Г Л А В А Т Р Е Т Ь Я
— Так! Ну-ка, вышли все быстро из студии, уроды! Я – спонсор показа!
— Ефремовна, объясни мальчику, что спонсор нашего, показа – проказа!
Динь-динь? Или подождёшь другого раза?.. Всё, Ефремовна, приготовились к съёмке!
ЕФРЕМОВНА:
Стригали куда-то ушли, Аполлон Давыдович.
АПОЛЛОН ДАВЫДОВИЧ:
Так найдите. Или что, мне опять, снимать пиджак и всё самому? Как всегда?
ЕФРЕМОВНА:
Как всегда, Давыд Аполлоныч, миленький, как всегда.
ДАВЫД АПОЛЛОНЫЧ:
Ну, тогда так!
Поставьте на заднем плане Северный город. Сбоку болотца. Сверху чуть чухоненьких облачков. А снизу позовите Чёрную Пургу, пусть пошаманит.
Ну, давайте, братцы, берите у меня интервью по-быстрому.
У меня однажды раньше была собака-братан, по кличке Амур.
Не уберёг я Амурку, порвали его волки красные…
Завёл я тогда с будущего лета на прошлую зиму
другого пса-братана по кличке Б-мур,
но и его не уберёг, порвал он серую футболку и убёг.
Так Б-мур попал в МУР.
Теперь, говорят, до генерала наверняка дойдёт.
Будет в лампасах щеголять мой Б-мурка. Пока не попадёт к уркам.
А если вы ещё и про мою кошку-сеструху Це-Мурку
не интересовались ни на счёт чего, так она, доложу я вам, дети мои,
живёт до сих пор в том лучшем из миров, который выбрала.
Я обещать вам ничего из новых шедевров не буду,
но, всё-таки, попробую вчера снять этот фильм так, как завтра его уже снял.
Мы с Ефремовной сейчас по грибы пойдём.
Ты где, мать?
ЕФРЕМОВНА:
Да за маслёночек завалилась! Руку-то подай, Аполлонушка!..
АПОЛЛОНУШКА:
Щас! А то я вас с маслёнками этими не знаю!
Я лучше уж буду по-прежнему на опятах испытываться, а уж потом,
коли не помрём, сморчковаться наладимся ходить в лесок тот заповедный.
Причёску свою там не помяла часом?
ЕФРЕМОВНА:
Ты смеёшься, Давидушка, с рыжиков-то или как?
Забыл, что мы уж, поди, третий сентябрь подряд тибетимся –
все бритовки мои, с войны ещё не обменянные,
об ваши черепушки драмы нашей затупилися, к лешему!
ДАВИДУШКА:
Ау-у!.. Нашла чего?..
ЕФРЕМОВНА:
Мелочь всякая стелется, пан Волупан!..
О!.. Нашла один волосиновик… Шаманка, лови!..
На бубён свой посади да наяривай, — к зиме корни с цветами выпустит…
Это никак, пошту пролетаем?!!
Ох-ти, горе моё тузлуковое, не поспею же весточку в корзиночку бросить!..
Всё, проспала, голова садовая!..
А всё ты, ирод. Подначиваешь. Ты запишешь-нет меня, изверг?!
Пан ВОЛУПАН:
Нет, Ефремка, я ведь, что видел — что слышал, о том и записываю.
Ничего не фантазирываю, ты же знаешь. Не пытай меня попусту.
Лучше глянь, что по правому борту промахиваем?
ЕФРЕМОВНА:
А чего туды глядеть-то, Владимир Ильич?
За поштой сразу вокзал с телеграфом и телефоном,
а потом сто лет будет в пустыне оазисом пахнуть,
миражи моржами поползут и яблоньки зацветут червивые…
ВЛАДИМИР ИЛЬИЧ:
Так уж прямо и червивые!
ЕФРЕМОВНА:
Как есть все червивые, и не сомневайся, Гагарин ты мой!
ГАГАРИН:
Да ты глянь, не ленись: это всё по левому борту тебе блазнит. Ну, глянь…
ЕФРЕМОВНА:
Да гляжу уже, гляжу, Юрочка … Кремль какой-то.
ЮРОЧКА:
С зубчиками?
ЕФРЕМОВНА:
А мне по бубну! По мне хоть с шурупчиками!..
Не знаю, как их прозвище, только много их там, Юрок:
видимо-невидимо, твоих супчиков!
ЮРОК:
Что делают?
ЕФРЕМОВНА:
Нет, уж от этого избавь. Хочешь, сам выясняй, если ты такой смелый!
Ну что, тормозить?
СМЕЛЫЙ:
Да ты сдурела, старая?
И так горючки только в одну сторону дали, ещё с ними делиться, что ль?
Давай газу!
ЕФРЕМОВНА:
То-то! Ну, милая, ту-ту-у-у-у!.. Пока, кремлюка!..
Какая была страна-то, а, Аполлон?
АПОЛЛОН:
Сейчас, отмотаю… Со-юз. Какой-то «Союз».
Ты о такой стране не слыхала?
ЕФРЕМОВНА:
Нет, про Союз, Аполлон, пока не слыхала.
Раньше чего-то такое прорезывается в памятках.
На атласе-то нет её совсем, что ли?
АПОЛЛОН:
Если вот только тут была, где резинкой стёрто.
Кучка буковок только и осталась. И все как одна – «ер».
ЕФРЕМОВНА:
Это всё ён, Кучерка пакостит.
Ну, скажи, на кой они с ним такой долгострачный контрактер подписали?!
Я и Паершe говорила, и Тимершe – куда там! Будут они меня слушать!
С девками совет нынче держат. Совсем охренели –
уже и до колыбели бабу допустили!..
Ты, лоцман, глянь-ка на календер в цифирьки:
по глубине нормально скользим?
А то мне от этой странной страны фон какой-то:
гормоны вдарили по башке –
сумбур в мыслях образовался…
ЛОЦМАН:
Вроде, лёд, кажись, ещё не больно крепкий, что-то потрескивает…
ЕФРЕМОВНА:
Вот теперь и думай, Ермак. Я тут тоже сижу, в книжку почитываю.
Интересно они про остров Зебры описывают, хочешь поглядеть?
ЕРМАК:
А кто на дорогу будет зенки пялить – ты, читатель?
Опять же врежемся в столбовую туманность нашу,
вон, все рельсы снова, как пьяные, шары налили, в разные стороны бегут,
не углядишь – и кранты…
Ну, так про что хоть там?
ЧИТАТЕЛЬ:
Ужас!
Эта зебра, выходит, в каждом нутре сидит-прячется-корячится.
Как вроде, гриб-дождевичок.
Мы их в школе на «малородине» — когда дождь — вместо «физры» проходили
по Особому списку,
а у кого больше одиннадцати пожизненных, те – в насморк.
Их насмарку до сих пор посылают,
наклеивают марку с Бисмарком и потом на неё лают.
Нашу директрису тоже так звали, по усам.
ЕРМАК:
А ты сам?
ЧИТАТЕЛЬ:
Я ничего, я в книжку только почитываю про ужас зебры и ни во что не лезу.
ЕРМАК:
Так тебе и так всё по-железу!
И, как Блэзу, впаяли «дэзу», так и Жерару, с пылу с жару, — целую пару!
ЧИТАТЕЛЬ:
Ну, и что? Оказывается, она полосатая потому, что это такое членство в мафии.
ЕРМАК:
Да-ну?!
ЧИТАТЕЛЬ:
Вот тебе и «да-ну»…
ЕРМАК:
Как это?
ЧИТАТЕЛЬ:
А так: черная и белая на одной шкуре отметились…
ЕРМАК:
Навроде загадки… Ох, страсть какая!..
У меня руки мелькать в глазах стали, держи-ка, зебра, штурвал,
дальше сама поведёшь.
ЗЕБРА:
Глянь, Тимофеич, их величества груздь нашли!..
ТИМОФЕИЧ:
Так то ж – императриции!..
Ты ихнюю секретную переписку переписи читала?
ЗЕБРА:
Ещё как! До утра почти что… Потрясает, как в жизни. Особенно это вот:
«И будете тяжело вздыхать, как отпущенные на волю трамваи и троллейбусы»!
ТИМОФЕИЧ:
Здоровски! Ты куда это наклaлась?
ЗЕБРА:
Пойду к их величествам подлизаюсь навроде грибника случайного
ТИМОФЕИЧ:
Далеко-то незападлизывайся, остановки ж до сих пор ещё не разрешены!..
Чего вернулся?
Я уж думал, что возьмут тебя, грешного, в семью,
нет, выходит, что правда — «в семью не включат».
Ох, жалко мне вас волчат, которые не молчат.
Робите, робите, как каторжные, а добыток – пустяк.
ЗЕБРА:
А ты сам-то в каторгу-то как устроился, а, режиссура?
РЕЖИССУРА:
По распределению, ещё до того.
Я, вишь, сомов ловил по омутам
то тут, то там,
тотут-тотам, тотуттотам.
И встретился мне однажды на тотуттатами дзюдоист один хренов.
Глаз его, как сейчас помню, — такой белобрысенький.
Теперь-то уж совсем почти что лысенький но,
как раньше, говнистенький.
Вскрытие-то, знаешь, на кого показало?
ЗЕБРА:
Знаю.
РЕЖИССУРА:
То-то…
Ты же за нашу хоккейную команду ватерполистов болеешь…
так подарю-ка я тебе прямую трансляцию репортажа из ледового бассейна.
Лержи.
ЗЕБРА:
Ну, дед, спасибо, я её под грибочки употреблю.
ДЕД:
Ну, вот и употребляй её на радость нам всем.
Я сам-то её не ем, а так, посмотреть, как другие, люблю.
Сфера-то тебе как, последняя?
ОЛИМПИЙКА:
Не больно.
Столь голов через себя пропустили! И все — на бечёвках!
Мы на речёвках аж глотки порвали –
как 5-6 голов зараз пропустим по-маленькой,
так сразу удар по связкам,
а связки — не салазки, у ворот не валяются.
Вчера зрительского тренера так изувечили!..
Не оставили ничего человечьего…
Эх, забери их бог тибетский!
И, главное, начинают-то тихо, по-соседски,
потом переходят на «детские», а уж потом за «алименты» берутся.
Кто тут виноват: зрители, али менты?
Поди, разберись в этой каше, где ваши дети, где наши эти.
Сплошной хоккей-гандбол получается!
ДЕД:
Во-во!
Теперь ещё новость взяли: перед телекамерами меняться камерами.
А там же ничего не убрано со вчера: объедки всякие, посуда, бутылки,
просто срам для всей Бутырки!
А потом, на прогулке с водопроводчиком,
рассекретили нас с артиллерийским наводчиком.
Заслуженный человек,
Берию кончать помогал,
и сейчас без дела не сидит,
и на тебе, —
прямо в кривом эфире новостей
цельную склянку помоев плесканули!
Ну, разве так можно?!
Еле проветрили,
фирма «Сквозняк» постаралась, передайте ей нашу благодарность,
а в конце передачи для удачи исполните для этого коллектива
известную песню, типа «зонг», имени Берта Брехта,
из комедии названия не помню, но там слова есть про империю.
Успеют они передать-то?
Товарищ Кучер, не взглянете, сколько у нас до конца передачи?
КУЧЕР:
Ох, не знаю, товарищ Вахтерный!..
Мы ещё пищевые продукты не все проверили,
а к носкам и кальсонам даже загадывать боюсь, когда приступим.
Сегодня ж, вон какую гору бабы натащили! Да ещё как кричали!
ВАХТЕРНЫЙЙ:
Так их же застращали,
что введут новые порядки и отменят право сидеть по месту посадки.
Вот они и заверещали.
Давайте руль, Кучер, моя очередь вахту нести,
а вы можете пока в кучерскую сходить,
выпить-закусить, помыть-побрить,помолчать-поговорить.
Только иногда всё же выглядывайте,
я должен ваши руки видеть на приборной доске вместе с вожжами.
КУЧЕР:
А чего это вы, вахтерный, под рыжики не употребляете,
брезгуете или зашились?
ВАХТЕРНЫЙ:
Нет, просто цвет такой не люблю.
И потом он же тоже из Особого списка
КУЧЕР:
Слушай, Вахта, открой секрет: вы его часто оглашаете?
ВАХТА:
Это как лама Папакла укажет.
Списку-то 800 лет без малого, и ритуал с тех пор вот такого цвета.
От начала до конца, весь обряд.
Сегодня по телеку чего во сколько, посмотри.
КУЧЕР:
Та-ак…
«Всё начнётся, как только закончится!» Ну и слоган…
«Вещание свернётся, а совесть проснётся!» Ещё лучше. Хорошо, дальше…
Утренняя развлекательная программа «Расстрел», —
это надолго, наверное, почти до обеда.
Да, там большая программа:
«Кладбищенская грядка», «Зарядка правопорядка»,
«Разминка-хошиминка», «Вводные процедуры для работников культуры».
Дальше…
Передача «Часовой» из цикла «Мыслишки на вышке».
Детские передачи, ну, тут мелочь всякая:
«Игрушки-прослушки», «Узники подгузников».
А вот в вечерней программе «Дуэль погромов»
будут участвовать ГРУмов и УГРОмо.
И всё.
Есть ещё на ночь «Кобельная колыбельная»
и две передачи по «кабельному»:
«Ночной падалёт» и «Стук в дверь».
Включить?
ВАХТА:
Давай…
Войдите!.. Посмотри, кто там ломится?.. Ну, давай, кучерок, не ленись.
Лапы утри только – в томате все, ручку дверную извазюкаешь…
Ну что, никого?..
Но стук-то был?..
И никого?
КУЧЕРОК:
Почти.
ВАХТА:
Что зна…
КУЧЕРОК:
То и зна: вырезка лежит.
ВАХТА:
Свежая?
КУЧЕРОК:
Липкая.
Не просохла ещё. Из вечернего выпуска.
ВАХТА:
А они долго гуляли, выпускники-то?
КУЧЕРОК:
По обыкновению, до утра. На площади и по набережной.
Из вырезки-то чего готовить будем или утилизируем,
а то у них тут в придачу ещё суповой набор из костей языка.
ВАХТА:
Ничего себе, расщедрились…
КУЧЕРОК:
Это ещё не всё: положили в нагрузку куриную гузку.
ВАХТА:
Отправьте на дачу, юнкер, в кутузку.
ЮНКЕР:
Грибники едут, ваше величество…
ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО:
На чём?
ЮНКЕР:
На полуторке.
Трамваям и троллейбусам уже три дня как вольная вышла.
ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО:
А давайте, юнкер, мы им крыльями помашем и пойдём по Машам.
ЮНКЕР:
Поздно, они уже на весы поехали, урожай сдавать.
Им за приписку
потом по шесть персональных пожизненных на каждую писку
влепят, и ничего не поможет, даже обращение президента.
ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО:
А причём тут…
ЮНКЕР:
А притом!
Он же всем предложил обращаться, ну, они и оборотились всем гуртом.
ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО:
Нет, я этого так не оставлю, я пойду к главному редактору!..
ЮНКЕР:
И–то, сходите, хуже не будет… Ушёл.
Всё, пора гусей заводить.
Гуси-гуси! — «Гагага!» Сесть хотите? — «Никогда!»…
С пол-оборота завелись! Гусь, он и есть гусь.
А у нас одна гнусь: на обед завтракать пол-ужина подают,
да по четверть калории в подарок от поварихи Калерии.
Секретную переписку накапливают, уродцы.
И ещё орут: не плюйте в колодцы! Отребье!
На одно заикание – три раскаяния, ну, разве так можно?!
Вот хоть если вспомнить, как все они Паутинкина ненавидели,
аж на весь праздник слюна брызгала, и то – ничего.
Паранорма общественных отношений.
Цифры просто зашкаливают.
Просто какое-то нестерпимое вокруг:
падаем, потому, что лёд скользкий,
а не просыхаем,
так это – дождь мокрый.
Всё через жёрнов у нас.
Мол, перемелется емелица – вука-вука будет.
Даже и выглядывать-то страшно, вдруг есть посетители?..
Войдите.
ПОСЕТИТЕЛЬ:
Я к главному редактору.
ЮНКЕР:
Слушаю вас.
ПОСЕТИТЕЛЬ:
У вас в приёмной знаете, кто сейчас сидел?
ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР:
Понятия не имею. А кто?
ПОСЕТИТЕЛЬ:
Я.
ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР:
Извините… Ну, правда, извиняюсь, я же не знал. Ну, что вы, право, сразу…
ПОСЕТИТЕЛЬ:
Прощенья будете просить потом. Не здесь и не у меня.
Хотя это уже не столь важно. Главное, что я не дождался вас и ушёл.
И мы с вами так и не встретились:
вы полетите дальше, а я остановлюсь на эту ночь ещё дальше.
И если всё приблизится настолько нестерпимо,
что будет назначена встреча без грима,
то тогда вы обязательно дождётесь весточки из Рима от Питирима
и представите себе эту беседу настолько зримо и неделимо,
что три невозвратных пилигрима,
вестимо, не дойдут до нас,
они донос не отдадут за срок в четырнадцать минут, — сожгут,
А жгут из некоего полотна
они с тоскою обернут и горьким глазом глянут на…
ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР:
Знаешь, брат ты мой, Мурамур-батюшко,
славный индейский князь Салтык Ставрульевич,
пока тебя ещё эти красные футболки не загрызли,
и пока ещё верещат верещагинские земляничные поляны
под высоковольтными ЛЭП-500,
пока всё это ещё пока-пока, — оглянитесь вкруг себя, друг мой!
Вы видите всю эту видимость стад и непредвидимость пастбищ?!
Вставайте в очередь философии, столбите места для ниш ваших, —
есть ещё несколько приставных, —
эти стройные, гудящие напряжением ряды катастрофических наблюдений
ещё ждут вас на развилке трёх дорог у Беззаветного камня.
Там полыхало такое пламя,
что все снесённые там и туда булыжники-яйца,
спеклись в один окалинный монумент окаяния,
а буквы, как слёзы,
выступили на нём сами собой:
«направо-налево-прямо».
ПОСЕТИТЕЛЬ:
Я – очеркист; я чист, как чекист; я речист и лучист; а вы, кучер, — облучкист!
КУЧЕР:
Нисколько.
Вы правы, я главный редактор реактора,
вам за это — «браво» от пси-фактора.
И, к тому же, вы даровиты.
А теперь, как говорится «иди ты…»
ДАРОВИТЫЙ:
В переписке Никандра с Пименом Пятым
на одной из страниц сожжённого письма кем-то начертано: «Гад».
Вот это место, у вас на столе, где лежит гад.
Уберёте его – испустите дух свой, оставите – не одного отрока отравите.
Что же делать? – воскликните вы.
Не знаю; ведать-ведаю, а не откроюсь раньше времени.
Час сей, глубоко упал с циферблата,
все цифры за собой в эту пропасть уволок,
прямо в висок, тебе, Бергман, гирькой!..
Встаньте с колен, смешно же,
это не вам искать стёклышки, не вам шестерёнки собирать!
Придут другие! Придут и отменят умножение! Прекратят разделение!
Вы не верите, у вас лицо каменное, взгляд ваш глубок, но мрачен,
а руки ваши неспокойны и к моему горлу тянутся…
А у мня, братцы, ангина, слышишь, Ангелина?..
Эх, брат, уходи-ка ты несолонохлебавши!
Вот теперь конец передачи с дачи.
Желаю всем удачи
и можете исполнять свои зонги-шмонги им. Б.Брехта.
ФАРГИПЭ:
Achtung!..
Наступил момент!
Всем соблюдать предельную осторожность – открыта неуязвимая сложность.
Будьте внимательны, братики, на уроках Матики.
Старайтесь все доносы доносить до носа.
Пункт приёма открыт в дверях проёма.
Каждое доносодонесение до снесения
отныне принимается строго на коммерческой основе –
альтруистически настроенных просят не беспокоиться.
Придонные наслоения бездомного населения
будут пользоваться единовременной льготой в размере одного-двух, с икотой.
Бить уже больше не будут, не рассчитывайте.
Будут уничтожать.
Все эти зонги-шмонги имени кого угодно –
сдать в течении истечения последних запасов времени
в Пункт по приёму тары из-под утраченного.
Он будет работать до назначенного,
допоздна, то есть, поэтому не дёргайтесь.
Ёмкости по 0,2 (типа майонезная) не рассматриваются,
в расчет не берутся, и в зачёт не засчитываются,
поэтому после поздна всё закроется на учёт,
поторапливайтесь, всех знаем наперечёт:
никому ничего не удастся, —
не купиться, не продаться, не улизнуть и не тормознуть.
Мимо пролетает закованный пролетарий,
за ним, через кусочек времени, прошагает подкованный прошагарий,
а через шесть кусочков вы сможете насладиться картиной из тины
под названием «Ещё не все проползарии сдохли»
забытого всеми на хрен
акварелиста из бывшего Союза вакуумных грибников.
Всем всё понятно?
А то, ежели что, выступит насмерть забитый шпицами круто
заведующий секцией военных календарей
в паре со своим верным домашним насекомым.
Оба они, пагубной страстью влекомы,
в самый последний момент отправили по факсу каждый свою таксу,
с пожеланием новогодия на неугодиях.
Мы их получили, внимательно изучили, поперчили и поручили
Послу-по-случаю их сущность сучию вручить и не замочить.
Это вся информация де-формации из Диферамбации.
(Далее см. по бортам.)
