Глава 52.
Хельсинки, столица нового суверенного государства, встретила новых эмигрантов таким же холодным и пронизывающим ветром, как и в родном Питере. Им предстояло идти пешком почти через весь город. Деньги, полученные в Британском консульстве, заканчивались и были предназначены только на еду. Город выглядел практически пустым. Все, кто мог, попрятались по домам или ресторанчикам. Медея вспомнила веселое время, когда она с Рубеном наслаждалась здесь изысками местной кухни.
Вдруг рядом с ними остановился конный экипаж и старый финн на ломанном русском языке предложил:
— Садитеесь, дамы, в карету. Нельзя в таккккую жуткую погоду совершать прогулки.Оччень можно сильно заббболеть.
— Спасибо, — через силу улыбнулась Медея. — Но у нас совсем нет денег.
Финн помолчал минуту, его лошадь переминалась с ноги на ногу.
— Садитесь за так, денег не надо. Лошадь тоже мерзнет, ей надо двигаться много, что бы согреваться. Раньше лучше был, много русский офицер экипаж требовал, дам возил в лес, на сопки, к морю. Теперь плохо совсем: офицер нет, денег нет. Мы, финны, народ ошень бережный, как это по- русски — экономнительный, на экипаж денег жалко. Так что давайте, быстрее садитесь, лошадка ехать хочет. Ей стоять холодно совсем.
Заботливый финн укутал их старой бараньей шубой и повез к дому Рубена. Высадив их у калитки, финн развернулся, а Аннушка подбежала и звонко поцеловала его в небритую щеку.
Мать нерешительно стояла возле звонка.
— Звони же скорее, звони, — взмолилась девушка. — Чего же ты ждешь?
Медея в нерешительности продолжала стоять. Если его нет, Виктория Грошольц просто не пустит их на порог. Как может относиться законная супруга к возможной сопернице? Но, может быть, она знает, где он и расскажет? Это тоже дорого стоит.
Медея постояла еще с минуту и нерешительно здоровой рукой нажала на кнопку звонка.
К ним вышла сама хозяйка, укутанная в какие-то теплые платки, совсем не ухоженная и сильно исхудавшая. Она удивительно тепло встретила замерших путешественников и проводила их прямо на кухню.
— Прислуги в доме нет. Я сама, как могу, управляюсь, — как-то заискивающе проговорила Виктория. — Да вы располагайтесь, чувствуйте себя как дома. Сейчас я организую горячий чай. В доме тепло только здесь и в спальне. Я больше нигде не топлю, экономлю.
Медея смотрела на нее и понимала, что в этом доме тоже поселилась беда.
— Ну, что же вы не спрашиваете про мужа? — опережая события, спросила мадам Грошольц. — Я же сказала — не надо стесняться, мы ведь с вами почти родственники. Пейте чай. Вот есть печенья, правда сухие. Я вам все сейчас расскажу.
Муж удачно съездил и в Иран, и в Англию. Его не потопили немецкие подводные лодки, его нигде не взяли в плен. У него стал потихоньку налаживаться бизнес, но его посадила в тюрьму моя лучшая подруга Эмма Филиндер. Когда-то давно Рубен занял у нее кучу денег. Я об этом ничего не знала, а сейчас эта тварь предъявила их к оплате. Теперь он в долговой тюрьме.
— Как в тюрьме? Где в тюрьме? — чуть не поперхнувшись горячим чаем, воскликнула Медея.
— Здесь, в Хельсинки, — как-то спокойно и обреченно ответила Виктория.
— И вы ничего не делаете, что бы вытащить его оттуда? — продолжала Медея. — Надо же, что-то делать и немедленно.
— Все, что я могла, я уже сделала, — так же по-скандинавски невозмутимо продолжила мадам Грошольц. — Я заложила свои магазины в Швеции, я заложила этот дом, я почти собрала нужную сумму… Если бы не ваша революция, но наших активов вполне хватило бы, что бы погасить все векселя.
— А занять у кого-нибудь можно? — вступила в разговор все это время молчавшая Аннушка.
— Здесь больше не у кого. У меня есть немного денег, и я устрою вам встречу с Рубеном, — сказала женщина и, отвернувшись, закашлялась.
— А можно сегодня? Давайте прямо сейчас»,- попросила Медея.
— Вот допьем чай, вы согреетесь с дороги и тогда пойдем. Здесь недалеко. Мне еще вам надо что–то очень важное сказать.
— Виктория, у нас билеты на пароход до Лондона. Мы скоро уедем. Можно мы пока здесь поживем? — умоляюще попросила Медея.
— Конечно, можно и даже нужно, — улыбнувшись одними кончиками губ, ответила Виктория. — Вот об это я и хочу поговорить, только вы, пожалуйста, меня не перебивайте. Для меня все это очень тяжело. Как вы знаете, у нас с Рубеном детей нет, и уже никогда не будет. Я знаю, что Рубен любил и любит только тебя.
Медея открыла было рот, чтобы возразить, но Виктория остановила ее жестом.
— Я уже давно не излечимо больна. Я лечилась и здесь, и в Европе. Наступало улучшение, но не на долго, и вот мне осталось совсем чуть-чуть. Я хочу, чтобы он уехал вместе с вами или, если не получится, то приехал бы к вам и жил в Англии.
Медея опять хотела что-то сказать, но не смогла и продолжала молча слушать.
— Ты и твоя дочь сделаете его, наконец, счастливым. Он это заслужил. А я скандинавка, я должна уйти одна. Я не хочу его сочувствия и его жалости.. Надеюсь, это понятно? Нам теперь нечего делить и вы для меня такие же родственники, как и он. А теперь пошли, уже скоро стемнеет.
Рубен пришел в неописуемый восторг, увидев Медею и Аннушку. Никого не стесняясь, он расцеловал обоих. Прижал к себе Медею, начал говорить ей на ухо:
— У тебя марки остались? Хотя бы одна? Надо отдать ее этой чертовке — Эмме Филиндер. Пусть подавится, и забери у неё все мои векселя и немедленно сожги. Только не говори, что у тебя нет ни одной марки.
Медея, прикусила губу, так как Рубен, обнимая, сжал ее больную руку. Превозмогая боль она прошептала:
— Есть одна скомканная, в кармане лежит.
— Тогда иди и сделай, что я прошу. Тогда уже завтра я буду с вами.
— А эта ингерманландка знает, как обращаться с марками? — спросила Медея.
— Во всех тонкостях нет, но они ей очень для чего-то нужны.
«Ну, что ж, она эту марку получит», — подумала женщина, чмокнула Рубена в щеку и вышла.
Глава 53.
Прежде чем поехать к Эмме, Медея попросила у Виктории пару прочных кожаных перчаток. Мадам Горошольц долго рылась в шкафу. Наконец, нашла именно те, что требовались.
Аннушку с собой не взяли, отправив отсыпаться на кухню, постелив при этом ей на двух сдвинутых креслах, рядом с горящей плитой.
Ингерманландка была сильно удивлена визитом двух женщин, но узнав цель их визита, тут же потребовала показать марку. Медея, не снимая перчатки, вытащила из рукава помятую марку и показала ее Эмме.
— Сначала все векселя и документы, с металлом в голосе произнесла Медея.
— А вдруг это подделка? — возмутилась Филиндер. — Я должна показать марку специалисту.
— Я скоро уезжаю и больше вас тревожить не буду. Вам нужна марка, так забирайте сейчас, иначе ее с удовольствием заберут другие.
И Филиндер не выдержала, она убежала в другую комнату. Послышался скрежет отпираемого сейфа.
— Берите, здесь все векселя и расписки вашего Рубена, а мне давайте марку.
— Нет, Эмма, — вступила в разговор Виктория. — Будь добра, напиши расписку для полиции и суда, что ты больше не имеешь никаких претензий к господину Рубену Кареновичу Давояну. Тогда и получишь этот клочок бумаги.
Эмма обменяла расписку на марку и тут же стала рассматривать ее на свет.
Женщины, не отпускавшие извозчика, прямо от дома Филинглер поехали в тюрьму освобождать Рубена.
Ингерманландка умерла не сразу. Она еще долга рассматривала марку и представляла, какую награду получит за нее в Германской правительственной канцелярии? Потом ей стало плохо, ее знобило. Она придвинула кресло к камину, но ценную реликвию боялась выпустить из своих рук. Лишь теряя сознание, она увидела перед собой страшного Левиафана и в ужасе швырнула в него скомканной маркой. Клочок бумаги полетел в огонь камина, но было уже поздно. Последний Левиафан сделал свое черное дело и сгорел, как подобает всякой нечисти в очистительном огне.
Эпилог
Виктория, как истинная скандинавская женщина, настояла на своем. Никакие уговоры Рубена и Медеи не изменили ее решения. Она требовала, что бы ее оставили одну.
Она сама пошла в Мэрию и, используя все свои связи и авторитет, развелась с «неверным мужем» Рубеном Давояном, при этом почему-то почти все финансовые активы достались бывшему мужу. Старый усатый нотариус покрутил руками длинный седой ус и заявил, что он много повидал на своем веку, но что бы такое.. И шлепнул печать на составленный документ.
Дом Олдманов в графстве Кент, оказался весьма приличным и хорошо сохранился. Медея получила причитающиеся ей, как вдове, финансовые средства. Рубен постоянно пропадал в Лондоне, восстанавливая прежние связи в ювелирных и финансовых кругах делового центра.
Казалось бы, все образумилось: буря отгремела и ушла, осталось только навести порядок. Но не тут-то было.
Однажды вечером после ужина Рубен затеял странный разговор.
— Скажи, Медея, где сейчас твоя Родина?
— Странный вопрос, дорогой мой супруг. Конечно же Родина моя Россия, а Англия — это только место жительства. А у тебя, что другая Родина?
— И у меня Россия, — тихо и задумчиво ответил супруг.
— И к чему это разговор? — допытывалась женщина.
-А к тому, что я и раньше, как мог, помогал Родине. И сейчас ко мне обратились люди оттуда, и я решил, что буду им помогать. Понимаешь, дорогая, Родину не выбирают. Правители бывают разные, в основном плохие и ужасные, но Родина от этого хуже не становится. Надеюсь, ты со мною согласна?
— Но они отняли у тебя, и у меня, между прочим, наше дело, наш бизнес, и ты хочешь им это простить? Они вынудили нас уехать с этой Родины.
— Медея, им сейчас очень трудно. На них ополчился весь мир. Там идет война, и чем быстрее они победят, тем быстрее на нашей с тобой Родине наступит мир.
— Я еду завтра в наше посольство в Лондоне и хочу, что бы ты отпустила Аннушку со мной.
— Это еще зачем?
— Там есть один очень интересный молодой человек. Я хочу ее с ним познакомить.
— А меня, как мать, ты спросил? — возмутилась Медея.
— Аннушке надо учиться, она будет учиться в Лондоне. Надеюсь, в этом ты со мной согласна? Она хочет быть самостоятельной. Ты себя вспомни в ее годы: кто уехал в Москву к Давоянам сразу после похорон матери, а?
Медея сдалась.
На следующее утро Рубен и Аннушка уехали в столицу.
В Российском посольстве девушка познакомилась с молодым дипломатом Кириллом Ольшанским. Молодые люди так посмотрели друг на друга, что Рубен тут же тихо отошел в сторону, бормоча себе под нос:
— Ольшанский плюс Крулевская получается любовь. Интересно, какую фамилию она оставит себе после свадьбы?
В тот же день Аннушка написала заявление с просьбой принять ее на работу в посольство в качестве переводчика.
Время летит быстро. В положенное время у молодых родилась дочка. Как всегда, гены рода Асатиани оказались сильнее генов рода Ольшанских. Молодая семья дипломатов много лет работала в разных странах и городах, на разных континентах.
Ровно через двадцать два года у дочки Кирилла и Аннушки родилась своя дочка – Маргарита. Все эти девочки в своей жизни никогда не сталкивались с маркой, на которой старинный художник Андре Моро изобразил страшного Левиафана.
***
