные боли, душевные муки терзают, уснуть не дают, даже спокойно лежать – хочется выть, плакать, рычать. За что его так?

Больные выписывались из палаты, поступали новые – Андрей все лежал.

До того истомился душою, что, когда появилась сестра, он не то что даже говорить не смог – дыхание вдруг напрочь сперло.

— С новорожденным тебя, братец! Прости – в командировке была.

Так вот почему так долго не было в больнице ни Юли, ни ее. И маме не до него — замуж выходит.

Андрей лежал бледный, с плотно сжатыми губами и, не моргая, глядел куда-то остановившимися глазами – грудь едва-едва шевелилась, вентилируя легкие.

Лиза подставила ему тарелочку с закусью и тут заметила:

— Андрюшка, у тебя борода начинает расти!

Больной промолчал.

— Да ты лопай, лопай, дед бородатый, – сказала сестра, любовно коснувшись его подбородка. – В следующий раз бритву Вадика прихвачу и тебя побрею.

— А? Что? – вздрогнул Андрей и возвратился откуда-то из далекого далека, слабо и признательно улыбнулся сестре. – Спасибо, Лиза! Я и в самом деле хочу есть… Если бы ты еще налила в стакан соку, тебе бы вообще цены не было. Значит, у меня родился сын, а я тут лежу, ничего не ведая… Как Верочка, дочка твоя, поживает?

— Строит всех маленькая начальница.

— Есть в кого…

— Мне до нее, как до Китая… Чем вы тут развлекаетесь? – она оглядела палату, принюхалась и напустилась. – Андрюха, ты пить смотри не начни.

— Мама наша замуж намылилась — под старую жопу сходит с ума.

— Не надо, брат, о маме так: не нам ее судить. – Лиза нервно затеребила салфетку, которой промокала брату губы и смахивала крошки с простыни. На пальцах ее засверкали усыпанные самоцветами золотые перстни.

Андрей скривился и изобразил здоровой рукой покаянный жест.

Прощаясь, она потрепала его шевелюру:

— Держи хвост пистолетом!

От дверей оглянулась:

— Когда будем ножки Андреичу обмывать?

— Сразу, как выпишусь.

— Меня дождитесь – слетаю еще раз в Украину, тогда и засядем…. Я ему в Хохляндии козырный подарочек присмотрю.

Сестре он не отважился сказать, что его давно уже хотят турнуть из больницы к родственникам на руки да не найдут их никак.

А Юли все не было.

На Андрея напало какое-то оцепенение и тупое ко всему безразличие. Времени дополна – можно все вспомнить и хорошенько обдумать. Но не восстанавливалась в памяти картина главного – момент аварии: как все случилось. Вроде не гнал, не нарушал…. И вот тебе на! После удара — сплошной туман. Туман в голове… спит ли, бдит — это его теперь обычное состояние…

— Эй, Булкин, к тебе пришли.

Андрей почувствовал, как встрепенулось и напряглось тело – он даже рванулся было с кровати, но боль, ухватившись за спину, удержала. Он не слышал знакомого перестука каблучков, но чувствовал: это Она – вон как задрожала поврежденная рука, чуя любимую.

Юленька без живота снова казалась большеглазой и хрупкой — ну, девочка девочкой. Она не рванулась к нему, а вошла и посмотрела чужими безжалостными глазами на худого, в больничном белье, не встающего с постели калеку, чем-то немного напоминающего ее чемпиона-мужа.

— Я была у врача, — ледяным тоном сказала она и оглядела присутствующих на предмет лишних уш — те, кто мог, потянулись к выходу. – Я была у врача, он мне все рассказал. Андрей, ты останешься таким на всю жизнь.

Стиснув зубы, Булкин спросил:

— Зачем же ты тогда пришла?

У нее не было сострадания в глазах – одна лишь решимость.


опубликовано: 27 января 2013г.

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте как обрабатываются ваши данные комментариев.