ЧЁРНЫЙ РЫНОК
(стихотворение в прозе)
Меж деревьев лесопарка, за удлинённой системой прудов собирались, торговали, чем угодно – в основном: предметами коллекционирования: чёрный рынок.
Восьмидесятые. СССР.
Снег хрустел, и кусты, засыпанные им, точно ежата-медвежата ворочались сонно.
-А нидерландские Антилы есть?
-Да сколько угодно. Смотрите.
Из портфеля доставал пластиковый, самодельный планшет: две пластины свинчены, и внутри, в круглых ячейках – монеты.
Весь мир! Восхищённо думал мальчишка, ходивший сюда с отцом.
Снег скрипит, истоптан, изорван отчасти каблуками, и запахи мешаются, плетутся: зимней крепости струя, подбитая табачным дымом, и, мнится, старинное серебро пахнет – тускловато, приятно.
Вон те рассматривают рубли восемнадцатого века – огромные, неровные кругляши, стоящие адских денег.
Тут раскрывают толстые альбомы марок, и пестрота мировых орнаментов растекается перед глазами.
Карманные календарики.
Всякие заграничные безделушки.
Книги – модные книжные серии, любые новинки.
И вдруг – точно стадо снимается с места, все бегут, ломятся сквозь снег, по завалам его, меж чернеющих стволов, и менты смеются в рупор:
-Что бежите, как лоси?
Через какое-то время всё восстановится, снова натекут люди, придут новые, и будет длиться восхитительное коллекционное воскресенье.
ПОДЗЕМНЫЙ ХОД
Когда размыты все границы,
Уйти в подземный ход осталось.
И тишиною насладиться,
Коль жизнь твоя – такая малость.
О, рыть не надо хода – точно
В тебе устроен он, в глубинах
Тотальных психики, и сочно
Калейдоскопом дан картинок.
Но жизнь твоя такая малость,
И все размыты ныне смыслы.
Подземный ход – всё, что осталось,
Плюс — быстро мчащиеся числа.
* * *
Любовь к деньгам ясна желудку,
Но не ясна твоей душе.
Со всеми нами злую шутку
Реальность – осознал уже –
Всё время шутит, предлагая
Желудком жить, а не душой.
Мол, рай – шикарный рай с деньгами –
Роскошный, пышный, золотой.
* * *
Старик — по повадкам мелкий
Начальник, с ним рядом другой,
Похожий на работягу,
Говорливый такой.
Тощий весёлый пропойца
Болтает о чепухе.
Сотрудник турфирмы пузатый –
Место найдут в стихе
Оказавшегося в палате
С ними поэта. Что ж…
Ещё был восточный парень
Плоский, как нож.
* * *
Тени от деревьев на асфальте
Покачнутся, если ветер – гость.
Сумерки, коль прожил день в азарте,
Утишают истовость и злость.
Тени замерли, они ленивы,
Их узоры выписаны так,
Что за низверженье перспективы
Не напрасно снова взялся мрак.
* * *
Морщинятся обои. Старый быт
Уютный, вместе с этим пропылённый.
Дрейфуешь к миру ночи полусонный,
Задёрганный ветвлением судьбы.
Взгляд на обои, после – взгляд в окно,
Кораллового небеса оттенка.
А чтобы жизнь твоя была отменна,
Знать чётко должен, что тебе дано.
* * *
Осколки старых войн в любом
Из нас – Столетней, Семилетней,
Кромешной мировой последней,
Поскольку жизнь – единый ком.
Жизнь есть единый организм:
Живые, мёртвые – неважно.
Смерть часто выглядит, как жизнь,
Хоть осознать такое – страшно.
* * *
Иерарх за иерархом
Все идут за патриархом –
К роскоши, богатству… От
Бога бодро вдаль идёт
Этот сытый, лживый сброд.
СЛОВО О ЖЕМЧУЖИНЕ
Вне мускула-моллюска невозможна
Жемчужина, не вызревает перл.
Вода вокруг живописует мощно
Свой мир, который древний грек воспел.
Жемчужина, увы, болезнь моллюска:
Из боли прорастает красота.
Мир прагматизма проглотил искусство,
Иль растворил его, что кислота.
О, изобилье Вавилонов книжных!
Концертов тьма, и прочего полно.
Но перечисленное из разряда лишних
Явлений. Жизни барк идёт на дно.
О, коли деньги есть – развлечься можно
Концертиком, но лучше ресторан.
Потопа воды заливали мощно
Действительность, когда земли изъян,
По сути, люди… Колыхались воды.
Реклама разливается, горит.
Мерцают и текут ночные своды,
И мы не видим ниточек молитв.
Жена и муж ругаются, ребёнок
Сжимается – испуган, очень мал.
Он водит пальцем, и узор филёнок
Сейчас всего заманчивее стал.
Вне мускула-моллюска невозможна
Жемчужина – избыточна окрест
Боль разная, сказать довольно сложно,
Где жемчуг ныне.
Очевиден пресс,
За коим эгоизм вершит работу.
Не отследите ангела полёт.
Год чёрный место уступает году
Чернейшему, как ночью данный плод.
* * *
Поветовой ябеды кипы
И копи доносов людских,
Как факт человеческой липы,
Не-подлинности живых.
Живые мы разве с агрессией,
Ребром эгоизма, и проч. ?
Поди, у алхимиков средство есть
Нас оживить, нам помочь.
Да дорого средство это
Для тех, кто уходит от света.
* * *
У скамейки опрокинут мусор,
В нём шуршанье, — пригляделся я.
Каждый план свою имеет мудрость,
Подтвердит всеобщность бытия.
Мышка замирает, опираясь
Лапкою на корку – и она,
Мнится вдруг, из пищевого рая
Глыбу изучает. Что ж? вольна…
Глыбою кажусь я мышке серой,
На меня внимательно глядит.
Дальше снова мусорною сферой
Увлечётся. И опять шуршит.
Возле пруда врытая скамейка,
Предо мной – зелёный пласт воды.
Поначалу очевидно мелко,
Гальку серой суммой видишь ты.
Рябь легка, о чём она расскажет?
О единстве жизни?
Пролетит
Чайка над напротив данным пляжем.
И закатный луч полёт златит.
