Ешь ананасы, рябчиков жуй
Снова вернулся в Россию буржуй
Парафраз В.В.Маяковского
Предчувствия томили – быть неприятностям!
Вроде бы неоткуда – начало обычного рабочего дня. На улицах фонари, на небе звезды. Дорога нормальная. Сам в настроении, а вот…
Рубахин на всякий пожарный сбавил скорость. Тут же сигналы за спиной.
Спокойнее, Соломон, спокойнее – в мыслях погладил себя по груди.
Доехал без происшествий. Слава те…
Охранник козырнул у ворот — в руках не базука, а лопата для уборки снега.
И здесь пронесло. Что ж ты, сердешное, так пульсируешь? – это Рубахин о своем сердце, поднимаясь в офис. Но «сердешное» не обмануло – неприятности поджидали, нахально устроившись на его столе. На самом видном месте лежало письмо, адресованное директору энергоремонтного предприятия С. В. Рубахину от теплогенерирующего холдинга «Фортуна». Вот оно, началось!
Сделав вид, что все как обычно, никаких по поводу тревог, Соломон Венедиктович поиграл в Шерлока Холмса – не стал сразу вскрывать, а внимательно осмотрел послание со всех сторон и даже понюхал. Тщетно – никаких сведений, которые помогли бы пролить свет на его содержание, ему найти не удалось. Конверт как конверт. Без отпечатков пятен, стертых ластиком надписей и прилипших табачных крошек. Подумав о том, что на его месте обломался бы и сам великий сыщик с Бейкер-стрит, Рубахин аккуратно вскрыл пластмассовым ножичком пакет и достал из него гербовый лист бумаги с напечатанным текстом.
Соломон Венедиктович обладал довольно импозантной внешностью, но бывали минуты, когда он выглядел глуповато. Брови ползли на лоб, ершик со лба стремился к носу – короче, признак ума прикрывался растительность (от греха). Наш-то не в духе – ежились тогда подчиненные. А сам он в такой ситуации разговаривал с собой.
— Интересное кино! И что мне теперь делать? – спросил свой пустующий кабинет и за него ответил. – По уму поступить, так послать бы всех на хер.
Восприняв собственный ответ как шутку, невесело рассмеялся.
За уголок брезгливо поднял двумя пальцами только что прочитанный документ и потряс, словно надеясь, что буквы с бумаги букашками скатятся на паркет. Скривил улыбку губами:
— Контора пишет, и никто не может ей запретить!
Про тех, кто писал, такое сказал:
— С вами, ребята, чем дальше, тем интереснее.
Пока Соломон Венедиктович «привыкал» к документу, вникал в его суть, тоска с печалью гуляли где-то в стороне и к нему не лезли, но стоило только «привыкнуть» и вникнуть, как накинулись и так взяли в оборот, что хоть плачь. Жалость к себе – это такое чувство, от которого хочешь не хочешь, а заплачешь.
Жизнь не удалась, – думал Рубахин, с отвращением глядя на документ. Разве о таком завершении карьеры мечтал он когда-то, принимая на себя директорские заботы об энергоремонтном предприятии? Тогда ему виделась бесконечная перспектива служебного роста и материального благополучия.
Если что и вредило Соломону Венедиктовичу в течение всей его жизни, так это некоторая поспешность в суждениях и способность искренне заблуждаться, представляя желаемое действительным. Но как-то и это удавалось сглаживать. Потом пришло время лихих перемен, и под шумок один чудило на букву «м» разбазарил всю энергосистему России, распродал достояние народа разным бл…м…. и в том числе, финнам.
Вздохнул Рубахин, отечески покачал головой.
— И эти гады куда-то лезут, на что-то надеются в нашей России.
Задумался о перспективах иностранного капитала в любимой стране.
Но вырвалось неожиданное:
— Не за хрен ведь собачий пропадаю!
Поразмыслив немного, нашел достойное оправдание «пропаданию»:
— Ну и черт с ними! Не стоит долго работать на одном месте – жизнь обедняется.
И даже заставил себя спеть:
— Мы не ищем легких путей….
Впрочем, нет такой песни. Наверное, он исполнял «Марш энтузиастов» — популярнейший хит времен недоразвитого социализма:
— Нам нет преград ни в море, ни на суше…
Еще раз пробежал глазами документ и начал думать, что же со всем этим делать. Чтобы лучше думалось, вставил в рот сигарету и закинул ноги на стол.
Оставим на пока его в этой позе и поговорим о документе, так расстроившим хозяина кабинета. Сим предписывалось, всем руководителям подразделений нового совместного предприятия «Фортуна» пройти аттестацию на предмет соответствия занимаемой должности. В условиях допуска на тестирование первые два пункта не тревожили – и диплом, и трудовую книжку можно купить. А вот третий пункт – непременное знание английского языка – для Рубахина, как шелковый шнур для ослушников падишаха.
Но не таков Соломон Венедиктович, чтобы перед финнам пасовать!
Через две сигареты к нему пришла мысль – если не превосходная, то вполне подходящая. Закурив в третий раз с начала мыслительного процесса, он снова взвесил все «за» и «против». Для принятия окончательного решения решил «обкатать» идею на подчиненном приятеле.
Нажал кнопку селектора:
— Ксюш, Инночкина ко мне.
Это только несведущие люди думают, что между начальником и подчиненным не бывает дружбы на производстве. Иногда случается.
— У тебя как с английским? – с порога спросил Рубахин своего заместителя по снабжению – среднего роста, спортивного, молодого.
— Могу вери вел!
— Как тебе новая жизнь под финиками? Нашел общий язык?
— Да не шибко-то убиваюсь, — пожал Костя плечами, присаживаясь к столу начальника. – Как говорит моя мама: перестройку пережили и это переживем.
— Что, так все плохо? – порадовался Рубахин за приятеля.
— Даже прикольно…, — Инночкин принялся рассказывать производственные анекдоты про головотяпство туполобых финнов в бардаке российской энергетики.
— Да все нормально, — подвел итог Соломон Венедиктович. – Самоутверждаются козлы. Такова жизнь.
— А у тебя что нового? – спросил Константин.
— Есть кое-что, — многозначительно произнес Рубахин. – Начинаю подумывать об отходных путях.
— А не рано ли? – усомнился Инночкин. – Сами выгонят, и просить не надо. Или есть запасные позиции?
— Нет, но есть мысль их создать.
— Думаешь с финнов царский долг взыскать? – пошутил Костя.
И Рубахин в тон ему:
— Нет, лучше со Штатами поссорю.
— Господи, Соломон! С такими связями и на свободе! Когда ты меня с нашими американскими друзьями сведешь?
— Ну, как-нибудь… Давай в Новый Год в столицу махнем…
— Зря затягиваешь, — строго сказал Инночкин. – Мы бы с америкосами такие дела замутили! Какой-нибудь фонд засобачили – например, в поддержку колыбели человеческой цивилизации Аркаима. Филиал в Челябинске, в Москве офис….
— Ты думаешь, они так глупы? – уныло вздохнул Соломон Венедиктович.
— Совсем неглупые, но тупые, – заверил Костя. — Острить тупых – мое хобби.
— Ладно. Я с ними поговорю, и на Новый Год стрелку забьем.
— А давай за океаном – в Нью-Йорке там, или захудалом каком Чикаго.
— И в столице-матушке нашей ништяк! Вокруг елки попрыгаем, попируем. Они когда водки нарежутся, такие покладистые.
— Мне все ясно — начинаю копить на билет в Первопрестольную.
— Думаю, скоро тебе откладывать не из чего будет, — серьезно заметил Рубахин и перебросил Инночкину через стол злосчастный документ.
Костя, прочитав:
— Что за манера сомневаться в профессионализме наших руководителей?
— Вот-вот, — Соломон был рад, что Инночкин его сразу понял. – Скоро у тебя будет новый директор. А может, ты сам в это кресло метишь?
Приговоренный руководитель подозрительно покосился на подчиненного.
— Предлагаешь уволиться? – насупился Костя. – А дальше что?
— Оставайся. Будешь делать от финнов аборты.
— Насчет абортов не знаю, Соломон Венедиктович, но вот семью кормить надо .…
Помолчали.
Костя первый не выдержал паузы — хмыкнул, кивнув на злосчастный «пергамент»:
— Не боятся изобретатели бандитских ножей оставить предприятие без администрации да еще в самый разгар отопительного сезона.
— Разумно мыслишь, — одобрил Рубахин, вновь превращаясь в самоуверенного руководителя, и принялся излагать свой конгениальный план.
Выглядел он на все сто – прям ГОЭЛРО.
— Слушаю критику, — закончил Рубахин.
— Никаких замечаний!
— Отлично! – улыбнулся Соломон Венедиктович. – Признаться, думал: сочтешь мое предложение сумасшедшим.
— Ну… было дело, только в самом начале, а в итоге – любо!
— Ну, любо, так любо, — Рубахин протянул через стол пятерню. – Значит, вместе до финиша?
— Победного! – Костя с жаром пожал ему руку.
— А финны с финнками в финских банях…..
— … пусть финками бреют финнские яйца!
Друзья расхохотались.
— Слушай, а они свинину едят?
— Да хрен их знает! Тебе зачем?
— Дак подложим.
И снова хохот.
Двое русских продвинутых мужиков задумали финку финнам в бок. И не в темной подворотне, а прямо в просторном кабинете директора энергоремонтного предприятия, ставшего структурным подразделением со вместного русско-финнского холдинга «Фортуна». От тех, что караулят по подворотням, можно откупиться наличностью из кошелька, а вот от этих такой мелочью не отделаешься. Ишь, как регочут!
Нареготавшись.
— С кого начнем?
— Сверху вниз – тех, кто нам нужен.
— А если…
— «Отключим газ!» То бишь выгоним на хер с плохой записью в трудовой книжке. Кто не с нами, тот против нас!
— Что, так сразу со статьей? – удивился Инночкин.
— Почему «сразу»? – усмехнулся Рубахин. – На любого что-нибудь наскребется.
И подмигнул:
— С кадрами надо работать.
Нажал кнопку селектора:
— Ксения, заместителя по производству ко мне.
Через минуту звонок. Голос Барашкина:
— Вызывали, Соломон Венедиктович? Сейчас приду!
Что-что, а угодить начальству Мустафа Абрамович умел. Исконно русскому человеку, коим считал он своего директора, люба правда-матка в глаза с последующими искренними раскаяниями и извинениями – мол, заблуждался, шеф, прости подлеца. Что и практиковал почти ежедневно.
— Простите меня великодушно, Соломон Венедиктович, — тенорил Барашкин, прижав к груди обе ладони. – Не врубаюсь.
Рубахин строго:
— Раз не врубаешься, садись на хер за стол и пиши заявление по собственному желанию.
— На хер или за стол?
— Однохренственно! Впрочем, если остроумия некуда деть, иди в цирк коверным работать! А хочешь остаться у меня и не лизать финнам жопу, пиши заявление на увольнение. Предупреждаю: не создавай на ровном месте проблему — выгоню по статье.
— Обижаете, Соломон Венедиктович! – Барашкин широко улыбнулся. – Вы ж для меня, как теща родная…
— Садись, пиши, — Рубахин дал понять, что разговорная часть завершена.
Главный инженер Рылин был следующим. Глубоко посаженные недружелюбные глаза, сжатые в ниточку губы и тяжелый подбородок выдавали в нем человека, руководствующегося в жизни принципом: «а мы постоим – на своем настоим».
С полуслова поняв директора, он «врубил дурака» — делал вид, что ужасно озабочен состоянием дел на производстве.
— Я им говорю: как вы могли забыть вагончик в Ебурге? Вагончик! Это вам не будка собачья. Кстати, Костя, твои орлы.
— Да хер с ним! – успокаивал ретивого служаку директор. — Забудут, потом себе заберем. Ты что ли остаешься?
— А эти-то что удумали, уроды…, — продолжал нести «пургу» Рылин.
Рубахин долго и внимательно его слушал, склонив голову на бок и сохраняя спокойствие.
— Слышь, Рылин, — Соломон Венедиктович повертел перед собой ладонями, будто кубик Рубика собирал. – Ты должен быть в курсе, как ежи размножаются.
Тут главный инженер умолк ошарашенный.
— К чему вы? – спросил, промокнув платком лоб.
— Сейчас узнаешь, — и попросил секретаря вызвать главного бухгалтера.
Н. Л. Шулленберг не заставила себя ждать. Дама была аппетитногубая, полногрудая, но с тоненькими ножками, трепетавшими при каждом шаге от многопудовой нагрузки – этакий перекормленный Наф-Наф на копытцах.
