Жили-были два буржуя

На следующее утро Костя Инночкин проводил первую свою оперативку в качестве исполняющего обязанности гендиректора.
— Все знают, что им делать? – обратился к собравшимся специалистам. – Ну так идите и делайте свое дело. А вы, Владимир Викторович, задержитесь.
Рылин остался.
— Будешь искать крайних и виноватых? Учти: меня грызть – дело бесперспективное: я – жесткий и вредный. Об меня только зубы тупить.
— Мне бы хотелось знать ваше личное мнение о ситуации в Нягани.
Рылин вскочил на ноги и заходил по кабинету:
— А что Нягань? Прокакал Рубахин Нягань. Сколько я ему говорил – это подстава, а он валил и валил туда наши бабки. Мало освоенного – мы там своих сколько средств закапали. Это все от волюнтаристического метода руководства.
— Вы правы. Только садитесь – в ногах правды нет.
Рылин пожал плечами и сел. Лицо у него было злое-презлое.
— Вы бы что предприняли, Владимир Викторович, на месте генерального директора?
Рылин счел за благо промолчать.
Подождав, Костя подвел итог беседы:
— Я так расцениваю вашу позицию – когда каждый баран висит за свою ногу, мясной рынок функционирует идеально. Идите.
— Спаситель ты наш! – буркнул Рылин от двери. – Корифей из Британии!
Очень сильно Инночкину захотелось надавать главному инженеру оплеух. Не зуботычин, а именно оплеух. Звонких, увесистых, хлестких пощечин. Таких, чтобы голова моталась из стороны в сторону. А напоследок смачно плюнуть в ехидную физиономию и прогнать прочь. Это не есть человек команды, хотя стоит отметить – специалист не плохой.
Но не время давать волю чувствам. Выпить кофе, позвонить жене и рассказать ей новый анекдот, а потом – работать, работать и работать. Делать свое менеджерское дело. И попутно набираться опыта – после кембриджских теорий русский бизнес казался тяжелейшей ординатурой.
— Ксюш, пригласи ко мне Мустафу Абрамовича.
Когда замдиректора вошел, Костя предложил ему кофе и стул.
— Побеседуем?
— О чем? – Барашкин облизал черный след кофе с губ.
— Я хочу знать все, что вы знаете о генподрядчике в Нягани.
— Что я могу о нем сказать? Козел стопроцентный.
— Ну, а подробности? Нос пятаком, правый рог согнут, на хвосте алый бантик…
Уловив Костин тон, Барашкин говорил минут тридцать не меньше. Инночкин согласно кивал, давая понять, что слышит и понимает, что ему говорят, но пометок не делал. Все нормально, говорил его спокойный взгляд, насколько это может быть нормальным в сложившейся ситуации. А обсуждали они вопрос – насколько все-таки сволочная штука жизнь на конкретном примере!
В окна забарабанили крупные капли дождя.
— А в Нягани уже холода, — заметил Мустафа Абрамович.
Костя вдавил кнопку селектора:
— Ксюш, закусончик.
Ксения внесла на подносе любимые Рубахинские бутерброды – шпроты, дольки лимона, черный хлеб. И две бутылки пива.
— Какая роскошь! – притворно восхитился Барашкин и получил все пиво и половину закуски.
— А у нас новость! – с заговорщицким видом сообщила Ксения. – Лена Котова замуж выходит.
— В четвертый раз или в пятый? – поинтересовался Барашкин.
— Зато Дима на ней женится в первый раз, — губки поджала секретарша.
— Какой Дима? Из отдела снабжения? Повезло парню, – тон заместителя директора по производству свидетельствовал, что на самом деле он так не считал.
— Деньги нужны, — вслух и с печалью подумал Костя.
— Да уж, — посетовала Ксюша. – Четвертый месяц сидим без зарплаты.
ИО гендиректора махнул ей рукой – иди, мол, не мешай нам работать. Потом повернулся к Барашкину и предложил:
— А теперь выкладывай начистоту – все, что знаешь и думаешь по вопросу. Не заставляй меня терзаться догадками.
— Что выкладывать? – Мустафа Абрамович сделал попытку уклониться. – Выкладывать нечего. Кинули нас в Нягани – вот и все дела.
— Не стал бы настаивать, если б не знал тебя. Скажи мне, как есть, свое мнение о произошедшем.
Барашкин, глубоко вздохнув:
— Это можно. Только не перебивай! Я проанализировал ситуацию и сделал выводы. Выводы эти не в нашу пользу.
Он стал рассказывать производственные передряги «Рубина» в Нягани – все с самого начала. Инночкин слушал хорошо – не перебивал, не комментировал, не ахал и не охал. Только время от времени кивал головой, не столько согласно, сколь поощрительно – давай, мол, продолжай.
— Теперь ты понял, что появились новые жулики с новыми приемами разводки? Они поощряют – давай, мол, давай – но не дают закончить объект: другой суют. И по приказу Соломона мы давали – силы, средства, время рабочее. А процентовки – пыль. Они подписали их, а потом выставили претензий по качеству столько, что мы же остались должниками. Теперь наши незавершенные объекты заканчивает кто-то им свой — и деньги в карман за весь объем. Вот так! Никаких шансов в арбитражке. Это и шеф понимает – потому-то злится и пьет.
Инночкин ничего не сказал – достал трубку, набил, закурил, встал и заходил по кабинету неспешным шагом, смахивая на всенародного героя в исторических фильмах.
— Если тебе нечем возразить, то лучше молчи, — одобрил его поведение Барашкин. – Это правильно. А еще лучше – послушай совета дружеского: не влазь в это дело. Найди себе что-нибудь на стороне, а «Рубин» — помяни мое слово — скоро захлебнется кровью: терпение-то у людей на исходе.
— Мустафа Абрамович, давай представим, что мы с тобой – совершенно посторонние друг другу люди, — сказал Константин нечто совершенно неожиданное.
— Зачем? – от удивления Барашкин попытался встать, но Инночкин положил ему руку на плечо.
— Сиди, сиди и представляй.
— Ну, положим, представил, — замдиректора все не мог понять, к чему клонит ио директора. – А дальше что? Мы станем знакомиться заново?
— Нет, мы поговорим как два специалиста.
— Ах вот…
— Вот именно. Теперь ты слушай, а я буду говорить, — Инночкин остановился у окна, за которым сгустился дождь, и сунул руку за борт пиджака.
— Тебе бы, Костя, усы: вылитый Коба — Вождь Всех Народов, — пошутил Барашкин, но кембриджский выпускник настроился на серьезный лад и шутить не собирался.
— Разберем этот… случай. Что мы имеем? Хитрость одних и глупость других. В результате предбанкротное состояние предприятия. Теперь разыграем ситуацию в лицах, распределив роли. Ты, Мустафа Абрамович – радеющий за судьбу предприятия замдиректор его, я – менеджер, приглашенный в помощь. Напутствуя на борьбу за интересы «Рубина», что вы мне посоветуете предпринять в Нягани?
— Я бы посоветовал туда не ездить.
— Это как другу, а как специалисту, который нанят, которого не жалко?
— Ага! Понял. Первое! – Барашкин показал указательный палец. – Я бы ему сказал: со щитом или на щите…
— Принимается!
Мустафа Абрамович воодушевился, входя в роль.
— С первым пунктом закончили. Перейдем ко второму, — к указательному пальцу добавился средний. – С жуликами надо поступать по-свойски.
— В рамках закона.
— Безусловно. Нанял бы частного детектива, выведал всю подноготную жизнь этого подлеца из «Ю-8» Кастаняна и на чем-нибудь зацепил.
— Сколько может стоить педофилия или гомосексуализм начальника большой стройки? Сто тысяч? Миллион? Оставим поэзию. Мы говорим как два профессионала. Жду ваш третий палец.
— Третье! – Барашкин отогнул безымянный палец и задумался. Ничего не придумав, почесал этим пальцем переносицу и подвел итог. – Не вижу зацепок.
— Не хочется думать?
— Отнюдь, — Барашкин покачал головой. – Нанятому менеджеру я бы сказал: действуй по обстоятельствам.
Несколько минут они молчали. Мустафа Абрамович сидел в прежней позе и смотрел на Инночкина, а тот отвернулся к окну, не желая встречаться с ним взглядом.
Первым заговорил Барашкин:
— Знаешь, Костя, если бы я знал тебя не так хорошо, я бы решил, что ты сходишь с ума от банальной гордыни.
— Это как? – Инночкин повернул к нему голову.
— Ну, переживаешь за свою репутацию: я, мол, великий и ужасный кембриджский выпускник – любого в бараний рог…
Костя сел в кресло директора, выбил трубку в массивную пепельницу.
— Закончим разговор на профессиональную тему. Чаю хочешь: черного, как наша совесть, и горького, как наша жизнь?
— После пива-то? Нет, — вздохнул, поднимаясь, Барашкин. – Хороший бы из тебя получился директор – думающий и вежливый.
Проблема Нягани навалилась тоской – что делать? что делать? что?
Чтобы отвлечься, Костя попытался вспомнить что-нибудь хорошее из жизни в Англии, но ничего не приходило на ум. Появилась тревога – Инночкину показалось, что он упустил какую-то важную деталь из лекций кембриджских научно-экономических светил. Упустил нечто фундаментальное, без чего вся сумма знаний становилась карточным домиком на песке.
К удивлению и ужасу своему он вдруг почувствовал, что обогащенному знаниями и отягощенному ответственностью дипломированного специалиста работать ему стало тяжелее. До Кембриджа были просветы, были периоды депрессии, но главное оставалось неизменным — он всегда верил в себя, в удачу и свой профессионализм. Сейчас он начал сомневаться. Сомневаться и бояться какой-то ошибки, неверного решения, которое окончательно погубит тонущее предприятие.
В конце рабочего дня пригласил к себе главного сварщика предприятия, которого безмерно уважал за спокойный и веселый нрав.
Анатолий Григорьевич Городцов без суеты и фамильярности рассказал о своей работе и впечатлениях в Нягани. Со вздохом закончил:
— Финансы не моя стихия. А в производстве конфликтов не было. По качеству тоже шарад не забивали. Работать можно было. Жаль, что так кисло кончилось.
— Приходилось встречаться с подрядчиком? Как он вам?
— Не мой уровень, конечно, но сталкиваться приходилось. Сразу бросился в глаза такой факт: он не умеет и не любит строить.
— То есть ты хочешь сказать, Анатолий Григорьевич, что Георг Кастанян – весьма никудышный энергостроитель?
— Все строители, на мой взгляд, бывают трех видов: от Бога, нормальные и «ни рыба ни мясо». Вроде бегает по стройке, орет, а коснись конкретных даже простых вопросов — плавает, как экскремент. Обычно такие и лезут в администраторы – умные и сильные, изо всех сил карабкающиеся наверх, делающие карьеру на любом поприще. В тонкости строительства вникать считают нецарским делом.
— Ага! Это уже информация к размышлению, — вдохновился Инночкин. – Что еще?
Когда прозвучал выстрел, Костя заваривал кофе себе и Городцову: Ксюша уже отбыла домой.
— Рванул баллон? – спросил он главного сварщика предприятия. – У вас еще работают в цеху?
— Нет. Кажется на дворе.
Они посмотрели в окно. Двор был пуст – всюду царило спокойствие. Сыро блестел асфальт, но дождь прекратился. Выглянули в коридор – тоже ничего необычного.
— Что это было? – спросил Костя у технички, моющей пол.
— Что-то где-то упало, — ответила та. – Сама хотела спросить.
Вернулись в кабинет, сели за кофе. В коридоре послышался громкий голос Рубахина. Стало ясно – случилось нечто экстраординарное.
Действительно, отбывший в отпуск Соломон Венедиктович вошел неожиданно в свой кабинет – бледный, с вытаращенными глазами и гримасой боли на лице. Левый рукав его кожаного пиджака был темным от крови.
— А вы какого хрена тут делаете? Вашего шефа чуть не убили прямо в воротах предприятия.
Тронув простреленную руку, матерно выругался сквозь стиснутые зубы.
— Шеф, «скорую» надо, — предложил главный сварщик.
— Ага, сейчас! Скорая – огнестрел – милиция…
— А вдруг заражение?
— Думаешь? Бабки есть?
Костя с Городцовым переглянулись и выложили наличку на стол. Рубахин добавил здоровой рукой из своего кармана.
— Думаю, хватит – пасть заткнем. Вызывай «скорую».
— Надо жгут наложить — пока дождемся врачей, истечешь кровью.
Нашли аптечку, сняли пиджак, затянули предплечье.
— Кто это в тебя, шеф?
— Не видел. Из кустов на въезде. Похоже из охотничьего ружья или обреза.
— А охрана-то где?
— Это я вас должен спросить.
Городцов беспокойно:
— Все-таки надо ментов вызывать. Перезарядят ружье, поднимутся сюда и всех положат.
Повисла напряженная тишина.
Инночкин, раскурив трубку:
— Сначала техничку убьют – у нас будет время прыгнуть в окно.
Городцов подошел и глянул в него:
— Ох, что творится на белом свете!
— Выпить конечно нет? – Рубахин сел в свое кресло и прикрыл глаза.
— Приехала «скорая», — сообщил Городцов.
— Пешком или на машине? – поинтересовался Рубахин.
— Идут пешком.