Глава 25.
Рубен и Медея просидели до самого вечера. Проблем было чрезвычайно много: какие активы оставить здесь, а что вывести в Финляндию? Это, конечно, Российская земля, но не совсем. Там свои законы, свой парламент. От Петербурга недалеко, но все же одной ей управляться будет ох, как не просто. Да и не привыкли российские мужики бабе подчиняться.
Медея возвращалась домой в карете. «Ну и как теперь с Джоном разговаривать? Ее работа, ее фирма, она совладелец», — эти слова будоражили и пьянили, как хорошее шампанское. Какая там к черту Англия, тут такие дела разворачиваются.
На следующий день в порт столицы Российской империи вошло английское торговое судно «SS Gairsoppa», на котором, наконец, прибыл врач Джон Олдман.
Супруга проговорили всю ночь напролет. Обоим хотелось рассказать, как можно больше, и им казалось, что какая-то неведомая сила их вот-вот разлучит вновь.
Джон предложил прямо с утра отправиться гулять, прихватив с собой Аннушку.
Медея, было, согласилась, но по пути попросила остановить карету у конторы, да и задержалась там надолго. Джон с дочкой прогуливался взад-вперед, пока его не окликнул старый знакомый — английский торговец ювелирными изделиями Джеймс Брэнч Кейбелл, который по делам как раз посещал «Ювелирный дом Давоянов». Слово за слово, соотечественники разговорились и решили, что сегодня вечером Джон Олдман просто обязан посетить Английский клуб.
Это был один из первых в России джентльменских клубов, наиболее популярный центр российской общественной и политической жизни. В то время этот дом славился обедами и карточной игрой, во многом определял общественное мнение города. Количество членов было ограничено, новых членов принимали по рекомендациям после тайного голосования.
Решено – сделано. Джону очень хотелось стать членом этого элитного заведения, пока же он здесь присутствовал всего лишь как приглашенный гость. Ему стало неловко от того, что Медея осталась дома с ребенком всего на второй день его пребывания в России, но расспросы соотечественников и представителей российской знати о последних событиях на его Родине, отодвинули его сомнения далеко на второй план.
Кейбелл потащил его к группе людей, увлеченно обсуждающих новые марки Российской Империи. Здесь собрались увлеченные филателисты, как русские, так и англичане. Шел бойкий обмен и торговля. Джон постоял немного, послушал и отправился к другой группе людей, оживленно обсуждающих последние события в области политики. «Жаль, что здесь нет медиков, вот с кем было-бы интересно пообщаться», — подумал Олдман. Однако услышанный разговор его заинтересовал. В кулуарах обсуждали возможную войну России с Японией и судьбу острова Сахалин.
Еще в 1899 году штаб Приамурского военного округа признал оборону Сахалина непосильной для войск, имевшихся в Приамурье. Военное командование не считало Сахалин стратегически важным на дальневосточном театре военных действий. В мае 1903 года Сахалин посетил военный министр России генерал А.Н. Куропаткин и дал указание о принятии мер к обороне. С материка привезли 8 орудий и 12 пулеметов. На этом забота государства о маленьком клочке русской земли окончилась.
Олдман решил, что он просто обязан поделиться этой информацией с Медеей и подумать, какие шаги можно предпринять уже сейчас, что бы вытащить своего тестя с этого острова.
Между тем, самые важные события в тот вечер проходили не в группе политиков, а как раз в той группе людей, которую покинул Джон.
Респектабельный господин, по фамилии Маевский, продал некоему господину Кирееву Льву Васильевичу, уполномоченному самого барона Фредерикcа — министра двора и уделов, за весьма внушительную сумму конверт, внутри которого находилась марка с изображением Левиафана. Барон Фредерикc давно мечтал преподнести эту редкую марку для пополнения личной коллекции императора Николая II, помня о том, что его предшественник на высоком министерском посту, генерал-фельдмаршал Адлерберг, приложил значительные усилия к её созданию.
К большому сожалению для коллекции марок государя–императора свидетелем этой сделки оказался наш знакомы англичанин Джеймс Брэнч Кейбелл, желавший сделать дорогой подарок своему королю и кузену Николая II. В конце–концов, господин Киреев не устоял перед напором и кошельком с большим количеством фунтов стерлингов заядлого английского филателиста, и конверт с заветным Левиафаном перекочевал сначала в карман Кейбелла, а несколько позднее уютно разместился в коллекции английского правителя Георга V, не менее ценителя редких марок, чем русский царь Николай II.
Так, из-за чистой случайности, просьба пламенной революционерки товарища Этери осталось не исполненной в отдельно взятой стране, но за то послужила борьбе с ненавистным царизмом в мировом масштабе.
Глава 26.
Недолго продолжалась семейная идиллия Олдманов, через несколько дней начались взаимные упреки. Медея долго засиживалась на работе, Джон зачастил в Английский клуб. Сказывалась и большая разница в возрасте супругов, и различный менталитет. Джон уже отвык от России, да еще напряженная политическая обстановка сильно пугала его. Медея уже в категорической форме отказывалась даже обсуждать свой отъезд в Англию, ей казалось, что своим отъездом она предаст дело, которое доверил ей Давоян; что только она уедет, отца, наконец отпустят и они никогда не увидятся.
Вмешательство России в японо-китайскую войну 1895 года одним росчерком пера лишили Японию всех плодов ее победы, пробудило ненависть к России в сердце каждого японца. Когда же три года спустя — в 1898 году Россия приобрела Ляодун с Порт-Артуром, скрытая эта ненависть превратилась в открытую ярость. Сознание, что Россия не только лишила Японию ее завоеваний, но еще и присвоила их себе, было нестерпимо для национального самолюбия. Государственные расчеты, требовавшие обоснования преобразованной империи на Азиатском материке, шли рука об руку с уязвленным самолюбием всей нации. От Императора Мутсухито до последнего рикши все понимали, что вопрос этот может быть решен лишь силой оружия.
…Всеподданнейшие телеграммы Наместника Николая II на Дальнем Востоке генерал-адъютанта Алексеева Евгения Ивановича:
«Всеподданнейше доношу Вашему Императорскому Величеству, что около полуночи, с 26-го на 27-е января японские миноносцы произвели внезапную минную атаку на эскадру, стоявшую на внешнем рейде крепости Порт-Артур. Причём броненосцы «Ретвизан», «Цесаревич» и крейсер «Паллада» получили пробоины – степень их серьёзности выясняется. Подробности представлю Вашему Императорскому Величеству дополнительно».
«В дополнение телеграммы от сего числа всеподданнейше доношу Вашему Императорскому Величеству, что все три поврежденных судна держатся на воде, котлы и машины исправны. «Цесаревич» получил пробоину в рулевом отделении, руль повреждён.
На «Ретвизане» пробоина в отделении подводных носовых аппаратов. На «Палладе» пробоина в середине борта близ машины. После взрыва к броненосцам немедленно подошли дежурные крейсера оказать помощь и, невзирая на тёмную ночь, приняты были меры ввести потерпевшие суда на внутренний рейд. Потери в офицерах нет; нижних чинов убито два, потонуло пять, ранено восемь. Неприятельские миноносцы своевременно были встречены сильным огнём с судов. По окончанию атаки найдены две невзорвавшиеся мины».
Россия вступила в войну с Японией.
Беда не приходит одна, пришло известие, что тяжело заболел английский король Георг V и врача королевской больницы господина Олдмана срочно отзывают из отпуска для продолжения работы в составе группы придворных медиков. О том, что бы Аннушка поехала с отцом, Медея даже и слушать не желала. Она каждый день покупала пачки газет, выискивая глазами гулкое слово Сахалин.
Глава 27.
С десяти лет будущий английский король Георг V почти постоянно находился в морском плаванье с целью поправки своего слабого здоровья. На крейсере принц подчинялся общему для кадетов образовательному и воспитательному режиму. Он вставал в пять утра, должен был сам чистить свое платье и обувь, довольствоваться очень скромным столом и нести все тяжести службы корабельного юнги.
Плаванье Георга продолжалось непрерывно четырнадцать лет. Он побывал шесть раз в Индии, четыре раза в Канаде, два раза в Центральной Африке и два раза в Австралии. Принц Георг, таким образом, прежде всего, был моряком — моряком по впечатлению, моряком по профессии. Побывав во многих странах мира, он заразился коллекционированием марок. Альбомы с марками занимали целые полки его кабинета, а особо ценные хранились в специальном ящике – сейфе.
Неожиданно для всех монарх занемог. Целый сонм медиков не мог поставить диагноз, между тем королю становилось все хуже и хуже.
Джорж Олдман вместе с медсестрой Элеонорой, после соответствующих проверок, были допущены в личные покои в Виндзорском дворце. Еще далеко не старый человек сидел в кресле и рассматривал на свет марку, конверт от нее лежал рядом на столе.
Джону хватило доли секунды, что бы понять причину болезни государя. Уникальная марка с изображением Левиафана выглядела точно так же, как и шесть ее сестер, лежащих сейчас за иконой Георгия Победоносца в далеком Санкт Петербурге.
— Ваше высочество, уберите немедленно эту марку, — воскликнул врач.
— Это почему же? — возмутился король. — Я ею еще не на любовался. Удивительно редкий экземпляр.
Олдман хотел тут же рассказать историю и этой марки, и своей семьи, но вдруг осёкся — показаться сейчас смешным перед самим государем было выше его сил, и он, потупившись, произнес:
— Мы с сестрой пришли сделать укол. Пожалуйста, позвольте нам исполнить свой долг.
Георг быстро положил марку в конверт и спрятал его не в сейф, а просто положил в альбом с остальными марками.
«Это мой шанс», — подумал врач и взял у медсестры шприц с лекарством.
Целый вечер потратил Джон, что бы по памяти нарисовать эскиз проклятой марки. Еще день ушел на то, что бы найти в Лондоне гравера, согласившегося без лишних расспросов по эскизу изготовить марку. Теперь оставалось самое трудное — проникнуть в заветный кабинет и подменить подлинник на копию.
Джон строил планы, ему казалось, что его затея обречена на полный провал. Не было в государстве более охраняемой комнаты, чем кабинет короля. Но и выхода у врача не было. Никто не поверит ему в сказку про заколдованную марку, на дворе уже XX-й просвещенный век. Люди летают по воздуху на аэропланах, катаются на авто и разговаривают в трубку телефона.
«Как же быть, как быть?», — постоянно крутилась одно и тоже в его голове. — Если марка не исчезнет, Георг умрет, не помогут лекарства против магии самой легендарной Медеи. Все, что мы ему колем, только поддерживает его организм, но выздороветь окончательно государь не сможет».
Если долго обдумывать, какой-то проект, то решение рано или поздно созреет.
Олдман вошёл в группу врачей королевской клиники, приглашенных на торжественное собрание, посвященное очередному выпуску молодых медиков. Народу собралось много. Король сидя приветствовал гостей, а Джон выбрал момент и с замирающим сердцем отправился в знакомый кабинет. Зрительной памятью он обладал отменной, да и везло ему в этот день неимоверно. Если бы марка была помещена в сейф, Джону его не удалось бы открыть никогда. Но король больше марку не рассматривал и она лежала в том же альбоме, в который ее положили в прошлый раз. Не помня себя от страха, врач совершил подмену и быстро покинул кабинет.
Сознание того, что он сделал, окрыляло его. Сославшись на неотложные дела, Олдман покинул собрание и, поймав кэб, быстро уехал из Виндзорского замка.
В нем проснулся дух естествоиспытателя, он вдруг решил проверить действие зловещего куска бумаги на самом себе. Поздним вечером он завел дневник наблюдений и приложил марку себе ко лбу. «В самом крайнем случае Медея найдет какое-нибудь контр заклинание», — подумал он и потерял сознание.
На следующий день монарх почувствовал себя значительно лучше, а уже через неделю от его хвори не осталось и следа. В связи с чем было выпущен высочайший манифест о награждении особо отличившихся медиков, в числе которых одним из первых указывалась фамилия Олдмана. Однако, врач не мог в полной мере радоваться такому событию. Он сам пребывал в королевской больнице и его коллеги мучились над диагнозом больного. Тайком от них Джон вел свой дневник и сам пытался подобрать себе нужное лекарство, но получалось плохо.
