— Охренеть! – удивился Рубахин. – Че его преобразовывать? Люди работают – мы гребем бабки. От добра разве ищут добра? Не переумничай, смотри!
— Ты не поймешь так, налету, — терпеливо пояснил Костя. – Я тебе на расчетах готов доказать, что в теперешнем виде у нашего многопрофильного предприятия никаких перспектив.
— Ты трахнулся, дружище! — остановил его компаньон. – И не нужны в дорогу мне твои заморочки. Приеду – все расскажешь.
— Когда вернешься? А между делом в напряг подумать?
— С мулаткой на пляже о чем-то серьезном? Ну, брат, ты трудоголик!
— Не боишься, что потом будет поздно: упустим многое, если не само предприятие.
— Ладно, — согласился Рубахин. – Валяй свою тему.
— Тут вот в чем дело…- Костя достал и набил свою трубку.
Выходило по его словам такое – что усвоил директор генеральный скорее тезисно, нежели целиком.
Во-первых, база и вся техника продается за ненадобностью.
Во-вторых, весь персонал МП «Рубин» распускается за непригодностью.
В-третьих, снимается офис в приличном месте – например, в Бизнес Доме Спиридонова, в котором работают учредители и секретарша.
Далее Инночкин сообщил, чем они будут заниматься. Рубахин – выигрывать тендеры на строительство: это у него здорово получается. А Костина задача — брать кредиты и нанимать субподрядчиков.
Делать это надо быстро, даже очень быстро, так как по всем приметам грядет финансовый кризис, и «Рубину» в теперешнем виде в нем не устоять.
— Может, задержишься на пару недель? Сделаем дело, и гуляй себе смело. После реорганизации ты можешь вообще приезжать только на тендеры. Купи себе домик за кордоном…
Костя умолк, не закончив фразы. Впрочем, Рубахин его перебил:
— Лажа какая-то!
— Ты что ли против?
Костя уставился на компаньона, а тот на него.
— Никогда – слышишь?! – никогда я не дам на такое согласие. Все, мне пора. Будь здоров! — он поднялся.
— Но подожди, — пытался увещевать его Костя, — мы же…
— Нет уж, — от двери, не оборачиваясь, процедил Рубахин. – Это не для меня. Обойдусь.
— Как знаешь, — прилетело ему в спину.
Закинув сумку с деньгами на антресоли, Костя спросил жену:
— Котенок, у тебя есть мечта?
Вопрос далеко не праздный – долбанный миллион грузил душу. Непременно надо потратить его на благотворительность, решил Константин, и:
— Котенок, у тебя есть мечта?
— Хочу стать владычицей морской!
Емко сказано, и возразить нечем.
— Поехали – окуну тебя в прорубь. Глядишь – охолынешь.
На этом переговоры закончились, и чета Инночкиных, оседлав «Субару», отправилась кататься за город. Через час непринужденной езды прибыли в Чебаркуль на берег знаменитого озера. А потом прямо по льду на ту сторону.
Заглушили мотор – тишина, ни одной суетной мысли: только озеро (снег и лед), сосны на берегу и небо с далекой грядой перистых облаков. Морозный воздух не родня городскому — прозрачный и вкусный; он не давил, не утомлял, он обволакивал и утешал. С каждым вздохом наполнял легкие газированными пузырьками счастья – хотелось взлететь и бесконечно парить над землей. На душе становилось легко и свободно.
— Ззздррррась-те! – сказала сорока, качая хвостом на сосновой ветке; была она такая нарядная, что на нее приятно смотреть.
— Приехали! Ну, привет, Чебаркуль-озеро. Здравствуй, сплетница белобокая!
Жена по-девчоночьи прыснула:
— На бесптичье и коза шансонетка? Где твоя прорубь?
— Котенок, тебе никогда не хотелось удрать из города в пампасы, влезть на пальму и пришить себе хвост?
— Не-а… Мне бы шашку и коня да на линию огня!
— Ты чего такая задиристая? – Костя огляделся, будто высматривая следы жертв и разрушений.
Жена рассмеялась. Потом сказала, что с милым на природе обычно весело, но сейчас ей почему-то скучно – пикник на берегу имеет смысл только летом и плох в январе.
— Тогда внимание – сюрприз! Хочу построить здесь терем. Ты посмотри – лес, озеро — красотища! Это местечко приметил лет пятнадцать назад, когда отмечали сдачу экзамена по сопромату. Два дня погуляли, а в город вернулись совершенно другими – с внутренним смыслом и любовью к природе.
— И что тут делать? – изумилась жена.
Костя мечтательно улыбнулся:
— Каникулы, отпуск проводить, на выходные приезжать — грибы собирать, камин топить, книжки читать. В городе квартира, а здесь мы построим виллу. Будешь владычицей озерной!
— Да что вы говорите? — удивилась супруга, не допустившая в своем голосе ни единой нотки сомнений.
— Значит, решили! Тогда поехали искать владельца этой благодатной земли.
Но тот куда-то запропастился, и вопрос о приобретении земельного участка в Чебаркуле чуток отодвинулся.
На обратном пути жена окончательно разгрустилась.
— Да что с тобой? – беспокоился Инночкин.
— Последствия прогулки по озеру — появились внутренний смысл и к природе любовь. Все-таки, как мы не правильно живем…, — и, подумав, закончила мысль. – А правильно почему-то не хочется.
Позвонила секретарша Ксюша:
— Константин Александрович, у нас война.
— С кем?
— Да с Рубахиной. Олимпиада Аристарховна требует ключ от вашего кабинета.
— Обыск?
— Нет. Она вышла на работу – ей нужно место.
Костя взглянул на часы:
— Если спать до вечера, то и день не долог. Пусть вселяется в кабинет генерального.
Дальше события в «Рубине» покатились словно снежный ком с горы.
Известно давно — если бросить в воду камень, то появляются круги. С событиями похожая ситуация. И вот какая деталь интересная: камни кидают люди, а круги (читай – события) создают обстоятельства.
Оккупировав кабинет мужа, Рубахина узурпировала и власть генерального директора предприятия. Ориентироваться в производстве ума не хватало, но «стружку снимать» умело лихо, накидываясь на подчиненных лайкой высокой злобности. Оперативки, которые аппарат тут же окрестил «назидаловками», стала проводить каждое утро.
Рылин заявился прямиком из командировки – небритый, немытый, с запахом перегара. Сел, и на вопросы начальства вздумалось ему отвечать не вставая.
— Ты живое? – удивилась Олимпиада Аристарховна и передернулась, как лимон укусила, от презрения не к увиденному даже (замечать кого было ниже ее достоинства), а к ситуации, в которой вынуждена была присутствовать. – А откуда такое взялось?
— Я такое взялось из Зареченска, — сказал Рылин голосом мартовского кота, умирающего от полового истощения.
— Это понятно. Мне интересно – чего ты такое волосатое?
— Я такое волосатое потому, что ровно час назад приехал в контору из двухнедельной командировки.
У Рылина с похмела болела голова, и читался укор на лице – ну, чего пристала? Тоже мне, генерал! Я тваво муженька в позу ставил и топтал, как петух цыпленка. Скажи спасибо, что сюда приехал, а не домой отсыпаться.
— Ну и рожа у тебя! Ты смотрелся в зеркало? Зайди в туалет, глянь…
— Спасибо. Тоже очень рад нашей встрече.
— Хорошо покушамши? – угодливо и с ехидцей подсунулась главбух Шулленберг.
— Не в жратве счастье, — вздохнул Рылин.
— Ну и что ты там видел, в Зареченске? – снова Рубахина.
Главный инженер закрыл глаза и сделал такое выражение лица, словно у него вдруг разболелся зуб. Господи! – взвыл про себя. – Не за то прости, что не верую, а за то прости, что терплю эту суку! А вслух сказал:
— Ничего хорошего: главное – что я вырастил!
Он подергал себя за кургузую бороденку.
И опять Шулленберг:
— Весь на службе, бедняжечка, уработался: побриться-то ему некогда.
Ну, не сука ли?
Рубахина:
— Ну, какова служба, таков и Джеймс Бонд. А где у нас Инночкин?
Костя был в офисе Вербицкой.
Заваривая в чашечке чай, Клара сказала не без кокетства.
— Я себя сегодня во сне видела в обручальном кольце.
— Наверное, это к переменам в жизни, — нашел он возможным отнестись серьезно к ее словам.
— Время идет, и наша жизнь вслед за ним не стоит на месте. Коль существует на свете счастье, каждый человек так или иначе желает его для себя.
— Счастья желать – великая и благая задача, — согласился Костя, недоумевая: к чему это клонится разговор?
— Надо спешить, пока счастье в мире не перевелось.
— Очень вряд ли, — не согласился Костя. – С чего это оно вдруг переведется?
— Ну, не в общем масштабе, а для отдельного индивидуума вполне реально. Ибо сказано: «Все – ты, и ничего без тебя».
— Не понимаю, — пожал плечами Костя.
— Ну, что не понятного? Ты хочешь счастья, а это счастье принадлежит другому.
— Счастье это не вещь, а состояние души, и оно не может принадлежать другому. То, что ты имеешь ввиду, это пошлая зависть к счастливому человеку. Надо идти своим путем.
— Браво! – похвалила Вербицкая. – А еще?
А еще Костя поведал, зачем приехал. Тошно ему от Зареченской аферы – жулику помог, деньги ворованные получил. Стыдно ему – не чувствует спокойной радости от содеянного.
Вербицкая понимающе усмехнулась:
— Стыдно отвечать за собственные проступки. Не отвечать за собственные проступки не стыдно. Не парадокс, а норма жизни – кто умнее и энергичнее, тот ловчее и бессовестней. Совесть, Константин Александрович, как и девственность надо терять вовремя.
Костя задумался – какой тут может быть подтекст?
— Кто людям помогает, тот тратит время зря! – улыбнулась Клара Оскаровна. – Хорошими делами прославиться нельзя. Впрочем, ты можешь во всем сознаться и сесть в тюрьму, как правильный пацан.
— Сознаться? – машинально переспросил Костя. – Сесть в тюрьму?
Опять он не понял – то ли шутит она, то ли прикалывается. Но на всякий случай:
— Вот что о славе сказано в древнеславянских свитках: «Воин-русич не должен вертеться в бою, ровно девка, подпрыгивать и юлить. Перед лицом врага нельзя отступать ни на шаг, а еще меньше витязю пристало заботиться о себе, защищаться и отбивать чужие удары. В сече нужно больше думать о том, как сразить противника, а не о том, как самому уцелеть. Тогда и удача будет, и слава придет».
— Зачем ты мне об этом рассказываешь?
— Как зачем? – встрепенулся Костя. – Чтобы ты знала.
— Оригинально! – признала она. – Только для чего мне про это знать?
— Чтобы стать сопричастной.
— К великому витязю осененному славой?
Было сказано еще немало слов этим днем в кабинете Вербицкой, но время крадет воспоминания, и теперь трудно вспомнить, кто кому что говорил. Лишь над оставшимися впечатлениями время не властно. Именно тогда у Константина зародилось подозрение, что Клара собралась ему дать отставку.
Позвонила Ксюша:
— Константин Александрович, где вы? Вас хочет видеть Рубахина.
— Скрипит? Тормозам положено скрипеть. Скажи, что еду, скоро буду.
Но порой опрометчивым бывает любое обещание вплоть до военной присяги.
Позвонил Вася Шнейдер – лицеист-однокашник и менеджер с Труболитейного.
— Костян! Срочно приезжай: нужна твоя голова!
— А что случилось? Тебе повестка пришла из Израиля?
— Гораздо хуже — полный пипец! Судьба заказала марш Жопена.
— Я всегда говорил: придурок в любой ситуации найдет способ застрелиться, утопиться или попасть под машину. У тебя какой вариант?
— Ты будешь прикалываться или приедешь и таки покажешь, где мраки зимуют?
Вопрос прозвучал, так что оставалось только определиться с ответом.
— Значится так: позвони к нам в офис, скажи Рубахиной, что меня забираешь.
— Не понял, — скрипнул мозгами Шнейдер.
— Видел у медиков эмблему – бокал со змеей? Это семейный герб Рубахиных – он пьет, она шипит. Соломон теперь в отпуске, в его кресле супруга являет бренному миру коварство и ядовитость своей особы.
— Я смотрю, ваш «Рубин» — куда не целуй, всюду жопа. Просто заповедник для идиотов: ходи и оглядывайся – чуть расслабился и ты уже не мужик. Как там умудряешься выжить? Впрочем, ты и сам раздолбай на все сто.
— На себя посмотри, — буркнул Инночкин, разворачивая авто к Труболитейному.
У Васи Шнейдера в позитиве была медаль от лицея и красный диплом Южноуральского госуниверситета. За эти заслуги без конкурса был зачислен в команду менеджеров Челябинского Труболитейного завода. По природе еврейской был высокомерным и мало кого пускал в свою душу. Костя Инночкин — исключение.
Ситуация на Труболитейке подобно зареченской, только другого характера грех – словоблудие. Кто-то где-то кому-то похвастал, что первого февраля новый цех производства труб охренительного диаметра будет уже готов к пуску.
